Неточные совпадения
Начну с того, что
князь К.
был еще не бог знает какой старик, а между тем, смотря на него, невольно приходила мысль, что он сию минуту развалится: до того он обветшал, или, лучше сказать, износился.
Многие знавали
князя назад тому лет шесть или семь, во время его пребывания в Мордасове, и уверяли, что он тогда терпеть не мог уединения и отнюдь не
был похож на затворника.
Когда-то, в свои молодые годы, что, впрочем,
было очень давно,
князь блестящим образом вступил в жизнь, жуировал, волочился, несколько раз проживался за границей,
пел романсы, каламбурил и никогда не отличался блестящими умственными способностями.
Рассказывали, между прочим, что
князь проводил больше половины дня за своим туалетом и, казалось,
был весь составлен из каких-то кусочков.
Узнали наконец одну капитальную вещь, именно: что
князем овладела какая-то неизвестная Степанида Матвеевна, бог знает какая женщина, приехавшая с ним из Петербурга, пожилая и толстая, которая ходит в ситцевых платьях и с ключами в руках; что
князь слушается ее во всем как ребенок и не смеет ступить шагу без ее позволения; что она даже моет его своими руками; балует его, носит и тешит как ребенка; что, наконец, она-то и отдаляет от него всех посетителей, и в особенности родственников, которые начали
было понемногу заезжать в Духаново, для разведок.
Каково же
было всеобщее изумление, когда в одно прекрасное утро разнесся слух, что
князь, затворник, чудак, своею собственною особою пожаловал в Мордасов и остановился у Марьи Александровны!
Смотрю: боже мой! он самый и
есть,
князь Гаврила!
Одним словом, она до того
была сконфужена, что дней на десять решилась распроститься с своим
князем и полетела в столицу украсить ее своим присутствием.
Князь сидел день, сидел другой, примерял парики, помадился, фабрился, загадал
было на картах (может
быть, даже и на бобах); но стало невмочь без Степаниды Матвеевны! приказал лошадей и покатил в Светозерскую пустынь.
Кто-то из домашних, боясь невидимой Степаниды Матвеевны, осмелился
было возразить; но
князь настоял.
Князь и в кульке
князь,
князь и в лачуге
будет как во дворце!
Побудьте здесь, mon cher Paul, я сама схожу наверх и узнаю о
князе.
— Марья Александровна, кажется, очень рады, что
князь не достался этой франтихе, Анне Николаевне. А ведь уверяла все, что родня ему. То-то разрывается, должно
быть, теперь от досады! — заметила Настасья Петровна; но заметив, что ей не отвечают, и взглянув на Зину и на Павла Александровича, госпожа Зяблова тотчас догадалась и вышла, как будто за делом, из комнаты. Она, впрочем, немедленно вознаградила себя, остановилась у дверей и стала подслушивать.
— Но вы ничего, ничего не переменились! — восклицает она, хватая гостя за обе руки и усаживая его в покойное кресло. — Садитесь, садитесь,
князь! Шесть лет, целых шесть лет не видались, и ни одного письма, даже ни строчки во все это время! О, как вы виноваты передо мною,
князь! Как я зла
была на вас, mon cher prince! [мой дорогой
князь (франц.)] Но — чаю, чаю! Ах, боже мой, Настасья Петровна, чаю!
— Благодарю, бла-го-дарю, вин-но-ват! — шепелявит
князь (мы забыли сказать, что он немного шепелявит, но и это делает как будто по моде). — Ви-но-ват! и представьте себе, еще прошлого года непре-менно хотел сюда ехать, — прибавляет он, лорнируя комнату. — Да напугали: тут, говорят, хо-ле-ра
была.
— Нет,
князь, у нас не
было холеры, — говорит Марья Александровна.
— А это дочь моя, Зина. Вы еще не знакомы,
князь. Ее не
было в то время, когда вы
были здесь, помните, в — м году?
