Неточные совпадения
Я выдумал это уже в шестом классе гимназии, и хоть вскорости несомненно убедился, что глуп, но все-таки не сейчас перестал глупить. Помню, что один из учителей — впрочем, он один и был — нашел, что я «полон мстительной и гражданской идеи». Вообще же приняли эту выходку с какою-то обидною для меня задумчивостью. Наконец, один из товарищей, очень едкий малый и с которым я всего только в
год раз разговаривал, с серьезным
видом, но несколько смотря в сторону, сказал мне...
Я вполне готов верить, как уверял он меня прошлого
года сам, с краской в лице, несмотря на то, что рассказывал про все это с самым непринужденным и «остроумным»
видом, что романа никакого не было вовсе и что все вышло так.
— Сделайте одолжение, — прибавила тотчас же довольно миловидная молоденькая женщина, очень скромно одетая, и, слегка поклонившись мне, тотчас же вышла. Это была жена его, и, кажется, по
виду она тоже спорила, а ушла теперь кормить ребенка. Но в комнате оставались еще две дамы — одна очень небольшого роста,
лет двадцати, в черном платьице и тоже не из дурных, а другая
лет тридцати, сухая и востроглазая. Они сидели, очень слушали, но в разговор не вступали.
— Ввиду того, что Крафт сделал серьезные изучения, вывел выводы на основании физиологии, которые признает математическими, и убил, может быть,
года два на свою идею (которую я бы принял преспокойно a priori), ввиду этого, то есть ввиду тревог и серьезности Крафта, это дело представляется в
виде феномена.
Римляне не прожили и полутора тысяч
лет в живом
виде и обратились тоже в материал.
В
виде гарантии я давал ему слово, что если он не захочет моих условий, то есть трех тысяч, вольной (ему и жене, разумеется) и вояжа на все четыре стороны (без жены, разумеется), — то пусть скажет прямо, и я тотчас же дам ему вольную, отпущу ему жену, награжу их обоих, кажется теми же тремя тысячами, и уж не они от меня уйдут на все четыре стороны, а я сам от них уеду на три
года в Италию, один-одинехонек.
Я запомнил только, что эта бедная девушка была недурна собой,
лет двадцати, но худа и болезненного
вида, рыжеватая и с лица как бы несколько похожая на мою сестру; эта черта мне мелькнула и уцелела в моей памяти; только Лиза никогда не бывала и, уж конечно, никогда и не могла быть в таком гневном исступлении, в котором стояла передо мной эта особа: губы ее были белы, светло-серые глаза сверкали, она вся дрожала от негодования.
И действительно, в два часа пополудни пожаловал к нему один барон Р., полковник, военный, господин
лет сорока, немецкого происхождения, высокий, сухой и с
виду очень сильный физически человек, тоже рыжеватый, как и Бьоринг, и немного только плешивый.
Росту он, как угадывалось, был большого, широкоплеч, очень бодрого
вида, несмотря на болезнь, хотя несколько бледен и худ, с продолговатым лицом, с густейшими волосами, но не очень длинными,
лет же ему казалось за семьдесят.
Это был человечек с одной из тех глупо-деловых наружностей, которых тип я так ненавижу чуть ли не с моего детства;
лет сорока пяти, среднего роста, с проседью, с выбритым до гадости лицом и с маленькими правильными седенькими подстриженными бакенбардами, в
виде двух колбасок, по обеим щекам чрезвычайно плоского и злого лица.
Оба были чрезвычайно щекотливого
вида средних
лет господа.
Неточные совпадения
Но перенесемся мыслью за сто
лет тому назад, поставим себя на место достославных наших предков, и мы легко поймем тот ужас, который долженствовал обуять их при
виде этих вращающихся глаз и этого раскрытого рта, из которого ничего не выходило, кроме шипения и какого-то бессмысленного звука, непохожего даже на бой часов.
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все это свидетельствовало, что в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию эту, приняв в нетрезвом
виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но с той поры прошло много
лет, и ни один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
«Сатурн, — писал он, — был обременен
годами и имел согбенный
вид, но еще мог некоторое совершить.
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два
года, начало которого была ясная, очевидная мысль о смерти при
виде любимого безнадежно больного брата.
С той минуты, как при
виде любимого умирающего брата Левин в первый раз взглянул на вопросы жизни и смерти сквозь те новые, как он называл их, убеждения, которые незаметно для него, в период от двадцати до тридцати четырех
лет, заменили его детские и юношеские верования, — он ужаснулся не столько смерти, сколько жизни без малейшего знания о том, откуда, для чего, зачем и что она такое.