Неточные совпадения
— Cher… жаль, если в
конце жизни скажешь себе, как и я: je sais tout, mais je ne sais rien de bon. [Я знаю все, но
не знаю ничего хорошего (франц.).] Я решительно
не знаю, для чего я жил на свете! Но… я тебе столько обязан… и я даже
хотел…
Я обыкновенно входил молча и угрюмо, смотря куда-нибудь в угол, а иногда входя
не здоровался. Возвращался же всегда ранее этого раза, и мне подавали обедать наверх. Войдя теперь, я вдруг сказал: «Здравствуйте, мама», чего никогда прежде
не делывал,
хотя как-то все-таки, от стыдливости,
не мог и в этот раз заставить себя посмотреть на нее, и уселся в противоположном
конце комнаты. Я очень устал, но о том
не думал.
—
Не то что обошел бы, а наверно бы все им оставил, а обошел бы только одного меня, если бы сумел дело сделать и как следует завещание написать; но теперь за меня закон — и кончено. Делиться я
не могу и
не хочу, Татьяна Павловна, и делу
конец.
Версилов несколько раз намекал ему, что
не в том состоит княжество, и
хотел насадить в его сердце более высшую мысль; но князь под
конец как бы стал обижаться, что его учат.
А люди-то на нее удивляются: «Уж и как же это можно, чтоб от такого счастья отказываться!» И вот чем же он ее в
конце покорил: «Все же он, говорит, самоубивец, и
не младенец, а уже отрок, и по летам ко святому причастью его уже прямо допустить нельзя было, а стало быть, все же он
хотя бы некий ответ должен дать.
Начинает тихо, нежно: «Помнишь, Гретхен, как ты, еще невинная, еще ребенком, приходила с твоей мамой в этот собор и лепетала молитвы по старой книге?» Но песня все сильнее, все страстнее, стремительнее; ноты выше: в них слезы, тоска, безустанная, безвыходная, и, наконец, отчаяние: «Нет прощения, Гретхен, нет здесь тебе прощения!» Гретхен
хочет молиться, но из груди ее рвутся лишь крики — знаете, когда судорога от слез в груди, — а песня сатаны все
не умолкает, все глубже вонзается в душу, как острие, все выше — и вдруг обрывается почти криком: «
Конец всему, проклята!» Гретхен падает на колена, сжимает перед собой руки — и вот тут ее молитва, что-нибудь очень краткое, полуречитатив, но наивное, безо всякой отделки, что-нибудь в высшей степени средневековое, четыре стиха, всего только четыре стиха — у Страделлы есть несколько таких нот — и с последней нотой обморок!
Неточные совпадения
Скотинин. А движимое
хотя и выдвинуто, я
не челобитчик. Хлопотать я
не люблю, да и боюсь. Сколько меня соседи ни обижали, сколько убытку ни делали, я ни на кого
не бил челом, а всякий убыток, чем за ним ходить, сдеру с своих же крестьян, так и
концы в воду.
— Случилось, что я жду гостей, — сказал Левин, быстрее и быстрее обламывая сильными пальцами
концы расщепившейся палки. — И
не жду гостей, и ничего
не случилось, но я прошу вас уехать. Вы можете объяснить как
хотите мою неучтивость.
Степан Аркадьич знал, что когда Каренин начинал говорить о том, что делают и думают они, те самые, которые
не хотели принимать его проектов и были причиной всего зла в России, что тогда уже близко было к
концу; и потому охотно отказался теперь от принципа свободы и вполне согласился. Алексей Александрович замолк, задумчиво перелистывая свою рукопись.
Они были на другом
конце леса, под старою липой, и звали его. Две фигуры в темных платьях (они прежде были в светлых) нагнувшись стояли над чем-то. Это были Кити и няня. Дождь уже переставал, и начинало светлеть, когда Левин подбежал к ним. У няни низ платья был сух, но на Кити платье промокло насквозь и всю облепило ее.
Хотя дождя уже
не было, они всё еще стояли в том же положении, в которое они стали, когда разразилась гроза. Обе стояли, нагнувшись над тележкой с зеленым зонтиком.
А мы, их жалкие потомки, скитающиеся по земле без убеждений и гордости, без наслаждения и страха, кроме той невольной боязни, сжимающей сердце при мысли о неизбежном
конце, мы
не способны более к великим жертвам ни для блага человечества, ни даже для собственного счастия, потому, что знаем его невозможность и равнодушно переходим от сомнения к сомнению, как наши предки бросались от одного заблуждения к другому,
не имея, как они, ни надежды, ни даже того неопределенного,
хотя и истинного наслаждения, которое встречает душа во всякой борьбе с людьми или с судьбою…