Неточные совпадения
Но
хотя и могло быть нечто достопримечательное собственно в миллионе и в получении наследства,
князя удивило и заинтересовало и еще что-то другое; да и Рогожин сам почему-то особенно охотно взял
князя в свои собеседники,
хотя в собеседничестве нуждался, казалось, более механически, чем нравственно; как-то более от рассеянности, чем от простосердечия; от тревоги, от волнения, чтобы только глядеть на кого-нибудь и о чем-нибудь языком колотить.
Подозрительность этого человека, казалось, все более и более увеличивалась; слишком уж
князь не подходил под разряд вседневных посетителей, и
хотя генералу довольно часто, чуть не ежедневно, в известный час приходилось принимать, особенно по делам, иногда даже очень разнообразных гостей, но, несмотря на привычку и инструкцию довольно широкую, камердинер был в большом сомнении; посредничество секретаря для доклада было необходимо.
— Да вы точно… из-за границы? — как-то невольно спросил он наконец — и сбился; он
хотел, может быть, спросить: «Да вы точно
князь Мышкин?»
— Да, сейчас только из вагона. Мне кажется, вы
хотели спросить: точно ли я
князь Мышкин? да не спросили из вежливости.
— О, почти не по делу! То есть, если
хотите, и есть одно дело, так только совета спросить, но я, главное, чтоб отрекомендоваться, потому я
князь Мышкин, а генеральша Епанчина тоже последняя из княжон Мышкиных, и, кроме меня с нею, Мышкиных больше и нет.
Князь встал, поспешно снял с себя плащ и остался в довольно приличном и ловко сшитом,
хотя и поношенном уже пиджаке. По жилету шла стальная цепочка. На цепочке оказались женевские серебряные часы.
Хотя князь был и дурачок, — лакей уж это решил, — но все-таки генеральскому камердинеру показалось наконец неприличным продолжать долее разговор от себя с посетителем, несмотря на то, что
князь ему почему-то нравился, в своем роде, конечно. Но с другой точки зрения он возбуждал в нем решительное и грубое негодование.
Князь даже одушевился говоря, легкая краска проступила в его бледное лицо,
хотя речь его по-прежнему была тихая. Камердинер с сочувствующим интересом следил за ним, так что оторваться, кажется, не хотелось; может быть, тоже был человек с воображением и попыткой на мысль.
Камердинер,
хотя и не мог бы так выразить все это, как
князь, но конечно,
хотя не всё, но главное понял, что видно было даже по умилившемуся лицу его.
— Ну, стало быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще,
князь, чтоб уж разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и слова не может быть, —
хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, — то, стало быть…
Взгляд
князя был до того ласков в эту минуту, а улыбка его до того без всякого оттенка
хотя бы какого-нибудь затаенного неприязненного ощущения, что генерал вдруг остановился и как-то вдруг другим образом посмотрел на своего гостя; вся перемена взгляда совершилась в одно мгновение.
— А знаете,
князь, — сказал он совсем почти другим голосом, — ведь я вас все-таки не знаю, да и Елизавета Прокофьевна, может быть,
захочет посмотреть на однофамильца… Подождите, если
хотите, коли у вас время терпит.
— Очень может быть,
хотя это и здесь куплено. Ганя, дайте
князю бумагу; вот перья и бумага, вот на этот столик пожалуйте. Что это? — обратился генерал к Гане, который тем временем вынул из своего портфеля и подал ему фотографический портрет большого формата, — ба! Настасья Филипповна! Это сама, сама тебе прислала, сама? — оживленно и с большим любопытством спрашивал он Ганю.
Правда, человеку необходимы и карманные деньги,
хотя бы некоторые, но вы не рассердитесь,
князь, если я вам замечу, что вам лучше бы избегать карманных денег, да и вообще денег в кармане.
— Не мешайте мне, Александра Ивановна, — отчеканила ей генеральша, — я тоже
хочу знать. Садитесь вот тут,
князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?
— И то, — решила генеральша. — Пойдемте,
князь; вы очень
хотите кушать?
— Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы вовсе не такой… чудак, каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, — хлопотала она, усаживая
князя, когда пришли в столовую, — я
хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте
князя. Не правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам,
князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
— Он хорошо говорит, — заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом
князя, — я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте,
князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я
хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
— Вы очень обрывисты, — заметила Александра, — вы,
князь, верно,
хотели вывести, что ни одного мгновения на копейки ценить нельзя, и иногда пять минут дороже сокровища. Все это похвально, но позвольте, однако же, как же этот приятель, который вам такие страсти рассказывал… ведь ему переменили же наказание, стало быть, подарили же эту «бесконечную жизнь». Ну, что же он с этим богатством сделал потом? Жил ли каждую-то минуту «счетом»?
