Неточные совпадения
Замечу при сем,
в виде феномена,
что я не помню
ни одного исключения: все спрашивали.
Никогда
ни о
чем не просил; зато раз года
в три непременно являлся домой на побывку и останавливался прямо у матери, которая, всегда так приходилось, имела свою квартиру, особую от квартиры Версилова.
Я написал кому следует, через кого следует
в Петербург, чтобы меня окончательно оставили
в покое, денег на содержание мое больше не присылали и, если возможно, чтоб забыли меня вовсе (то есть, разумеется,
в случае, если меня сколько-нибудь помнили), и, наконец,
что в университет я «
ни за
что» не поступлю.
Странно, мне, между прочим, понравилось
в его письмеце (одна маленькая страничка малого формата),
что он
ни слова не упомянул об университете, не просил меня переменить решение, не укорял,
что не хочу учиться, — словом, не выставлял никаких родительских финтифлюшек
в этом роде, как это бывает по обыкновению, а между тем это-то и было худо с его стороны
в том смысле,
что еще пуще обозначало его ко мне небрежность.
Именно таинственные потому,
что были накоплены из карманных денег моих, которых отпускалось мне по пяти рублей
в месяц,
в продолжение двух лет; копление же началось с первого дня моей «идеи», а потому Версилов не должен был знать об этих деньгах
ни слова.
— Да, насчет денег. У него сегодня
в окружном суде решается их дело, и я жду князя Сережу, с чем-то он придет. Обещался прямо из суда ко мне. Вся их судьба; тут шестьдесят или восемьдесят тысяч. Конечно, я всегда желал добра и Андрею Петровичу (то есть Версилову), и, кажется, он останется победителем, а князья
ни при
чем. Закон!
Я уже знал ее лицо по удивительному портрету, висевшему
в кабинете князя; я изучал этот портрет весь этот месяц. При ней же я провел
в кабинете минуты три и
ни на одну секунду не отрывал глаз от ее лица. Но если б я не знал портрета и после этих трех минут спросили меня: «Какая она?» — я бы ничего не ответил, потому
что все у меня заволоклось.
В самом деле,
чего же я боялся и
что могли они мне сделать какой бы там
ни было диалектикой?
Мало опровергнуть прекрасную идею, надо заменить ее равносильным прекрасным; не то я, не желая
ни за
что расставаться с моим чувством, опровергну
в моем сердце опровержение, хотя бы насильно,
что бы там они
ни сказали.
Позвольте-с: у меня был товарищ, Ламберт, который говорил мне еще шестнадцати лет,
что когда он будет богат, то самое большое наслаждение его будет кормить хлебом и мясом собак, когда дети бедных будут умирать с голоду; а когда им топить будет нечем, то он купит целый дровяной двор, сложит
в поле и вытопит поле, а бедным
ни полена не даст.
— Господа, — дрожал я весь, — я мою идею вам не скажу
ни за
что, но я вас, напротив, с вашей же точки спрошу, — не думайте,
что с моей, потому
что я, может быть,
в тысячу раз больше люблю человечество,
чем вы все, вместе взятые!
Я вошел тут же на Петербургской, на Большом проспекте,
в один мелкий трактир, с тем чтоб истратить копеек двадцать и не более двадцати пяти — более я бы тогда
ни за
что себе не позволил.
Минута для меня роковая. Во
что бы
ни стало надо было решиться! Неужели я не способен решиться?
Что трудного
в том, чтоб порвать, если к тому же и сами не хотят меня? Мать и сестра? Но их-то я
ни в каком случае не оставлю — как бы
ни обернулось дело.
Мало того, еще
в Москве, может быть с самого первого дня «идеи», порешил,
что ни закладчиком,
ни процентщиком тоже не буду: на это есть жиды да те из русских, у кого
ни ума,
ни характера.
Мне грустно,
что разочарую читателя сразу, грустно, да и весело. Пусть знают,
что ровно никакого-таки чувства «мести» нет
в целях моей «идеи», ничего байроновского —
ни проклятия,
ни жалоб сиротства,
ни слез незаконнорожденности, ничего, ничего. Одним словом, романтическая дама, если бы ей попались мои записки, тотчас повесила бы нос. Вся цель моей «идеи» — уединение.
Я знаю,
что у меня может быть обед, как
ни у кого, и первый
в свете повар, с меня довольно,
что я это знаю.
Оставшись, мы тотчас поссорились: я высказал все,
что у меня за все время на него накипело; высказал ему,
что он лишь жалкая бездарность и ординарность и
что в нем никогда не было
ни малейшего признака идеи.
