Летом, в июле, за два месяца до поездки в Петербург и когда я уже стал совершенно свободен, Марья Ивановна попросила меня съездить в Троицкий посад к одной старой поселившейся там девице с одним поручением — весьма неинтересным, чтобы
упоминать о нем в подробности.
Неточные совпадения
О двух-трех письмах, тоже деловых, которые я написал по его просьбе, я и не
упоминаю.
Упоминаю теперь с любопытством, что мы с ним почти никогда и не говорили
о генеральше, то есть как бы избегали говорить: избегал особенно я, а он в свою очередь избегал говорить
о Версилове, и я прямо догадался, что он не будет мне отвечать, если я задам который-нибудь из щекотливых вопросов, меня так интересовавших.
В первый раз с приезда у меня очутились в кармане деньги, потому что накопленные в два года мои шестьдесят рублей я отдал матери,
о чем и
упомянул выше; но уже несколько дней назад я положил, в день получения жалованья, сделать «пробу»,
о которой давно мечтал.
О том, что приехал с тем, чтоб нас удивить чем-то, — об этом я, разумеется, не
упоминаю.
— C'est selon, mon cher. [Это смотря как, милый мой (франц.).] И притом же ты сам давеча
упомянул о «широкости» взгляда на женщину вообще и воскликнул: «Да здравствует широкость!»
Дело в высшей степени пустое; я
упоминал уже
о том, что злобная чухонка иногда, озлясь, молчала даже по неделям, не отвечая ни слова своей барыне на ее вопросы;
упоминал тоже и
о слабости к ней Татьяны Павловны, все от нее переносившей и ни за что не хотевшей прогнать ее раз навсегда.
Здесь опускаю одно обстоятельство,
о котором лучше будет сказать впоследствии и в своем месте, но
упомяну лишь
о том, что обстоятельство это наиглавнейше утвердило Ламберта в убеждении
о действительном существовании и, главное,
о ценности документа.
Я
упомянул уже
о ее сношениях с Васиным.
Несмотря на все, я нежно обнял маму и тотчас спросил
о нем. Во взгляде мамы мигом сверкнуло тревожное любопытство. Я наскоро
упомянул, что мы с ним вчера провели весь вечер до глубокой ночи, но что сегодня его нет дома, еще с рассвета, тогда как он меня сам пригласил еще вчера, расставаясь, прийти сегодня как можно раньше. Мама ничего не ответила, а Татьяна Павловна, улучив минуту, погрозила мне пальцем.
Они поместили его не в моей комнате, а в двух хозяйских, рядом с моей. Еще накануне, как оказалось, произведены были в этих комнатах некоторые изменения и украшения, впрочем самые легкие. Хозяин перешел с своей женой в каморку капризного рябого жильца,
о котором я уже
упоминал прежде, а рябой жилец был на это время конфискован — уж не знаю куда.
О Катерине Николаевне он как будто совершенно забыл и имени ее ни разу не
упомянул.
Я
упомянул о смерти старого князя Николая Ивановича.
Но хоть я и часто бываю у Анны Андреевны, но не скажу, чтоб мы пускались в большие интимности;
о старом не
упоминаем вовсе; она принимает меня к себе очень охотно, но говорит со мной как-то отвлеченно.
Гагин сообщил мне свои планы на будущее: владея порядочным состоянием и ни от кого не завися, он хотел посвятить себя живописи и только сожалел о том, что поздно хватился за ум и много времени потратил по-пустому; я также
упомянул о моих предположениях, да, кстати, поверил ему тайну моей несчастной любви.
Неточные совпадения
Выше я
упомянул, что у градоначальников, кроме прав, имеются еще и обязанности."Обязанности!" —
о, сколь горькое это для многих градоначальников слово!
Еще во времена Бородавкина летописец
упоминает о некотором Ионке Козыре, который, после продолжительных странствий по теплым морям и кисельным берегам, возвратился в родной город и привез с собой собственного сочинения книгу под названием:"Письма к другу
о водворении на земле добродетели". Но так как биография этого Ионки составляет драгоценный материал для истории русского либерализма, то читатель, конечно, не посетует, если она будет рассказана здесь с некоторыми подробностями.
О личности Двоекурова «Глуповский летописец»
упоминает три раза: в первый раз в «краткой описи градоначальникам», во второй — в конце отчета
о смутном времени и в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
Даже летописец не без иронии
упоминает об этом обстоятельстве:"Много лет выводил он (Двоекуров) хитроумное сие здание, а
о том не догадался, что строит на песце".
Мадам Шталь говорила с Кити как с милым ребенком, на которого любуешься, как на воспоминание своей молодости, и только один раз
упомянула о том, что во всех людских горестях утешение дает лишь любовь и вера и что для сострадания к нам Христа нет ничтожных горестей, и тотчас же перевела разговор на другое.