— Чрезвычайно! — с жаром ответил
князь, с увлечением взглянув на Аглаю, — почти как Настасья Филипповна,
хотя лицо совсем другое!..
— Я
хочу видеть! — вскинулась генеральша. — Где этот портрет? Если ему подарила, так и должен быть у него, а он, конечно, еще в кабинете. По средам он всегда приходит работать и никогда раньше четырех не уходит. Позвать сейчас Гаврилу Ардалионовича! Нет, я не слишком-то умираю от желания его видеть. Сделайте одолжение,
князь, голубчик, сходите в кабинет, возьмите у него портрет и принесите сюда. Скажите, что посмотреть. Пожалуйста.
—
Князь, — начал он опять, — там на меня теперь… по одному совершенно странному обстоятельству… и смешному… и в котором я не виноват… ну, одним словом, это лишнее, — там на меня, кажется, немножко сердятся, так что я некоторое время не
хочу входить туда без зова.
— Я
хочу ему два слова сказать — и довольно! — быстро отрезала генеральша, останавливая возражение. Она была видимо раздражена. — У нас, видите ли,
князь, здесь теперь всё секреты. Всё секреты! Так требуется, этикет какой-то, глупо. И это в таком деле, в котором требуется наиболее откровенности, ясности, честности. Начинаются браки, не нравятся мне эти браки…
— Превосходно! Вы удивительно написали; у вас чудесный почерк! Благодарю вас. До свидания,
князь… Постойте, — прибавила она, как бы что-то вдруг припомнив, — пойдемте, я
хочу вам подарить кой-что на память.
— Извините,
князь, — горячо вскричал он, вдруг переменяя свой ругательный тон на чрезвычайную вежливость, — ради бога, извините! Вы видите, в какой я беде! Вы еще почти ничего не знаете, но если бы вы знали все, то наверно бы хоть немного извинили меня;
хотя, разумеется, я неизвиним…
Заглянул Птицын и кликнул Ганю; тот торопливо бросил
князя и вышел, несмотря на то что он еще что-то
хотел сказать, но видимо мялся и точно стыдился начать; да и комнату обругал тоже, как будто сконфузившись.
—
Князь, — обратилась к нему вдруг Нина Александровна, — я
хотела вас спросить (для того, собственно, и попросила вас сюда), давно ли вы знаете моего сына? Он говорил, кажется, что вы только сегодня откуда-то приехали?
—
Князь, я сделал подло, простите меня, голубчик, — сказал он вдруг с сильным чувством. Черты лица его выражали сильную боль.
Князь смотрел с изумлением и не тотчас ответил. — Ну, простите, ну, простите же! — нетерпеливо настаивал Ганя, — ну,
хотите, я вашу руку сейчас поцелую!
— Я только об одном
хотел бы знать, — уныло заметил
князь, — совершенно ли должен я перестать на вас рассчитывать и уж не отправиться ли мне одному?
—
Князя познакомить
хотите? — спросил Коля дорогой.
— Гениальная мысль! — подхватил Фердыщенко. — Барыни, впрочем, исключаются, начинают мужчины; дело устраивается по жребию, как и тогда! Непременно, непременно! Кто очень не
хочет, тот, разумеется, не рассказывает, но ведь надо же быть особенно нелюбезным! Давайте ваши жеребьи, господа, сюда, ко мне, в шляпу,
князь будет вынимать. Задача самая простая, самый дурной поступок из всей своей жизни рассказать, — это ужасно легко, господа! Вот вы увидите! Если же кто позабудет, то я тотчас берусь напомнить!
— Просто-запросто, как пришлось к делу, так и стыдно стало рассказывать, вот и
хотите князя с собой же прицепить, благо он безответный, — отчеканила Дарья Алексеевна.
— Сию минуту, Настасья Филипповна; но уж если
князь сознался, потому что я стою на том, что
князь всё равно что сознался, то что же бы, например, сказал другой кто-нибудь (никого не называя), если бы
захотел когда-нибудь правду сказать?
—
Князь, — резко и неподвижно обратилась к нему вдруг Настасья Филипповна, — вот здесь старые мои друзья, генерал да Афанасий Иванович, меня всё замуж выдать
хотят. Скажите мне, как вы думаете: выходить мне замуж иль нет? Как скажете, так и сделаю.
— Не понимаю вас, Афанасий Иванович; вы действительно совсем сбиваетесь. Во-первых, что такое «при людях»? Разве мы не в прекрасной интимной компании? И почему «пети-жё»? Я действительно
хотела рассказать свой анекдот, ну, вот и рассказала; не хорош разве? И почему вы говорите, что «не серьезно»? Разве это не серьезно? Вы слышали, я сказала
князю: «как скажете, так и будет»; сказал бы да, я бы тотчас же дала согласие, но он сказал нет, и я отказала. Тут вся моя жизнь на одном волоске висела; чего серьезнее?
