Я прибежал к Ламберту. О, как ни желал бы я придать логический вид и отыскать хоть малейший здравый смысл в моих поступках в тот вечер и во всю
ту ночь, но даже и теперь, когда могу уже все сообразить, я никак не в силах представить дело в надлежащей ясной связи. Тут было чувство или, лучше сказать, целый хаос чувств, среди которых я, естественно, должен был заблудиться. Правда, тут было одно главнейшее чувство, меня подавлявшее и над всем командовавшее, но… признаваться ли в нем? Тем более что я не уверен…
Все это я таил с тех самых пор в моем сердце, а теперь пришло время и — я подвожу итог. Но опять-таки и в последний раз: я, может быть, на целую половину или даже на семьдесят пять процентов налгал на себя! В
ту ночь я ненавидел ее, как исступленный, а потом как разбушевавшийся пьяный. Я сказал уже, что это был хаос чувств и ощущений, в котором я сам ничего разобрать не мог. Но, все равно, их надо было высказать, потому что хоть часть этих чувств да была же наверно.
Неточные совпадения
Я знал, что Андроников уже переведен в Петербург, и решил, что я отыщу дом Фанариотовой на Арбате; «
ночь где-нибудь прохожу или просижу, а утром расспрошу кого-нибудь на дворе дома: где теперь Андрей Петрович и если не в Москве,
то в каком городе или государстве?
Когда внесли чай, я объяснил ему, что попрошу его гостеприимства всего только на одну
ночь и что если нельзя,
то пусть скажет, и я перееду на постоялый двор.
Я дал слово, в
ту же
ночь, к вам не ходить никогда и пришел к вам вчера поутру только со зла, понимаете вы: со зла.
— Вообразите, я по поводу одной самоубийцы всю
ночь проспал одевшись, — заметил я с рассеянным видом, и так как он тотчас же выразил внимание,
то вкратце и рассказал.
Князь, воротившись с игры, написал в
ту же
ночь два письма — одно мне, а другое в
тот прежний его полк, в котором была у него история с корнетом Степановым.
— Болен, друг, ногами пуще; до порога еще донесли ноженьки, а как вот тут сел, и распухли. Это у меня с прошлого самого четверга, как стали градусы (NB
то есть стал мороз). Мазал я их доселе мазью, видишь; третьего года мне Лихтен, доктор, Едмунд Карлыч, в Москве прописал, и помогала мазь, ух помогала; ну, а вот теперь помогать перестала. Да и грудь тоже заложило. А вот со вчерашнего и спина, ажно собаки едят… По ночам-то и не сплю.
— Только ты мать не буди, — прибавил он, как бы вдруг что-то припомнив. — Она тут всю
ночь подле суетилась, да неслышно так, словно муха; а теперь, я знаю, прилегла. Ох, худо больному старцу, — вздохнул он, — за что, кажись, только душа зацепилась, а все держится, а все свету рада; и кажись, если б всю-то жизнь опять сызнова начинать, и
того бы, пожалуй, не убоялась душа; хотя, может, и греховна такая мысль.
— Тайна что? Все есть тайна, друг, во всем тайна Божия. В каждом дереве, в каждой былинке эта самая тайна заключена. Птичка ли малая поет, али звезды всем сонмом на небе блещут в
ночи — все одна эта тайна, одинаковая. А всех большая тайна — в
том, что душу человека на
том свете ожидает. Вот так-то, друг!
— Это ровно ничего не значит! — перебил я, — и не понимаю только, почему такое пустое обстоятельство вас так мучит… Ах, князь, с
тех пор, с
той самой
ночи, — помните…
Верите ли, он иногда
ночью или когда один долго сидит,
то начинает плакать, и знаете, когда он плачет,
то как-то особенно, как никто не плачет: он заревет, ужасно заревет, и это, знаете, еще жальче…
Я должен здесь признаться в одной глупости (так как это уже давно прошло), я должен признаться, что я уже давно пред
тем хотел жениться —
то есть не хотел и этого бы никогда не случилось (да и не случится впредь, даю слово), но я уже не раз и давно уже перед
тем мечтал о
том, как хорошо бы жениться —
то есть ужасно много раз, особенно засыпая, каждый раз на
ночь.
Мне дали тесную комнатку, и так как я всю
ночь был в дороге,
то и заснул после обеда, в четыре часа пополудни.
Так как мы проговорили тогда весь вечер и просидели до
ночи,
то я и не привожу всех речей, но передам лишь
то, что объяснило мне наконец один загадочный пункт в его жизни.
Но если все это — так,
то, значит, с ним опять случился за
ночь переворот, опять кризис, и это — после вчерашнего-то восторга, умиления, пафоса!
От кого придут деньги — я не справлялся; я знал, что от Версилова, а так как я день и
ночь мечтал тогда, с замиранием сердца и с высокомерными планами, о встрече с Версиловым,
то о нем вслух совсем перестал говорить, даже с Марьей Ивановной.
Вся публика прочла еще как-то недавно в газетах жалобу какого-то господина, просидевшего всю
ночь под арестом, связанного, и тоже в комнате для вытрезвления, но
тот, кажется, был даже и не виноват; я же был виновен.
О! я не стану описывать мои чувства, да и некогда мне, но отмечу лишь одно: может быть, никогда не переживал я более отрадных мгновений в душе моей, как в
те минуты раздумья среди глубокой
ночи, на нарах, под арестом.
Неточные совпадения
«Ну полно, полно, миленький! // Ну, не сердись! — за валиком // Неподалеку слышится. — // Я ничего… пойдем!» // Такая
ночь бедовая! // Направо ли, налево ли // С дороги поглядишь: // Идут дружненько парочки, // Не к
той ли роще правятся? //
Та роща манит всякого, // В
той роще голосистые // Соловушки поют…
Молиться в
ночь морозную // Под звездным небом Божиим // Люблю я с
той поры. // Беда пристигнет — вспомните // И женам посоветуйте: // Усердней не помолишься // Нигде и никогда. // Чем больше я молилася, //
Тем легче становилося, // И силы прибавлялося, // Чем чаще я касалася // До белой, снежной скатерти // Горящей головой…
Под песню
ту удалую // Раздумалась, расплакалась // Молодушка одна: // «Мой век — что день без солнышка, // Мой век — что
ночь без месяца, // А я, млада-младешенька, // Что борзый конь на привязи, // Что ласточка без крыл! // Мой старый муж, ревнивый муж, // Напился пьян, храпом храпит, // Меня, младу-младешеньку, // И сонный сторожит!» // Так плакалась молодушка // Да с возу вдруг и спрыгнула! // «Куда?» — кричит ревнивый муж, // Привстал — и бабу за косу, // Как редьку за вихор!
Ночь тихая спускается, // Уж вышла в небо темное // Луна, уж пишет грамоту // Господь червонным золотом // По синему по бархату, //
Ту грамоту мудреную, // Которой ни разумникам, // Ни глупым не прочесть.
Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни
ночью покою не имеет. Свое дитя хвалить дурно, а куда не бессчастна будет
та, которую приведет Бог быть его женою.