Неточные совпадения
Сочинил градоначальник,
князь Ксаверий Георгиевич Миналадзе [Рукопись эта занимает несколько страничек в четвертую долю листа;
хотя правописание ее довольно правильное, но справедливость требует сказать, что автор писал по линейкам. — Прим. издателя.]
— Я уж на что глуп, — сказал он, — а вы еще глупее меня! Разве щука сидит на яйцах? или можно разве вольную реку толокном месить? Нет, не головотяпами следует вам называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть вами, а ищите вы себе такого
князя, какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами!
— Глупые вы, глупые! — сказал он, — не головотяпами следует вам по делам вашим называться, а глуповцами! Не
хочу я володеть глупыми! а ищите такого
князя, какого нет в свете глупее, — и тот будет володеть вами.
— Мы щуку с яиц согнали, мы Волгу толокном замесили… — начали было перечислять головотяпы, но
князь не
захотел и слушать их.
«Всех ненавижу, и вас, и себя», отвечал его взгляд, и он взялся за шляпу. Но ему не судьба была уйти. Только что
хотели устроиться около столика, а Левин уйти, как вошел старый
князь и, поздоровавшись с дамами, обратился к Левину.
— Всё равно, что я бы искал права быть кормилицей и обижался бы, что женщинам платят, а мне не
хотят, — сказал старый
князь.
Левин
хотел отвечать, но старый
князь перебил его.
Одно — вне ее присутствия, с доктором, курившим одну толстую папироску за другою и тушившим их о край полной пепельницы, с Долли и с
князем, где шла речь об обеде, о политике, о болезни Марьи Петровны и где Левин вдруг на минуту совершенно забывал, что происходило, и чувствовал себя точно проснувшимся, и другое настроение — в ее присутствии, у ее изголовья, где сердце
хотело разорваться и всё не разрывалось от сострадания, и он не переставая молился Богу.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и
хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда
князь с княгиней вышли, Левин подошел к своей невесте и взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
—
Князь, отпустите нам Константина Дмитрича, — сказала графиня Нордстон. — Мы
хотим опыт делать.
— В secretaire играете? — сказал старый
князь подходя. — Ну, поедем однако, если ты
хочешь поспеть в театр.
Она, счастливая, довольная после разговора с дочерью, пришла к
князю проститься по обыкновению, и
хотя она не намерена была говорить ему о предложении Левина и отказе Кити, но намекнула мужу на то, что ей кажется дело с Вронским совсем конченным, что оно решится, как только приедет его мать. И тут-то, на эти слова,
князь вдруг вспылил и начал выкрикивать неприличные слова.
— Какой жалкий, и какое милое у него лицо! — сказал
князь. — Что же ты не подошла? Он что-то
хотел сказать тебе?
Жена?.. Нынче только он говорил с
князем Чеченским. У
князя Чеченского была жена и семья — взрослые пажи дети, и была другая, незаконная семья, от которой тоже были дети.
Хотя первая семья тоже была хороша,
князь Чеченский чувствовал себя счастливее во второй семье. И он возил своего старшего сына во вторую семью и рассказывал Степану Аркадьичу, что он находит это полезным и развивающим для сына. Что бы на это сказали в Москве?
— Нет, но как
хотите,
князь, интересны их учреждения, — сказал полковник.
— Улика: женщина, которая была наряжена наместо умершей, схвачена. Я ее
хочу расспросить нарочно при вас. —
Князь позвонил и дал приказ позвать ту женщину.
— Но все же таки… но как же таки… как же запропастить себя в деревне? Какое же общество может быть между мужичьем? Здесь все-таки на улице попадется навстречу генерал или
князь.
Захочешь — и сам пройдешь мимо каких-нибудь публичных красивых зданий, на Неву пойдешь взглянуть, а ведь там, что ни попадется, все это или мужик, или баба. За что ж себя осудить на невежество на всю жизнь свою?
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы
хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или
князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
— Прошу пана оказать услугу! — произнес жид, — вот
князь приехал из чужого края,
хочет посмотреть на козаков. Он еще сроду не видел, что это за народ козаки.
Короли польские, очутившиеся, наместо удельных
князей, властителями сих пространных земель,
хотя отдаленными и слабыми, поняли значенье козаков и выгоды таковой бранной сторожевой жизни.
Тогда еще из Петербурга только что приехал камер-юнкер
князь Щегольской… протанцевал со мной мазурку и на другой же день
хотел приехать с предложением; но я сама отблагодарила в лестных выражениях и сказала, что сердце мое принадлежит давно другому.
