Неточные совпадения
Он обернулся и увидел пред
собою двух своих сослуживцев-товарищей, тех самых,
с которыми встретился утром на Литейной, — ребят еще весьма молодых и по летам и по чину.
Герой наш был
с ними ни то ни се, ни в дружбе, ни в открытой вражде. Разумеется, соблюдалось приличие
с обеих сторон; дальнейшего же сближения не было, да и быть не могло. Встреча в настоящее время была крайне неприятна господину Голядкину. Он немного поморщился и на минутку смешался.
— Куда прикажете? — спросил довольно сурово Петрушка, которому уже наскучило, вероятно, таскаться по холоду. — Куда прикажете? — спросил он господина Голядкина, встречая его страшный, всеуничтожающий взгляд, которым
герой наш уже два раза обеспечивал
себя в это утро и к которому прибегнул теперь в третий раз, сходя
с лестницы.
Сухость тона и резкость отказа поразили господина Голядкина. «А вот лучше я как-нибудь
с другой стороны… вот я лучше к Антону Антоновичу». К несчастию господина Голядкина, и Антона Антоновича не оказалось в наличности: он тоже где-то был чем-то занят. «А ведь не без намерения просил уволить
себя от объяснений и толков! — подумал
герой наш. — Вот куда метил — старая петля! В таком случае я просто дерзну умолять его превосходительство».
— Это речь врагов моих, — ответил он, наконец, благоразумно сдерживая
себя, трепещущим голосом. В то же самое время
герой наш
с беспокойством оглянулся на дверь. Дело в том, что господин Голядкин-младший был, по-видимому, в превосходном расположении духа и в готовности пуститься на разные шуточки, не позволительные в общественном месте и, вообще говоря, не допускаемые законами света, и преимущественно в обществе высокого тона.
Он уже прятал платок, которым обтер свои пальцы, в карман, когда господин Голядкин-старший опомнился и ринулся вслед за ним в соседнюю комнату, куда, по скверной привычке своей, тотчас же поспешил улизнуть непримиримый враг его. Как будто ни в одном глазу, он стоял
себе у прилавка, ел пирожки и преспокойно, как добродетельный человек, любезничал
с немкой-кондитершей. «При дамах нельзя», — подумал
герой наш и подошел тоже к прилавку, не помня
себя от волнения.
Герой наш вспыхнул, как огонь, от слов не знающего стыда господина Голядкина-младшего и, не в силах владеть
собою, бросился, наконец, на него
с очевидным намерением растерзать его и порешить
с ним, таким образом, окончательно; но господин Голядкин-младший, по подлому обыкновению своему, уже был далеко: он дал тягу, он уже был на крыльце.
Герой наш едва переводил дух; дорога была прескверная, и он подскакивал на каждом шагу
с опасностию сломить
себе шею.
С величайшим удовольствием согласился бы наш
герой пролезть теперь в какую-нибудь мышиную щелочку между дровами, да там и сидеть
себе смирно, если б только это было возможно.
«Удивляюсь, как этих девчонок не секут еще
с детства», — бормотал про
себя наш
герой, совсем потерявшись.
Господина Голядкина вели под руки и, как сказано было выше, прямо на Олсуфия Ивановича —
с одной стороны господин Голядкин-младший, принявший на
себя вид чрезвычайно благопристойный и благонамеренный, чему наш
герой донельзя обрадовался,
с другой же стороны руководил его Андрей Филиппович
с самой торжественной миной в лице.
Голосом, полным рыданий, примиренный
с людьми и судьбою и крайне любя в настоящее мгновение не только Олсуфия Ивановича, не только всех гостей, взятых вместе, но даже и зловредного близнеца своего, который теперь, по-видимому, вовсе был не зловредным и даже не близнецом господину Голядкину, но совершенно посторонним и крайне любезным самим по
себе человеком, обратился было
герой наш к Олсуфию Ивановичу
с трогательным излиянием души своей; но от полноты всего, в нем накопившегося, не мог ровно ничего объяснить, а только весьма красноречивым жестом молча указал на свое сердце…
Улыбаясь, что-то бормоча
себе под нос, немного недоумевая, но во всяком случае почти совершенно примиренный
с людьми и судьбою, начал пробираться
герой наш куда-то сквозь густую массу гостей.
Неточные совпадения
Герои наши видели много бумаги, и черновой и белой, наклонившиеся головы, широкие затылки, фраки, сертуки губернского покроя и даже просто какую-то светло-серую куртку, отделившуюся весьма резко, которая, своротив голову набок и положив ее почти на самую бумагу, выписывала бойко и замашисто какой-нибудь протокол об оттяганье земли или описке имения, захваченного каким-нибудь мирным помещиком, покойно доживающим век свой под судом, нажившим
себе и детей и внуков под его покровом, да слышались урывками короткие выражения, произносимые хриплым голосом: «Одолжите, Федосей Федосеевич, дельце за № 368!» — «Вы всегда куда-нибудь затаскаете пробку
с казенной чернильницы!» Иногда голос более величавый, без сомнения одного из начальников, раздавался повелительно: «На, перепиши! а не то снимут сапоги и просидишь ты у меня шесть суток не евши».
Вообразите
себе только то, что является вооруженный
с ног до головы, вроде Ринальда Ринальдина, [Ринальдо Ринальдини — разбойник,
герой одноименного романа немецкого писателя Х.-А.
Он спешил не потому, что боялся опоздать, — опоздать он не боялся, ибо председатель был человек знакомый и мог продлить и укоротить по его желанию присутствие, подобно древнему Зевесу Гомера, длившему дни и насылавшему быстрые ночи, когда нужно было прекратить брань любезных ему
героев или дать им средство додраться, но он сам в
себе чувствовал желание скорее как можно привести дела к концу; до тех пор ему казалось все неспокойно и неловко; все-таки приходила мысль: что души не совсем настоящие и что в подобных случаях такую обузу всегда нужно поскорее
с плеч.
Воображаясь героиней // Своих возлюбленных творцов, // Кларисой, Юлией, Дельфиной, // Татьяна в тишине лесов // Одна
с опасной книгой бродит, // Она в ней ищет и находит // Свой тайный жар, свои мечты, // Плоды сердечной полноты, // Вздыхает и,
себе присвоя // Чужой восторг, чужую грусть, // В забвенье шепчет наизусть // Письмо для милого
героя… // Но наш
герой, кто б ни был он, // Уж верно был не Грандисон.
— Мне дали свидание
с ним, он сидит в тюрьме, которая называется «Кресты»; здоров, обрастает бородой, спокоен, даже — весел и, кажется, чувствует
себя героем.