Неточные совпадения
Ну, а я этой порой, по матушкину благословению, у Сережки Протушина двадцать рублей достал, да во Псков по машине и отправился, да приехал-то
в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да
в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а
тем временем за ночь еще собаки обгрызли.
Старшая была музыкантша, средняя была замечательный живописец; но об этом почти никто не знал многие годы, и обнаружилось это только
в самое последнее
время, да и
то нечаянно.
— Уверяю вас, что я не солгал вам, и вы отвечать за меня не будете. А что я
в таком виде и с узелком,
то тут удивляться нечего:
в настоящее
время мои обстоятельства неказисты.
— Ну, извините, — перебил генерал, — теперь ни минуты более не имею. Сейчас я скажу о вас Лизавете Прокофьевне: если она пожелает принять вас теперь же (я уж
в таком виде постараюсь вас отрекомендовать),
то советую воспользоваться случаем и понравиться, потому Лизавета Прокофьевна очень может вам пригодиться; вы же однофамилец. Если не пожелает,
то не взыщите, когда-нибудь
в другое
время. А ты, Ганя, взгляни-ка покамест на эти счеты, мы давеча с Федосеевым бились. Их надо бы не забыть включить…
Наконец, уж одно
то, что с каждым годом, например, росло
в геометрической прогрессии их состояние и общественное значение; следственно, чем более уходило
время,
тем более выигрывали и дочери, даже как невесты.
Почти
в то же самое
время и Афанасий Иванович Тоцкий, человек высшего света, с высшими связями и необыкновенного богатства, опять обнаружил свое старинное желание жениться.
Так как с некоторого
времени он с генералом Епанчиным состоял
в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием
в некоторых финансовых предприятиях,
то и сообщил ему, так сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предположение о его браке с одною из его дочерей?
В то же
время совершенно легко и без всякого труда познакомился с ней и один молодой чиновник, по фамилии Фердыщенко, очень неприличный и сальный шут, с претензиями на веселость и выпивающий.
— Ничему не могу научить, — смеялся и князь, — я все почти
время за границей прожил
в этой швейцарской деревне; редко выезжал куда-нибудь недалеко; чему же я вас научу? Сначала мне было только нескучно; я стал скоро выздоравливать; потом мне каждый день становился дорог, и чем дальше,
тем дороже, так что я стал это замечать. Ложился спать я очень довольный, а вставал еще счастливее. А почему это все — довольно трудно рассказать.
С ним все
время неотлучно был священник, и
в тележке с ним ехал, и все говорил, — вряд ли
тот слышал: и начнет слушать, а с третьего слова уж не понимает.
Послушайте, когда я давеча вошел сюда и посмотрел на ваши милые лица, — я теперь очень всматриваюсь
в лица, — и услышал ваши первые слова,
то у меня,
в первый раз с
того времени, стало на душе легко.
Как будто необъятная гордость и презрение, почти ненависть, были
в этом лице, и
в то же самое
время что-то доверчивое, что-то удивительно простодушное; эти два контраста возбуждали как будто даже какое-то сострадание при взгляде на эти черты.
С некоторого
времени он стал раздражаться всякою мелочью безмерно и непропорционально, и если еще соглашался на
время уступать и терпеть,
то потому только, что уж им решено было все это изменить и переделать
в самом непродолжительном
времени.
Уж одно
то, что Настасья Филипповна жаловала
в первый раз; до сих пор она держала себя до
того надменно, что
в разговорах с Ганей даже и желания не выражала познакомиться с его родными, а
в самое последнее
время даже и не упоминала о них совсем, точно их и не было на свете.
Самолюбивый и тщеславный до мнительности, до ипохондрии; искавший во все эти два месяца хоть какой-нибудь точки, на которую мог бы опереться приличнее и выставить себя благороднее; чувствовавший, что еще новичок на избранной дороге и, пожалуй, не выдержит; с отчаяния решившийся наконец у себя дома, где был деспотом, на полную наглость, но не смевший решиться на это перед Настасьей Филипповной, сбивавшей его до последней минуты с толку и безжалостно державшей над ним верх; «нетерпеливый нищий», по выражению самой Настасьи Филипповны, о чем ему уже было донесено; поклявшийся всеми клятвами больно наверстать ей всё это впоследствии, и
в то же
время ребячески мечтавший иногда про себя свести концы и примирить все противоположности, — он должен теперь испить еще эту ужасную чашу, и, главное,
в такую минуту!
В эти два месяца он успел надуматься и решиться и дал себе слово во что бы
то ни стало сократить как-нибудь своего родителя, хоть на
время, и стушевать его, если возможно, даже из Петербурга, согласна или не согласна будет на
то мать.
