Неточные совпадения
Вообще жизнь свою редко
кто рассказывал,
да и любопытство было не в моде, как-то не в обычае, не принято.
—
Да и оба хороши! Один за фунт хлеба в острог пришел, а другой — крыночная блудница, […крыночная блудница… — Прозвище тех,
кто попал в Сибирь за пустяковую вину.] у бабы простокишу поел, […простокишу поел… — Бежал из острога и тут же был пойман.] за то и кнута хватил.
— Ты бивал!
Да кто меня прибьет, еще тот не родился; а
кто бивал, тот в земле лежит.
Обедают не вместе, а как попало,
кто раньше пришел;
да и кухня не вместила бы всех разом. Я попробовал щей, но с непривычки не мог их есть и заварил себе чаю. Мы уселись на конце стола. Со мной был один товарищ, так же, как и я, из дворян. [Со мной был один товарищ, так же, как и я, из дворян. — Это был сосланный вместе с Достоевским в Омск на четыре года поэт-петрашевец С. Ф. Дуров (1816–1869).]
— Калачи, калачи! — кричал он, входя в кухню, — московские, горячие! Сам бы ел,
да денег надо. Ну, ребята, последний калач остался: у
кого мать была?
— Слышал я это, Сироткин,
да не верю. Ну,
кого ты мог убить?
— Очень хочу.
Да у
кого выучиться?
— Я и вправду, братцы, изнеженный человек, — отвечал с легким вздохом Скуратов, как будто раскаиваясь в своей изнеженности и обращаясь ко всем вообще и ни к
кому в особенности, — с самого сызмалетства на черносливе
да на пампрусских булках испытан (то есть воспитан. Скуратов нарочно коверкал слова), родимые же братцы мои и теперь еще в Москве свою лавку имеют, в прохожем ряду ветром торгуют, купцы богатеющие.
Он ссорился редко, зато и ни с
кем особенно не был дружен, разве только с одним Сироткиным,
да и то когда тот был ему нужен.
— Взбудоражил, наконец, я моих хохлов, потребовали майора. А я еще с утра у соседа жулик [Нож. (Примеч. автора.)] спросил, взял
да и спрятал, значит, на случай. Рассвирепел майор. Едет. Ну, говорю, не трусить, хохлы! А у них уж душа в пятки ушла; так и трясутся. Вбежал майор; пьяный. «
Кто здесь! Как здесь! Я царь, я и бог!»
—
Да и выпью, чего кричишь! С праздником, Степан Дорофеич! — вежливо и с легким поклоном обратился он, держа чашку в руках, к Степке, которого еще за полминуты обзывал подлецом. — Будь здоров на сто годов, а что жил, не в зачет! — Он выпил, крякнул и утерся. — Прежде, братцы, я много вина подымал, — заметил он с серьезною важностью, обращаясь как будто ко всем и ни к
кому в особенности, — а теперь уж, знать, лета мои подходят. Благодарствую, Степан Дорофеич.
—
Да по деньку на день. А уж
кто празднику рад, тот спозаранку пьян; вы уж меня извините! — Варламов говорил несколько нараспев.
Особенно интересовались в этом случае пересыльными; те всегда что-нибудь
да рассказывали, впрочем не о своих интимных делах; об этом, если сам человек не заговаривал, никогда не расспрашивали, а так: откуда шли? с
кем? какова дорога? куда пойдут? и проч.
—
Кто? Известно
кто, исправник. Это, братцы, по бродяжеству было. Пришли мы тогда в К., а было нас двое, я
да другой, тоже бродяга, Ефим без прозвища. По дороге мы у одного мужика в Толминой деревне разжились маненько. Деревня такая есть, Толмина. Ну, вошли,
да и поглядываем: разжиться бы и здесь,
да и драло. В поле четыре воли, а в городе жутко — известно. Ну, перво-наперво зашли в кабачок. Огляделись. Подходит к нам один, прогорелый такой, локти продраны, в немецком платье. То
да се.
—
Да кто ж тебя, подлеца, так назвал?
—
Да не то что за меня, говорит, я так сделаю, что и ни за
кого Акулька ваша теперь не пойдет, никто не возьмет, и Микита Григорьич теперь не возьмет, потому она теперь бесчестная. Мы еще с осени с ней на житье схватились. А я теперь за сто раков […за сто раков. — Рак — в просторечии десять рублей (десятирублевая ассигнация была красного цвета).] не соглашусь. Вот на пробу давай сейчас сто раков — не соглашусь…
Салфет вашей милости, чисто ходишь, где берешь, дай подписку, с
кем живешь!» —
да только и сказал; а она как посмотрела на меня, такие у ней большие глаза-то были, а сама похудела, как щепка.
Кому присягаешь?»
Да уж драл ее, драл, поводом-то, драл-драл, часа полтора ее драл, так она мне: «Ноги, кричит, твои буду мыть,
да воду эту пить».
—
Да кто же его сгонит! — кричит один, — небось шея толста, сдюжит!
—
Да ты
кому хочешь жаловаться?
—
Кому!
Да самому левизору, что едет.
Кто-нибудь
да наблюдал же его.
—
Да ты
кто таков выскочил?
—
Да я-то покамест еще человек, а ты-то
кто?
— Бежали! — выискался третий, с некоторою властью озираясь кругом. —
Да кто бежал-то?.. Тебе, что ли, пара?
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери
кто хочет! Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну,
да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Городничий.
Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь.
Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится.
Да что в самом деле? Я такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Ну,
да кто он такой? генерал?
Аммос Федорович.
Да кто выпустил — вот
кто выпустил: эти молодцы! (Показывает на Добчинского и Бобчинского.)