Неточные совпадения
Некоторое время, в первые два года, он стал
было подозревать, что Настасья Филипповна сама желает вступить с ним в брак, но
молчит из необыкновенного тщеславия и ждет настойчиво его предложения.
Но князь
молчал и
был серьезен; все ждали его ответа.
Я не разуверял их, что я вовсе не люблю Мари, то
есть не влюблен в нее, что мне ее только очень жаль
было; я по всему видел, что им так больше хотелось, как они сами вообразили и положили промеж себя, и потому
молчал и показывал вид, что они угадали.
Она проговорила это, не отрываясь от работы и, казалось, в самом деле спокойно. Ганя
был удивлен, но осторожно
молчал и глядел на мать, выжидая, чтоб она высказалась яснее. Домашние сцены уж слишком дорого ему стоили. Нина Александровна заметила эту осторожность и с горькою улыбкой прибавила...
Князь обернулся
было в дверях, чтобы что-то ответить, но, увидев по болезненному выражению лица своего обидчика, что тут только недоставало той капли, которая переполняет сосуд, повернулся и вышел
молча.
А то
молчат… вдруг, — и это без малейшего, я вам скажу, предупреждения, то
есть без самомалейшего, так-таки совершенно как бы с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из руки сигару и за окно.
Князь
был поражен чрезвычайно и
молча, обеими руками обнял Ганю. Оба искренно поцеловались.
—
Было б у меня такое же остроумие, как у Афанасия Ивановича или у Ивана Петровича, так я бы сегодня всё сидел да
молчал, подобно Афанасию Ивановичу и Ивану Петровичу.
Он от радости задыхался: он ходил вокруг Настасьи Филипповны и кричал на всех: «Не подходи!» Вся компания уже набилась в гостиную. Одни
пили, другие кричали и хохотали, все
были в самом возбужденном и непринужденном состоянии духа. Фердыщенко начинал пробовать к ним пристроиться. Генерал и Тоцкий сделали опять движение поскорее скрыться. Ганя тоже
был со шляпой в руке, но он стоял
молча и все еще как бы оторваться не мог от развивавшейся пред ним картины.
—
Молчи, стрекоза! — крикнул на нее Лебедев. — У, ты! — затопал
было он на нее ногами. Но в этот раз она только рассмеялась.
Подле нее находилась другая чистенькая старушка, постарше ее, тоже в трауре и тоже в белом чепце, должно
быть, какая-нибудь приживалка, и
молча вязала чулок.
Обе они, должно
быть, все время
молчали.
Лизавета Прокофьевна сдерживала в себе чрезвычайный гнев и тоже, может
быть, горько раскаивалась, что ввязалась в дело; теперь она
молчала.
Бурдовский уселся
молча, немного опустив голову, и как бы в сильной задумчивости. Уселся вслед за ним и племянник Лебедева, тоже вставший
было его сопровождать; этот хоть и не потерял головы и смелости, но, видимо,
был озадачен сильно. Ипполит
был нахмурен, грустен и как бы очень удивлен. В эту минуту, впрочем, он до того сильно закашлялся, что даже замарал свой платок кровью. Боксер
был чуть не в испуге.
Одна Аглая
была нахмурена и
молча села поодаль.
—
Молчите,
молчите, — неистово закричал князь, весь покраснев от негодования, а может
быть, и от стыда. —
Быть этого не может, всё это вздор! Всё это вы сами выдумали или такие же сумасшедшие. И чтоб я никогда не слыхал от вас этого более!
—
Молчи! Потом
будешь говорить. Что
было в письме? Почему покраснел?
Наконец генерал имел манеры порядочные,
был скромен, умел
молчать и в то же время не давать наступать себе на ногу, — и не по одному своему генеральству, а и как честный и благородный человек.
Тема завязавшегося разговора, казалось,
была не многим по сердцу; разговор, как можно
было догадаться, начался из-за нетерпеливого спора и, конечно, всем бы хотелось переменить сюжет, но Евгений Павлович, казалось, тем больше упорствовал и не смотрел на впечатление; приход князя как будто возбудил его еще более. Лизавета Прокофьевна хмурилась, хотя и не всё понимала. Аглая, сидевшая в стороне, почти в углу, не уходила, слушала и упорно
молчала.
— Да что это? Да что тут такое? Что
будут читать? — мрачно бормотали некоторые; другие
молчали. Но все уселись и смотрели с любопытством. Может
быть, действительно ждали чего-то необыкновенного. Вера уцепилась за стул отца и от испуга чуть не плакала; почти в таком же испуге
был и Коля. Уже усевшийся Лебедев вдруг приподнялся, схватился за свечки и приблизил их ближе к Ипполиту, чтобы светлее
было читать.
— Это
были вы! — повторил он наконец чуть не шепотом, но с чрезвычайным убеждением. — Вы приходили ко мне и сидели
молча у меня на стуле, у окна, целый час; больше; в первом и во втором часу пополуночи; вы потом встали и ушли в третьем часу… Это
были вы, вы! Зачем вы пугали меня, зачем вы приходили мучить меня, — не понимаю, но это
были вы!
Бедный Бахмутов
был очень встревожен за меня; он проводил меня до самого дома и
был так деликатен, что не пустился ни разу в утешения и почти всё
молчал.
Я отвечал ему, что если он
будет приходить ко мне как «утешитель» (потому что, если бы даже он и
молчал, то все-таки приходил бы как утешитель, я это объяснил ему), то ведь этим он мне
будет, стало
быть, каждый раз напоминать еще больше о смерти.
Ипполит строго в упор смотрел на него, не отрываясь, и
молчал. Можно
было подумать, что минутами он совсем забывался.
— Сейчас, сейчас,
молчите; ничего не говорите; стойте… я хочу посмотреть в ваши глаза… Стойте так, я
буду смотреть. Я с Человеком прощусь.
Иван Федорович сидел с чрезвычайно озабоченною миной; сестры
были серьезны и, как нарочно,
молчали.
Он разговорился, а этого с ним еще не повторялось с того самого утра, когда, полгода назад, произошло его первое знакомство с Епанчиными; по возвращении же в Петербург он
был заметно и намеренно молчалив и очень недавно, при всех, проговорился князю Щ., что ему надо сдерживать себя и
молчать, потому что он не имеет права унижать мысль, сам излагая ее.
— Но мне жаль, что вы отказываетесь от этой тетрадки, Ипполит, она искренна, и знаете, что даже самые смешные стороны ее, а их много (Ипполит сильно поморщился), искуплены страданием, потому что признаваться в них
было тоже страдание и… может
быть, большое мужество. Мысль, вас подвигшая, имела непременно благородное основание, что бы там ни казалось. Чем далее, тем яснее я это вижу, клянусь вам. Я вас не сужу, я говорю, чтобы высказаться, и мне жаль, что я тогда
молчал…
Он по себе судит; впрочем, он еще дальше пошел, он теперь просто ругается, говорит, что порядочный человек умирает в таком случае
молча и что во всем этом с моей стороны
был один только эгоизм!
Странны
были и они, дочки с маменькой: они же предположили и решили, что князю бы лучше просидеть вечер
молча; но только что увидали его в углу, в полнейшем уединении и совершенно довольного своею участью, как тотчас же и растревожились.
Князь долго
молчал; он
был в ужасе.
Но князь не знал, что спросить дальше и чем окончить вопрос; к тому же сердце его так стучало, что и говорить трудно
было. Рогожин тоже
молчал и смотрел на него по-прежнему, то
есть как бы в задумчивости.