И вот генерал тут, пред всеми, да еще торжественно приготовившись и во фраке, и именно
в то самое
время, когда Настасья Филипповна «только случая ищет, чтоб осыпать его и его домашних насмешками».
А между
тем единственно для меня Пирогов
в Париж телеграфировал и осажденный Севастополь на
время бросил, а Нелатон, парижский гофмедик, свободный пропуск во имя науки выхлопотал и
в осажденный Севастополь являлся меня осматривать.
— Даже большая, а не маленькая, я для
того и
в мантилью закуталась, — ответила Настасья Филипповна,
в самом деле ставшая бледнее и как будто по
временам сдерживавшая
в себе сильную дрожь.
Это, значит,
в то именно
время, когда я ее ругал, она и отходила.
Так что, повторяю, мне даже странно,
тем более что если я и виновен,
то ведь не совершенно же: зачем же ей как раз
в это
время вздумалось помирать?
К
тому времени был
в ужасной моде и только что прогремел
в высшем свете прелестный роман Дюма-фиса «La dame aux camеlias», [«Дама с камелиями» (фр.).] поэма, которой, по моему мнению, не суждено ни умереть, ни состариться.
Компания Рогожина была почти
в том же самом составе, как и давеча утром; прибавился только какой-то беспутный старичишка,
в свое
время бывший редактором какой-то забулдыжной обличительной газетки и про которого шел анекдот, что он заложил и пропил свои вставные на золоте зубы, и один отставной подпоручик, решительный соперник и конкурент, по ремеслу и по назначению, утрешнему господину с кулаками и совершенно никому из рогожинцев не известный, но подобранный на улице, на солнечной стороне Невского проспекта, где он останавливал прохожих и слогом Марлинского просил вспоможения, под коварным предлогом, что он сам «по пятнадцати целковых давал
в свое
время просителям».
Князь встал и дрожащим, робким голосом, но
в то же
время с видом глубоко убежденного человека произнес...
Князь пробыл
в отлучке ровно шесть месяцев, и даже
те, кто имел некоторые причины интересоваться его судьбой, слишком мало могли узнать о нем за всё это
время.
Да и вообще
в первое
время,
то есть чуть ли не целый месяц по отъезде князя,
в доме Епанчиных о нем говорить было не принято.
Когда Ганя входил к князю,
то был
в настроении враждебном и почти отчаянном; но между ним и князем было сказано будто бы несколько каких-то слов, после чего Ганя просидел у князя два часа и все
время рыдал прегорько.
А дочки тоже подивились на свою мамашу, так торжественно объявившую им, что «главнейшая черта ее жизни — беспрерывная ошибка
в людях», и
в то же самое
время поручавшую князя вниманию «могущественной» старухи Белоконской
в Москве, причем, конечно, пришлось выпрашивать ее внимания Христом да богом, потому что «старуха» была
в известных случаях туга на подъем.
В продолжение зимы мало-помалу наконец решили отправиться на лето за границу,
то есть Лизавета Прокофьевна с дочерьми; генералу, разумеется, нельзя было тратить
время на «пустое развлечение».
Происходило это уже почти пред самым вторичным появлением нашего героя на сцену нашего рассказа. К этому
времени, судя на взгляд, бедного князя Мышкина уже совершенно успели
в Петербурге забыть. Если б он теперь вдруг явился между знавшими его,
то как бы с неба упал. А между
тем мы все-таки сообщим еще один факт и
тем самым закончим наше введение.
Впоследствии, когда Варя уже вышла замуж, Нина Александровна и Ганя переехали вместе с ней к Птицыну,
в Измайловский полк; что же касается до генерала Иволгина,
то с ним почти
в то же самое
время случилось одно совсем непредвиденное обстоятельство: его посадили
в долговое отделение.
Но со
времени «случая с генералом», как выражался Коля, и вообще с самого замужества сестры, Коля почти совсем у них отбился от рук и до
того дошел, что
в последнее
время даже редко являлся и ночевать
в семью.
— Я вот и сам, дня три переждав, со всеми домочадцами на дачу, чтоб и новорожденного птенца сохранить, и здесь
в домишке
тем временем всё поисправить. И тоже
в Павловск.
Был уже двенадцатый час. Князь знал, что у Епанчиных
в городе он может застать теперь одного только генерала, по службе, да и
то навряд. Ему подумалось, что генерал, пожалуй, еще возьмет его и тотчас же отвезет
в Павловск, а ему до
того времени очень хотелось сделать один визит. На риск опоздать к Епанчиным и отложить свою поездку
в Павловск до завтра, князь решился идти разыскивать дом,
в который ему так хотелось зайти.