Я особенно оценил их деликатность
в том,
что они оба не позволили себе
ни малейшей шутки надо мною, а стали, напротив, относиться к делу так же серьезно, как и следовало.
Ну, поверят ли,
что я не то
что плакал, а просто выл
в этот вечер,
чего прежде никогда не позволял себе, и Марья Ивановна принуждена была утешать меня — и опять-таки совершенно без насмешки
ни с ее,
ни с его стороны.
— Я, конечно, не нахожу унизительного, но мы вовсе не
в таком соглашении, а, напротив, даже
в разногласии, потому
что я на днях, завтра, оставляю ходить к князю, не видя там
ни малейшей службы…
Скажу кстати,
в скобках,
что почему-то подозреваю,
что она никогда не верила
в мою гуманность, а потому всегда трепетала; но, трепеща,
в то же время не поддалась
ни на какую культуру.
— Я тут
ни при
чем, — поспешил я отмахнуться и стал
в сторонке, — я встретил эту особу лишь у ворот; она вас разыскивала, и никто не мог ей указать. Я же по своему собственному делу, которое буду иметь удовольствие объяснить после них…
— Мне-то не знать? Да я же и нянчила этого ребенка
в Луге. Слушай, брат: я давно вижу,
что ты совсем
ни про
что не знаешь, а между тем оскорбляешь Андрея Петровича, ну и маму тоже.
Сколько я раз на этот гвоздь у вас
в стене присматривалась,
что от зеркала у вас остался, — невдомек мне, совсем невдомек,
ни вчера,
ни прежде, и не думала я этого не гадала вовсе, и от Оли не ожидала совсем.
Я знал, серьезно знал, все эти три дня,
что Версилов придет сам, первый, — точь-в-точь как я хотел того, потому
что ни за
что на свете не пошел бы к нему первый, и не по строптивости, а именно по любви к нему, по какой-то ревности любви, — не умею я этого выразить.
Он говорил с грустью, и все-таки я не знал, искренно или нет. Была
в нем всегда какая-то складка, которую он
ни за
что не хотел оставить.
Она жила
в этом доме совершенно отдельно, то есть хоть и
в одном этаже и
в одной квартире с Фанариотовыми, но
в отдельных двух комнатах, так
что, входя и выходя, я, например,
ни разу не встретил никого из Фанариотовых.
Когда я выговорил про даму,
что «она была прекрасна собою, как вы», то я тут схитрил: я сделал вид,
что у меня вырвалось нечаянно, так
что как будто я и не заметил; я очень знал,
что такая «вырвавшаяся» похвала оценится выше женщиной,
чем какой угодно вылощенный комплимент. И как
ни покраснела Анна Андреевна, а я знал,
что ей это приятно. Да и даму эту я выдумал: никакой я не знал
в Москве; я только чтоб похвалить Анну Андреевну и сделать ей удовольствие.
Я поднял голову:
ни насмешки,
ни гнева
в ее лице, а была лишь ее светлая, веселая улыбка и какая-то усиленная шаловливость
в выражении лица, — ее всегдашнее выражение, впрочем, — шаловливость почти детская. «Вот видишь, я тебя поймала всего; ну,
что ты теперь скажешь?» — как бы говорило все ее лицо.
— Это играть? Играть? Перестану, мама; сегодня
в последний раз еду, особенно после того, как Андрей Петрович сам и вслух объявил,
что его денег там нет
ни копейки. Вы не поверите, как я краснею… Я, впрочем, должен с ним объясниться… Мама, милая,
в прошлый раз я здесь сказал… неловкое слово… мамочка, я врал: я хочу искренно веровать, я только фанфаронил, и очень люблю Христа…
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня не с такой бы охотою пускал к себе по вечерам. И знай, мой милый,
что все эти спасительные заранее советы — все это есть только вторжение на чужой счет
в чужую совесть. Я достаточно вскакивал
в совесть других и
в конце концов вынес одни щелчки и насмешки. На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но главное
в том,
что этим маневром ничего и не достигнешь: никто тебя не послушается, как
ни вторгайся… и все тебя разлюбят.
Теперь мне понятно: он походил тогда на человека, получившего дорогое, любопытное и долго ожидаемое письмо и которое тот положил перед собой и нарочно не распечатывает, напротив, долго вертит
в руках, осматривает конверт, печать, идет распорядиться
в другую комнату, отдаляет, одним словом, интереснейшую минуту, зная,
что она
ни за
что не уйдет от него, и все это для большей полноты наслаждения.
Да ведь и не рядил же я себя
ни во
что, а студент — студент все-таки был и остался, несмотря
ни на
что,
в душе ее был,
в сердце ее был, существует и будет существовать!
