Неточные совпадения
Ходили темные слухи, что состоял он когда-то у кого-то в камердинерах; но
кто он, откуда он, чей сын, как попал в число шумихинских подданных, каким образом добыл мухояровый, с незапамятных времен носимый им кафтан, где живет, чем живет, — об этом решительно никто не имел ни малейшего понятия,
да и, правду сказать, никого не занимали эти вопросы.
«Вот если бы я знала, что я в живых останусь и опять в порядочные барышни попаду, мне бы стыдно было, точно стыдно… а то что?» — «
Да кто вам сказал, что вы умрете?» — «Э, нет, полно, ты меня не обманешь, ты лгать не умеешь, посмотри на себя».
Отец-то мой, покойник (царство ему небесное!), человек был справедливый, горячий был тоже человек, не вытерпел, —
да и
кому охота свое доброе терять? — и в суд просьбу подал.
—
Да оно всегда так бывает:
кто сам мелко плавает, тот и задирает.
—
Да кто ж на дощаниках гребет? Надо пихаться. Я с вами поеду; у меня там есть шестик, а то и лопатой можно.
Дивимся мы:
кто ж это их поднял, что вода пошла; однако колесо повертелось, повертелось,
да и стало.
— Примеч. авт.] зашевелилась, поднялась, окунулась, походила, походила этак по воздуху, словно
кто ею полоскал,
да и опять на место.
Жутко ему стало, Ермилу-то псарю: что, мол, не помню я, чтобы этак бараны
кому в глаза смотрели; однако ничего; стал он его этак по шерсти гладить, говорит: «Бяша, бяша!» А баран-то вдруг как оскалит зубы,
да ему тоже: «Бяша, бяша…»
— Покойников во всяк час видеть можно, — с уверенностью подхватил Ильюшка, который, сколько я мог заметить, лучше других знал все сельские поверья… — Но а в родительскую субботу ты можешь и живого увидеть, за
кем, то есть, в том году очередь помирать. Стоит только ночью сесть на паперть на церковную
да все на дорогу глядеть. Те и пойдут мимо тебя по дороге,
кому, то есть, умирать в том году. Вот у нас в прошлом году баба Ульяна на паперть ходила.
А на дворовой избе баба стряпуха, так та, как только затемнело, слышь, взяла
да ухватом все горшки перебила в печи: «
Кому теперь есть, говорит, наступило светопреставление».
Все как крикнут: «Ой, Тришка идет!.. ой, Тришка идет!» —
да кто куды!
— Вон
кто виноват! — сказал мой кучер, указывая кнутом на поезд, который успел уже свернуть на дорогу и приближался к нам, — уж я всегда это замечал, — продолжал он, — это примета верная — встретить покойника…
Да.
— Какая тут деревня!.. Здесь ни у
кого нет…
Да и дома нет никого: все на работе. Ступайте, — промолвил он вдруг и лег опять на землю.
— Поздно узнал, — отвечал старик. —
Да что!
кому как на роду написано. Не жилец был плотник Мартын, не жилец на земле: уж это так. Нет, уж какому человеку не жить на земле, того и солнышко не греет, как другого, и хлебушек тому не впрок, — словно что его отзывает…
Да; упокой Господь его душу!
Она сирота: матери у ней нету,
да и неизвестно,
кто ее мать-то была.
—
Да ведь, отцы вы наши, — для
кого хорошо? для нашего брата, мужика, хорошо; а ведь вы… ах вы, отцы мои, милостивцы, ах вы, отцы мои!.. Простите меня, дурака, с ума спятил, ей-богу одурел вовсе.
— А вот
кто: сначала будет Василий Николаевич, главный кассир; а то Петр конторщик, Петров брат Иван конторщик, другой Иван конторщик; Коскенкин Наркизов, тоже конторщик, я вот, —
да всех и не перечтешь.
—
Да кого ты уверяешь? Ведь я ее видел; в прошлом году, в Москве, своими глазами видел.