Дверь отворил сам Парфен Семеныч; увидев князя, он до
того побледнел и остолбенел на месте, что некоторое
время похож был на каменного истукана, смотря своим неподвижным и испуганным взглядом и скривив рот
в какую-то
в высшей степени недоумевающую улыбку, — точно
в посещении князя он находил что-то невозможное и почти чудесное.
Одно только меня поразило: что он вовсе как будто не про
то говорил, во всё
время, и потому именно поразило, что и прежде, сколько я ни встречался с неверующими и сколько ни читал таких книг, всё мне казалось, что и говорят они, и
в книгах пишут совсем будто не про
то, хотя с виду и кажется, что про
то.
Он был
в мучительном напряжении и беспокойстве и
в то же самое
время чувствовал необыкновенную потребность уединения.
Значит, эта вещь заключала
в себе такой сильный для него интерес, что привлекла его внимание даже
в то самое
время, когда он был
в таком тяжелом смущении, только что выйдя из воксала железной дороги.
Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилением самосознания, — если бы надо было выразить это состояние одним словом, — самосознания и
в то же
время самоощущения
в высшей степени непосредственного.
«
В этот момент, — как говорил он однажды Рогожину,
в Москве, во
время их тамошних сходок, —
в этот момент мне как-то становится понятно необычайное слово о
том, чтовремени больше не будет.
В этих воротах, и без
того темных,
в эту минуту было очень темно: надвинувшаяся грозовая туча поглотила вечерний свет, и
в то самое
время, как князь подходил к дому, туча вдруг разверзлась и пролилась.
В то же
время, когда он порывисто двинулся с места, после мгновенной остановки, он находился
в самом начале ворот, у самого входа под ворота с улицы.
Дошел, наконец, до
того, что и не вставало, так что и обедали, и ужинали, и чай пили часов по пятнадцать
в сутки лет тридцать сряду без малейшего перерыва, едва
время было скатерть переменить.
Епанчины узнали о болезни князя и о
том, что он
в Павловске, только сейчас, от Коли, до
того же
времени генеральша была
в тяжелом недоумении.
Что была насмешка,
в том он не сомневался; он ясно это понял и имел на
то причины: во
время чтения Аглая позволила себе переменить буквы А. М. D.
в буквы Н. Ф. Б. Что тут была не ошибка и не ослышка с его стороны —
в том он сомневаться не мог (впоследствии это было доказано).
Ни малейшей иронии, ни малейшей рефлексии не выражалось
в лице его; напротив, полное, тупое упоение собственным правом и
в то же
время нечто доходившее до странной и беспрерывной потребности быть и чувствовать себя постоянно обиженным.
Случился странный анекдот с одним из отпрысков миновавшего помещичьего нашего барства (de profundis!), из
тех, впрочем, отпрысков, которых еще деды проигрались окончательно на рулетках, отцы принуждены были служить
в юнкерах и поручиках и, по обыкновению, умирали под судом за какой-нибудь невинный прочет
в казенной сумме, а дети которых, подобно герою нашего рассказа, или растут идиотами, или попадаются даже
в уголовных делах, за что, впрочем,
в видах назидания и исправления, оправдываются присяжными; или, наконец, кончают
тем, что отпускают один из
тех анекдотов, которые дивят публику и позорят и без
того уже довольно зазорное
время наше.
Между
тем его сын, родившийся уже
в законном браке, но возросший под другою фамилией и совершенно усыновленный благородным характером мужа его матери,
тем не менее
в свое
время умершим, остался совершенно при одних своих средствах и с болезненною, страдающею, без ног, матерью
в одной из отдаленных губерний; сам же
в столице добывал деньги ежедневным благородным трудом от купеческих уроков и
тем содержал себя сначала
в гимназии, а потом слушателем полезных ему лекций, имея
в виду дальнейшую цель.
Время рождения вашего слишком легко доказать фактически, так что слишком обидное для вас и для матушки вашей искажение этого факта
в статье господина Келлера объясняется одною только игривостью собственной фантазии господина Келлера, полагавшего усилить этим очевидность вашего права и
тем помочь интересам вашим.
Он говорил одно, но так, как будто бы этими самыми словами хотел сказать совсем другое. Говорил с оттенком насмешки и
в то же
время волновался несоразмерно, мнительно оглядывался, видимо путался и терялся на каждом слове, так что всё это, вместе с его чахоточным видом и с странным, сверкающим и как будто исступленным взглядом, невольно продолжало привлекать к нему внимание.