Пугачев взглянул на меня быстро. «Так ты не веришь, — сказал он, — чтоб я был государь Петр Федорович? Ну, добро. А разве нет удачи удалому? Разве в старину Гришка Отрепьев не царствовал? Думай про меня что
хочешь, а от меня не отставай. Какое тебе дело до иного-прочего? Кто ни поп, тот батька. Послужи мне верой и правдою, и я тебя пожалую и в фельдмаршалы и в
князья. Как ты думаешь?».
Нет, в Петербурге институт
Пе-да-го-гический, так, кажется, зовут:
Там упражняются в расколах и в безверьи
Профессоры!! — у них учился наш родня
И вышел! хоть сейчас в аптеку, в подмастерьи.
От женщин бегает, и даже от меня!
Чинов не
хочет знать! Он химик, он ботаник,
Князь Федор, мой племянник.
Избавь. Ученостью меня не обморочишь,
Скликай других, а если
хочешь,
Я князь-Григорию и вам
Фельдфебеля в Волтеры дам,
Он в три шеренги вас построит,
А пикнете, так мигом успокоит.
Блаватской поверили и Анне Безант, а вот
князь Петр Кропоткин, Рюрикович, и Ницше, Фридрих — не удивили британцев,
хотя у нас Фридриха даже после Достоевского пророком сочли.
— Вспомните-ко вчерашний день,
хотя бы с Двенадцатого года, а после того — Севастополь, а затем — Сан-Стефано и в конце концов гордое слово императора Александра Третьего: «Один у меня друг,
князь Николай черногорский». Его, черногорского-то, и не видно на земле, мошка он в Европе, комаришка, да-с! Она, Европа-то, если вспомните все ее грехи против нас, именно — Лихо. Туркам — мирволит, а величайшему народу нашему ножку подставляет.
Приезжали
князь и княгиня с семейством:
князь, седой старик, с выцветшим пергаментным лицом, тусклыми навыкате глазами и большим плешивым лбом, с тремя звездами, с золотой табакеркой, с тростью с яхонтовым набалдашником, в бархатных сапогах; княгиня — величественная красотой, ростом и объемом женщина, к которой, кажется, никогда никто не подходил близко, не обнял, не поцеловал ее, даже сам
князь,
хотя у ней было пятеро детей.
— Нет! — пылко возразил Райский, — вас обманули. Не бледнеют и не краснеют, когда
хотят кружить головы ваши франты, кузены, prince Pierre, comte Serge: [
князь Пьер, граф Серж (фр.).] вот у кого дурное на уме! А у Ельнина не было никаких намерений, он, как я вижу из ваших слов, любил вас искренно. А эти, — он, не оборачиваясь, указал назад на портреты, — женятся на вас par convenance [выгоды ради (фр.).] и потом меняют на танцовщицу…
— Я
хотел только сказать, что ваша идея о дворянстве есть в то же время и отрицание дворянства, — сказал
князь.
— Приведи, приведи ее сюда, — встрепенулся
князь. — Поведите меня к ней! я
хочу Катю, я
хочу видеть Катю и благословить ее! — восклицал он, воздымая руки и порываясь с постели.
Я, конечно, обращался к нему раз, недели две тому, за деньгами, и он давал, но почему-то мы тогда разошлись, и я сам не взял: он что-то тогда забормотал неясно, по своему обыкновению, и мне показалось, что он
хотел что-то предложить, какие-то особые условия; а так как я третировал его решительно свысока во все разы, как встречал у
князя, то гордо прервал всякую мысль об особенных условиях и вышел, несмотря на то что он гнался за мной до дверей; я тогда взял у
князя.
— Алексей Владимирович Дарзан, Ипполит Александрович Нащокин, — поспешно познакомил их
князь; этого мальчика все-таки можно было рекомендовать: фамилия была хорошая и известная, но нас он давеча не отрекомендовал, и мы продолжали сидеть по своим углам. Я решительно не
хотел повертывать к ним головы; но Стебельков при виде молодого человека стал радостно осклабляться и видимо угрожал заговорить. Все это мне становилось даже забавно.
— Ваши проиграл. Я брал у
князя за ваш счет. Конечно, это — страшная нелепость и глупость с моей стороны… считать ваши деньги своими, но я все
хотел отыграться.
Он сходил и принес ответ странный, что Анна Андреевна и
князь Николай Иванович с нетерпением ожидают меня к себе; Анна Андреевна, значит, не
захотела пожаловать. Я оправил и почистил мой смявшийся за ночь сюртук, умылся, причесался, все это не торопясь, и, понимая, как надобно быть осторожным, отправился к старику.