—
Да, господа, — заговорил князь, обращаясь ко всему собранию и не глядя, впрочем, ни на
кого в особенности, — вы знаете, сегодня в театре Вержембицкую вызывать.
—
Да деньги мои… жене… жене дайте… за вычетом… вот Онисим знает…
кому я… что должен…
— Зачем я тебя зову? — сказал с укоризной человек во фризовой шинели. — Экой ты, Моргач, чудной, братец: тебя зовут в кабак, а ты еще спрашиваешь: зачем? А ждут тебя все люди добрые: Турок-Яшка,
да Дикий-Барин,
да рядчик с Жиздры. Яшка-то с рядчиком об заклад побились: осьмуху пива поставили —
кто кого одолеет, лучше споет, то есть… понимаешь?
Никто не знал, откуда он свалился к нам в уезд; поговаривали, что происходил он от однодворцев и состоял будто где-то прежде на службе, но ничего положительного об этом не знали;
да и от
кого было и узнавать, — не от него же самого: не было человека более молчаливого и угрюмого.
— Ну
да уж что!..
Да признаться, — прибавил он после небольшого молчанья, — мне не на
кого пенять, сам виноват. Любил покуражиться!.. Люблю, черт возьми, покуражиться!
«Как можно!
да я пропаду,
да они меня заедят совсем!» — «Глупая ты,
кто тебя сыщет?» — «Сыщут, непременно сыщут.
Из-за Гекубы?
Что он Гекубе, что она ему,
Что плачет он об ней?..
А я… презренный, малодушный раб, —
Я трус!
Кто назовет меня негодным?
Кто скажет мне: ты лжешь?
А я обиду перенес бы…
Да!
Я голубь мужеством: во мне нет желчи,
И мне обида не горька…
— Ну,
да что, — проговорил он наконец, —
кто старое помянет, тому глаз вон… Не правда ли? (И он засмеялся.) На ваше здоровье!
Одним складочным местом общих мест на свете больше, —
да какое
кому от этого удовольствие?
Да впрочем,
кому природа не дала мяса, не видать тому у себя на теле и жиру!
Кружок —
да это пошлость и скука под именем братства и дружбы, сцепление недоразумений и притязаний под предлогом откровенности и участия; в кружке, благодаря праву каждого приятеля во всякое время и во всякий час запускать свои неумытые пальцы прямо во внутренность товарища, ни у
кого нет чистого, нетронутого места на душе; в кружке поклоняются пустому краснобаю, самолюбивому умнику, довременному старику, носят на руках стихотворца бездарного, но с «затаенными» мыслями; в кружке молодые, семнадцатилетние малые хитро и мудрено толкуют о женщинах и любви, а перед женщинами молчат или говорят с ними, словно с книгой, —
да и о чем говорят!
Да, во-первых, силы Бог не дал; во-вторых, робость разбирала, а в-третьих, наконец, как себе место выхлопотать,
кого просить?
Она перед тем просидела дня три в уголку, скорчившись и прижавшись к стенке, как раненая лисица, — и хоть бы слово
кому промолвила, все только глазами поводила,
да задумывалась,
да подрыгивала бровями,
да слегка зубы скалила,
да руками перебирала, словно куталась.
— Вот еще что вздумал? Еврей… а русские обычаи! Эй!
кто там? Возьми лошадь, сведи на конюшню.
Да овса ему засыпь. Я сейчас сам приду, посмотрю. И знай: имя ему — Малек-Адель!
— Знаю, барин, что для моей пользы.
Да, барин, милый,
кто другому помочь может?
Кто ему в душу войдет? Сам себе человек помогай! Вы вот не поверите — а лежу я иногда так-то одна… и словно никого в целом свете, кроме меня, нету. Только одна я — живая! И чудится мне, будто что меня осенит… Возьмет меня размышление — даже удивительно!
— Оно точно; и мешок был большой: на две недели бы хватило.
Да кто его знает! Прореха, что ль, в нем произошла, а только как есть нету дроби… так, зарядов на десять осталось.
— Верно говорю. С бубенцами…
да в пустой телеге…
Кому быть?