По-видимому, ни
князь, ни доктор, у которого он жил в Швейцарии, не
захотели ждать официальных уведомлений или делать справки, а
князь, с письмом Салазкина в кармане, решился отправиться сам…
Птицын так даже от целомудрия наклонил голову и смотрел в землю. Тоцкий про себя подумал: «Идиот, а знает, что лестью всего лучше возьмешь; натура!»
Князь заметил тоже из угла сверкающий взгляд Гани, которым тот как бы
хотел испепелить его.
— Спасибо,
князь, со мной так никто не говорил до сих пор, — проговорила Настасья Филипповна, — меня всё торговали, а замуж никто еще не сватал из порядочных людей. Слышали, Афанасий Иваныч? Как вам покажется всё, что
князь говорил? Ведь почти что неприлично… Рогожин! Ты погоди уходить-то. Да ты и не уйдешь, я вижу. Может, я еще с тобой отправлюсь. Ты куда везти-то
хотел?
Смотри,
князь, твоя невеста деньги взяла, потому что она распутная, а ты ее брать
хотел!
Одно только можно бы было заключить постороннему наблюдателю, если бы таковой тут случился: что, судя по всем вышесказанным,
хотя и немногим данным,
князь все-таки успел оставить в доме Епанчиных особенное впечатление, хоть и являлся в нем всего один раз, да и то мельком. Может быть, это было впечатление простого любопытства, объясняемого некоторыми эксцентрическими приключениями
князя. Как бы то ни было, а впечатление осталось.
Чтобы закончить о всех этих слухах и известиях, прибавим и то, что у Епанчиных произошло к весне очень много переворотов, так что трудно было не забыть о
князе, который и сам не давал, а может быть, и не
хотел подать о себе вести.
Но всегда обидчивый «мальчишка» не обратил на этот раз ни малейшего внимания на пренебрежение: весьма коротко и довольно сухо объяснил он Аглае, что
хотя он и сообщил
князю на всякий случай свой постоянный адрес пред самым выездом
князя из Петербурга и при этом предложил свои услуги, но что это первая комиссия, которую он получил от него, и первая его записка к нему, а в доказательство слов своих представил и письмо, полученное собственно им самим.
— Ну, этот, положим, соврал. Один вас любит, а другой у вас заискивает; а я вам вовсе льстить не намерен, было бы вам это известно. Но не без смысла же вы: вот рассудите-ка меня с ним. Ну,
хочешь, вот
князь нас рассудит? — обратился он к дяде. — Я даже рад,
князь, что вы подвернулись.
— Изложение дела. Я его племянник, это он не солгал, хоть и всё лжет. Я курса не кончил, но кончить
хочу и на своем настою, потому что у меня есть характер. А покамест, чтобы существовать, место одно беру в двадцать пять рублей на железной дороге. Сознаюсь, кроме того, что он мне раза два-три уже помог. У меня было двадцать рублей, и я их проиграл. Ну, верите ли,
князь, я был так подл, так низок, что я их проиграл!
— Ну, довольно, полно, молись за кого
хочешь, черт с тобой, раскричался! — досадливо перебил племянник. — Ведь он у нас преначитанный, вы,
князь, не знали? — прибавил он с какою-то неловкою усмешкой. — Всё теперь разные вот этакие книжки да мемуары читает.
— Послушайте, Лебедев, — твердо сказал
князь, отворачиваясь от молодого человека, — я ведь знаю по опыту, что вы человек деловой, когда
захотите… У меня теперь времени очень мало, и если вы… Извините, как вас по имени-отчеству, я забыл?
— Коля здесь ночевал, но наутро пошел своего генерала разыскивать, которого вы из «отделения»,
князь, бог знает для чего, выкупили. Генерал еще вчера обещал сюда же ночевать пожаловать, да не пожаловал. Вероятнее всего в гостинице «Весы», тут очень недалеко, заночевал. Коля, стало быть, там, или в Павловске, у Епанчиных. У него деньги были, он еще вчера
хотел ехать. Итак, стало быть, в «Весах» или в Павловске.
Лебедев смутился,
хотел что-то сказать, но только заикнулся: ничего не выговорилось.
Князь подождал и грустно улыбнулся...
— А я бы вам… я бы вам… если бы
захотели, я бы вам кое-что весьма интересное, высокочтимый
князь, мог бы сообщить, к тому же предмету относящееся, — пробормотал Лебедев, на радости увиваясь сбоку около
князя.
Я, говорит, еще сама себе госпожа;
захочу, так и совсем тебя прогоню, а сама за границу поеду (это уж она мне говорила, что за границу-то поедет, — заметил он как бы в скобках, и как-то особенно поглядев в глаза
князю); иной раз, правда, только пужает, всё ей смешно на меня отчего-то.