— Но,
князь, — поспешно перебивает Марья Александровна, — я слышала об ужаснейшем происшествии! Признаюсь, я
была вне себя от испуга… Не ушиблись ли вы? Смотрите! Этим пренебрегать невозможно…
— Ну да, ну да! — говорит вседовольный
князь, — я могу пов-то-рить… и, знаете, я
был необыкновенно остроумен в прежнее время. Я даже для сцены во-де-виль написал… Там
было несколько вос-хи-ти-тельных куплетов! Впрочем, его никогда не играли…
— Ах, как бы это мило
было прочесть! И знаешь, Зина, вот теперь бы кстати! У нас же сбираются составить театр, — для патриотического пожертвования,
князь, в пользу раненых… вот бы ваш водевиль!
— Конечно! Я даже опять готов написать… впрочем, я его совершенно за-был. Но, помню, там
было два-три каламбура таких, что (и
князь поцеловал свою ручку)… И вообще, когда я
был за гра-ни-цей, я производил настоящий fu-ro-re. [фурор (итал.)] Лорда Байрона помню. Мы
были на дружеской но-ге. Восхитительно танцевал краковяк на Венском конгрессе.
— Вот и я! — кричит
князь, входя в комнату. — Удивительно, cher ami, [дорогой друг (франц.)] сколько у меня сегодня разных идей. А другой раз, может
быть, ты и не поверишь тому, как будто их совсем не бывает. Так и сижу целый день.
— Уж вы, ветреник! положись на вас! Я вас жду к обеду,
князь. Мы обедаем рано. И как я жалею, что на этот случай муж мой в деревне! как бы рад он
был вас увидеть! Он так вас уважает, так душевно вас любит!
— Ваш муж? А у вас
есть и муж? — спрашивает
князь.
— Вы бы, Настасья Петровна, взглянули на кухне, — говорит она, проводив
князя. — У меня
есть предчувствие, что этот изверг Никитка непременно испортит обед! Я уверена, что он уже пьян…
— Я ни слова не говорила об этом, но к слову скажу, что если б случилось тебе выйти за
князя, то это
было бы счастьем твоим, а не безумием…
— Так неужели вы серьезно положили выдать меня за этого
князя? — вскричала она, с изумлением, чуть не с испугом смотря на мать свою. — Стало
быть, это уже не одни мечты, не проекты, а твердое ваше намерение? Стало
быть, я угадала? И… и… каким образом это замужество спасет меня и необходимо в настоящем моем положении? И… и… каким образом все это вяжется с тем, что вы теперь наговорили, — со всей этой историей?.. Я решительно не понимаю вас, маменька!
Князь проживет год, много два, и, по-моему, лучше уж
быть молодой вдовой, чем перезрелой девой, не говоря уж о том, что ты, по смерти его, — княгиня, свободна, богата, независима!
Если в нем
есть хоть капля здравого смысла, то он, конечно, поймет, что ревность к
князю неуместна, смешна; поймет, что ты вышла по расчету, по необходимости.
Наконец, он поймет… то
есть я просто хочу сказать, что, по смерти
князя, ты можешь опять выйти замуж, за кого хочешь…
— Попросту выходит: выйти замуж за
князя, обобрать его и рассчитывать потом на его смерть, чтоб выйти потом за любовника. Хитро вы подводите ваши итоги! Вы хотите соблазнить меня, предлагая мне… Я понимаю вас, маменька, вполне понимаю! Вы никак не можете воздержаться от выставки благородных чувств, даже в гадком деле. Сказали бы лучше прямо и просто: «Зина, это подлость, но она выгодна, и потому согласись на нее!» Это по крайней мере
было бы откровеннее.
— Я к вам только на минутку, mon ange, — защебетала она. — Я ведь напрасно и села. Я заехала только рассказать, какие чудеса у нас делаются. Просто весь город с ума сошел от этого
князя! Наши пройдохи — vous comprenez! [понимаете (франц.)] — его ловят, ищут, тащат его нарасхват, шампанским
поят, — вы не поверите! не поверите! Да как это вы решились его отпустить от себя? Знаете ли, что он теперь у Натальи Дмитриевны?
Во всяком случае прежде всего нужно как можно скорее
быть наедине с
князем.
А ведь
князю ты не
будешь настоящей женой.