Так болтая и чуть не захлебываясь от моей радостной болтовни, я вытащил чемодан и отправился с ним на квартиру. Мне, главное, ужасно нравилось то, что Версилов так несомненно на меня давеча сердился, говорить и глядеть не
хотел. Перевезя чемодан, я тотчас же полетел к моему старику
князю. Признаюсь, эти два дня мне было без него даже немножко тяжело. Да и про Версилова он наверно уже слышал.
— Оставим, — сказал Версилов, странно посмотрев на меня (именно так, как смотрят на человека непонимающего и неугадывающего), — кто знает, что у них там есть, и кто может знать, что с ними будет? Я не про то: я слышал, ты завтра
хотел бы выйти. Не зайдешь ли к
князю Сергею Петровичу?
Раз, например, именно в последнее время, он вошел, когда уже я был совсем одет в только что полученный от портного костюм и
хотел ехать к «
князю Сереже», чтоб с тем отправиться куда следует (куда — объясню потом).
Затем я изложил ему, что тяжба уже выиграна, к тому же ведется не с
князем Сокольским, а с
князьями Сокольскими, так что если убит один
князь, то остаются другие, но что, без сомнения, надо будет отдалить вызов на срок апелляции (
хотя князья апеллировать и не будут), но единственно для приличия.
Кроме этого, главного, страдало и мелочное самолюбие: проигрыш унижал меня перед
князем, перед Версиловым,
хотя тот ничего не удостоивал говорить, перед всеми, даже перед Татьяной, — так мне казалось, чувствовалось.
— Или идиотка; впрочем, я думаю, что и сумасшедшая. У нее был ребенок от
князя Сергея Петровича (по сумасшествию, а не по любви; это — один из подлейших поступков
князя Сергея Петровича); ребенок теперь здесь, в той комнате, и я давно
хотел тебе показать его.
Князь Сергей Петрович не смел сюда приходить и смотреть на ребенка; это был мой с ним уговор еще за границей. Я взял его к себе, с позволения твоей мамы. С позволения твоей мамы
хотел тогда и жениться на этой… несчастной…
— Милый мой, ты чрезвычайно со мной бесцеремонен. Впрочем, до свиданья; насильно мил не будешь. Я позволю себе только один вопрос: ты действительно
хочешь оставить
князя?
Я и Версилову все старался внушать тогда о
князе одно хорошее, защищал его недостатки,
хотя и видел их сам; но Версилов отмалчивался или улыбался.
—
Хочет ли
князь,
хочет ли Анна Андреевна,
хочет ли старый
князь. Узнать наверно.
— Ничего не надо заглаживать! не нуждаюсь, не
хочу, не
хочу! — восклицал я, схватив себя за голову. (О, может быть, я поступил тогда с нею слишком свысока!) — Скажите, однако, где будет ночевать сегодня
князь? Неужели здесь?
Версилов несколько раз намекал ему, что не в том состоит княжество, и
хотел насадить в его сердце более высшую мысль; но
князь под конец как бы стал обижаться, что его учат.
Вошли две дамы, обе девицы, одна — падчерица одного двоюродного брата покойной жены
князя, или что-то в этом роде, воспитанница его, которой он уже выделил приданое и которая (замечу для будущего) и сама была с деньгами; вторая — Анна Андреевна Версилова, дочь Версилова, старше меня тремя годами, жившая с своим братом у Фанариотовой и которую я видел до этого времени всего только раз в моей жизни, мельком на улице,
хотя с братом ее, тоже мельком, уже имел в Москве стычку (очень может быть, и упомяну об этой стычке впоследствии, если место будет, потому что в сущности не стоит).
По смерти его и когда уже выяснились дела, Катерина Николаевна уведомила Анну Андреевну, через своего поверенного, о том, что та может получить эти шестьдесят тысяч когда
захочет; но Анна Андреевна сухо, без лишних слов отклонила предложение: она отказалась получить деньги, несмотря на все уверения, что такова была действительно воля
князя.
[Дорогой
князь, мы должны быть друзьями
хотя бы по праву рождения… (франц.)]
— Женщины? А я эту женщину как раз видел сегодня! Вы, может быть, именно чтоб шпионить за ней, и
хотите меня оставить у
князя?
— Скажите,
князь, — вылетел я вдруг с вопросом, — не находите вы смешным внутри себя, что я, такой еще «молокосос»,
хотел вас вызвать на дуэль, да еще за чужую обиду?