Я заметил,
что на этих вечерах он хоть и входил иногда со мной вместе рядом, но от меня как-то,
в течение вечера, отдалялся и
ни с кем «из своих» меня не знакомил.
— Понимаю. Они совсем и не грозят донести; они говорят только: «Мы, конечно, не донесем, но,
в случае если дело откроется, то…» вот
что они говорят, и все; но я думаю,
что этого довольно! Дело не
в том:
что бы там
ни вышло и хотя бы эти записки были у меня теперь же
в кармане, но быть солидарным с этими мошенниками, быть их товарищем вечно, вечно! Лгать России, лгать детям, лгать Лизе, лгать своей совести!..
Знаете ли,
что я никогда
в моей жизни не брал
ни копейки у князя Николая Ивановича.
Он заглядывал мне
в глаза, но, кажется, не предполагал,
что мне что-нибудь более вчерашнего известно. Да и не мог предположить: само собою разумеется,
что я
ни словом,
ни намеком не выдал,
что знаю «об акциях». Объяснялись мы недолго, он тотчас же стал обещать мне денег, «и значительно-с, значительно-с, только способствуйте, чтоб князь поехал. Дело спешное, очень спешное,
в том-то и сила,
что слишком уж спешное!»
Замечу,
что я
ни одного мгновения не думал
в эти часы о рулетке.
Эта мысль на мгновение овладела всеми моими чувствами, но я мигом и с болью прогнал ее: «Положить голову на рельсы и умереть, а завтра скажут: это оттого он сделал,
что украл, сделал от стыда, — нет,
ни за
что!» И вот
в это мгновение, помню, я ощутил вдруг один миг страшной злобы.
Представлял я тоже себе, сколько перенесу я от мальчишек насмешек, только
что она уйдет, а может, и от самого Тушара, — и
ни малейшего доброго чувства не было к ней
в моем сердце.
У всякого человека, кто бы он
ни был, наверно, сохраняется какое-нибудь воспоминание о чем-нибудь таком, с ним случившемся, на
что он смотрит или наклонен смотреть, как на нечто фантастическое, необычайное, выходящее из ряда, почти чудесное, будет ли то — сон, встреча, гадание, предчувствие или что-нибудь
в этом роде.
У меня хоть и
ни малейшей мысли не было его встретить, но я
в тот же миг угадал, кто он такой, только все еще сообразить не мог, каким это образом он просидел эти все дни, почти рядом со мной, так тихо,
что я до сих пор ничего не расслышал.
И пусть не смеются над жалким подростком за то,
что он суется с своими нравоучениями
в брачное дело,
в котором
ни строчки не понимает.
Видишь каплю воды, как слеза чиста, ну так посмотри,
что в ней есть, и увидишь,
что механики скоро все тайны Божии разыщут,
ни одной нам с тобой не оставят» — так и сказал это, запомнил я.
Итак,
что до чувств и отношений моих к Лизе, то все,
что было наружу, была лишь напускная, ревнивая ложь с обеих сторон, но никогда мы оба не любили друг друга сильнее, как
в это время. Прибавлю еще,
что к Макару Ивановичу, с самого появления его у нас, Лиза, после первого удивления и любопытства, стала почему-то относиться почти пренебрежительно, даже высокомерно. Она как бы нарочно не обращала на него
ни малейшего внимания.
Дело
в высшей степени пустое; я упоминал уже о том,
что злобная чухонка иногда, озлясь, молчала даже по неделям, не отвечая
ни слова своей барыне на ее вопросы; упоминал тоже и о слабости к ней Татьяны Павловны, все от нее переносившей и
ни за
что не хотевшей прогнать ее раз навсегда.
— Уверяю вас, — обратился я вдруг к доктору, —
что бродяги — скорее мы с вами и все, сколько здесь
ни есть, а не этот старик, у которого нам с вами еще поучиться, потому
что у него есть твердое
в жизни, а у нас, сколько нас
ни есть, ничего твердого
в жизни… Впрочем, где вам это понять.
Дело
в том,
что в словах бедного старика не прозвучало
ни малейшей жалобы или укора; напротив, прямо видно было,
что он решительно не заметил, с самого начала, ничего злобного
в словах Лизы, а окрик ее на себя принял как за нечто должное, то есть
что так и следовало его «распечь» за вину его.
О, я уже не
в силах уйти теперь
ни за
что!
Все закричали, зарадовались, а солдат, как стоял, так
ни с места, точно
в столб обратился, не понимает ничего; не понял ничего и из того,
что председатель сказал ему
в увещание, отпуская на волю.