Выдать дочь за богача, за
князя и за калеку, выдать украдкой от всех, воспользовавшись слабоумием и беззащитностью своего гостя, выдать воровским образом, как сказали бы враги Марьи Александровны, —
было не только смело, но даже и дерзко.
Около полудня, то
есть ровно через три часа по приезде
князя в Мордасов, по городу распространились странные слухи.
Тогда она
будет первая дама в губернии, и, разумеется, одна эта мысль уже
была невыносима и никогда никакая весть не возбудила бы такого негодования в Мордасове, как весть о выходе Зины за
князя.
Наконец, хоть и удастся поймать и заманить
князя обратно, нельзя же
будет держать его вечно на привязи.
— Так вам очень
было весело,
князь, у Натальи Дмитриевны? — спросила Марья Александровна, плотоядным взглядом окидывая поле предстоящей битвы и желая самым невинным образом начать разговор. Сердце ее билось от волнения и ожидания.
— Зина, сыграй нам что-нибудь, или нет, лучше
спой! Как она
поет,
князь! Она, можно сказать, виртуозка, настоящая виртуозка! И если б вы знали,
князь, — продолжала Марья Александровна вполголоса, когда Зина отошла к роялю, ступая своею тихою, плавною поступью, от которой чуть не покоробило бедного старичка, — если б вы знали, какая она дочь! Как она умеет любить, как нежна со мной! Какие чувства, какое сердце!
— Ну да… чувства… и, знаете ли, я только одну женщину знал, во всю мою жизнь, с которой она могла бы сравниться по кра-со-те, — перебил
князь, глотая слюнки. — Это покойная графиня Наинская, умерла лет тридцать тому назад. Вос-хи-тительная
была женщина, неопи-сан-ной красоты, потом еще за своего повара вышла…
— Да ты бы лучше
спела нам, Зина. Как она
поет,
князь! Вы любите музыку?
— Ах, Зина!
спой тот романс, в котором, помнишь, много рыцарского, где еще эта владетельница замка и ее трубадур… Ах,
князь! Как я люблю все это рыцарское! Эти замки, замки!.. Эта средневековая жизнь! Эти трубадуры, герольды, турниры… Я
буду аккомпанировать тебе, Зина! Пересядьте сюда,
князь, поближе! Ах, эти замки, замки!
Я помню нашу дружбу,
князь; я брошу мужа и пойду за вами… и даже, если б я
была еще моложе, если б я
была так же хороша и прекрасна, как дочь моя, я бы стала вашей спутницей, подругой, женой вашей, если б вы того захотели!
— И я уверен, что вы
были une charmante personne в свое вре-мя — проговорил
князь, сморкаясь в платок. Глаза его
были омочены слезами.
— Мы живем в наших детях,
князь, — с высоким чувством отвечала Марья Александровна. — У меня тоже
есть свой ангел-хранитель! И это она, моя дочь, подруга моих мыслей, моего сердца,
князь! Она отвергла уже семь предложений, не желая расставаться со мною.
— Стало
быть, она с вами поедет, когда вы бу-дете со-про-вождать меня за гра-ни-цу? В таком случае я непременно поеду за границу! — вскричал
князь, одушевляясь. — Неп-ре-менно поеду! И если б я мог льстить себя на-деж-дою… Но она очаровательное, оча-ро-ва-тельное дитя! O ma charmante enfant!.. [прелестное дитя (франц.)] — И
князь снова начал целовать ее руки. Бедняжка, ему хотелось стать перед ней на колени.
— Фельетоны… ну да. ну да!.. Это в газетах… — бормочет
князь, вполовину не понимая болтовню Марья Александровны и раскисая все более и более. — Но… ди-тя мое, если вы не ус-тали, — повторите еще раз тот романс, который вы сейчас
пели!
— Ах,
князь! Но у ней
есть и другие романсы, еще лучше… Помните,
князь, «L'hirondelle? [«Ласточку» (франц.)]» Вы, вероятно, слышали?
— Да, помню… или, лучше сказать, я за-был. Нет, нет, прежний ро-манс, тот самый, который она сейчас пе-ла! Я не хочу «L'hirondelle»! Я хочу тот романс… — говорил
князь, умоляя, как ребенок.