Неточные совпадения
— Mais… tiens! [Ах, да! (франц.)] —
вскричал было князь, ударив себя пальцем по лбу.
— Послушайте, это, должно
быть, ужасно верно! —
вскричал я опять. — Только я бы желал понять…
— Именно, именно, ну теперь я все припомнил, —
вскричал опять Версилов, — но, друг мой, я и тебя припоминаю ясно: ты
был тогда такой милый мальчик, ловкий даже мальчик, и клянусь тебе, ты тоже проиграл в эти девять лет.
— Да? Не знал я. Признаюсь, я так мало разговаривал с сестрой… Но неужели он
был принят в доме у моей матери? —
вскричал я.
— Да еще же бы нет! —
вскричал наконец Васин (он все продолжал улыбаться, нисколько не удивляясь на меня), — да это так ведь и бывает всегда, почти со всеми, и первым даже делом; только в этом никто не признается, да и не надо совсем признаваться, потому что, во всяком случае, это пройдет и из этого ничего не
будет.
— Mon enfant, клянусь тебе, что в этом ты ошибаешься: это два самые неотложные дела… Cher enfant! —
вскричал он вдруг, ужасно умилившись, — милый мой юноша! (Он положил мне обе руки на голову.) Благословляю тебя и твой жребий…
будем всегда чисты сердцем, как и сегодня… добры и прекрасны, как можно больше…
будем любить все прекрасное… во всех его разнообразных формах… Ну, enfin… enfin rendons grâce… et je te benis! [А теперь… теперь вознесем хвалу… и я благословляю тебя! (франц.)]
— Он солгал. Я — не мастер давать насмешливые прозвища. Но если кто проповедует честь, то
будь и сам честен — вот моя логика, и если неправильна, то все равно. Я хочу, чтоб
было так, и
будет так. И никто, никто не смей приходить судить меня ко мне в дом и считать меня за младенца! Довольно, —
вскричал он, махнув на меня рукой, чтоб я не продолжал. — А, наконец!
— Ах! — вдруг
вскричала она, — так если вы забыли сказать, а сами знали, что я
буду здесь, так вы-то сюда зачем приехали?
— Да, да, я
был недостоин! —
вскричал я пораженный. — О, вы еще не знаете всех бездн моего падения!
Кто, кто, скажите, заставляет вас делать такие признания мне вслух? —
вскрикнул я, как опьянелый, — ну что бы вам стоило встать и в отборнейших выражениях, самым тонким образом доказать мне, как дважды два, что хоть оно и
было, но все-таки ничего не
было, — понимаете, как обыкновенно умеют у вас в высшем свете обращаться с правдой?
«Вы боитесь „пылкости“ моих чувств, вы не верите мне?» — хотел
было я
вскричать; но она вдруг так предо мной застыдилась, что слова мои сами не выговорились.
— Ан вот нет! — весело
вскричал я, — знаете ли, кто, может
быть, сказал мне сегодня, что меня любит?
— Что? Как! —
вскричал я, и вдруг мои ноги ослабели, и я бессильно опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо. Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился, схватил меня за плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в ней
были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта своих слов, потому что
был убежден в моей виновности.
— Но как могли вы, —
вскричал я, весь вспыхнув, — как могли вы, подозревая даже хоть на каплю, что я знаю о связи Лизы с князем, и видя, что я в то же время беру у князя деньги, — как могли вы говорить со мной, сидеть со мной, протягивать мне руку, — мне, которого вы же должны
были считать за подлеца, потому что, бьюсь об заклад, вы наверно подозревали, что я знаю все и беру у князя за сестру деньги зазнамо!
— Узнаешь! — грозно
вскричала она и выбежала из комнаты, — только я ее и видел. Я конечно бы погнался за ней, но меня остановила одна мысль, и не мысль, а какое-то темное беспокойство: я предчувствовал, что «любовник из бумажки»
было в криках ее главным словом. Конечно, я бы ничего не угадал сам, но я быстро вышел, чтоб, поскорее кончив с Стебельковым, направиться к князю Николаю Ивановичу. «Там — всему ключ!» — подумал я инстинктивно.
— Ваша жена… черт… Если я сидел и говорил теперь с вами, то единственно с целью разъяснить это гнусное дело, — с прежним гневом и нисколько не понижая голоса продолжал барон. — Довольно! —
вскричал он яростно, — вы не только исключены из круга порядочных людей, но вы — маньяк, настоящий помешанный маньяк, и так вас аттестовали! Вы снисхождения недостойны, и объявляю вам, что сегодня же насчет вас
будут приняты меры и вас позовут в одно такое место, где вам сумеют возвратить рассудок… и вывезут из города!
— Malheureux! [Несчастный! (франц.)] —
вскричала было она, с театральным жестом всплеснув руками.
— Да! —
вскричал я ему в ответ, — такая же точно сцена уже
была, когда я хоронил Версилова и вырывал его из сердца… Но затем последовало воскресение из мертвых, а теперь… теперь уже без рассвета! но… но вы увидите все здесь, на что я способен! даже и не ожидаете того, что я могу доказать!
— Как! —
вскричал он, смотря на меня почти вытаращенными глазами в упор и скосив все лицо в какую-то длинную, бессмысленно-вопросительную улыбку. Видно
было, что слово «не ревнуйте» почему-то страшно его поразило.
— Тут не то! —
вскричал я, —
было мгновение, когда и я
было поверил его любви к этой женщине, но это не то… Да если б даже и то, то ведь, кажется, теперь он уже мог бы
быть совершенно спокоен… за отставкой этого господина. — Какого господина?
— Ламберт, ты — мерзавец, ты — проклятый! —
вскричал я, вдруг как-то сообразив и затрепетав. — Я видел все это во сне, ты стоял и Анна Андреевна… О, ты — проклятый! Неужели ты думал, что я — такой подлец? Я ведь и видел потому во сне, что так и знал, что ты это скажешь. И наконец, все это не может
быть так просто, чтоб ты мне про все это так прямо и просто говорил!
В комнатах говорили громко,
вскрикивали, а мама, слышно
было, плакала.
«Это
был чад, но благословение и ему! —
вскричал он.
— Вздор, ничего не
будет, не приду! —
вскричал я упрямо и с злорадством, — теперь — все по-новому! да и можете ли вы это понять? Прощайте, Настасья Егоровна, нарочно не пойду, нарочно не
буду вас расспрашивать. Вы меня только сбиваете с толку. Не хочу я проникать в ваши загадки.
— Да сядьте же, милый Тришатов! я хоть и спешу, но я так рад вам… —
вскричал было я.
— Знаете ли, — усмехнулся я вдруг, — вы передали письмо потому, что для вас не
было никакого риску, потому что браку не бывать, но ведь он? Она, наконец? Разумеется, она отвернется от его предложения, и тогда… что тогда может случиться? Где он теперь, Анна Андреевна? —
вскричал я. — Тут каждая минута дорога, каждую минуту может
быть беда!
— Да вам, может
быть, того и надо, чтобы он убил ее! —
вскричал я и выбежал из дому.
— Никогда этого не
было! —
вскричал я. — Это — ошибка. Я знаю ее чувства!
Но в это мгновение вдруг отворилась дверь, и вошла Анна Андреевна. Должно
быть, она подслушивала у двери и, не вытерпев, отворила слишком внезапно, — и князь, вздрагивавший при каждом скрипе,
вскрикнул и бросился ничком в подушку. С ним произошло наконец что-то вроде припадка, разрешившегося рыданиями.