Неточные совпадения
Еще вчера я вырезал из газеты адрес — объявление «судебного пристава при С.-Петербургском мировом съезде» и проч., и проч. о том, что «девятнадцатого сего сентября, в двенадцать
часов утра, Казанской части, такого-то участка и т. д., и т. д., в доме № такой-то, будет продаваться движимое имущество г-жи Лебрехт» и что «опись, оценку и продаваемое имущество можно рассмотреть в
день продажи» и т. д., и т. д.
Меня, еще долго спустя, поражала потом, при воспоминании, эта способность его (в такие для него
часы!) с таким сердечным вниманием отнестись к чужому
делу, так спокойно и твердо рассказать его.
— Какой вы
час во
дню больше любите? — спросил он, очевидно меня не слушая.
Всю ночь я был в бреду, а на другой
день, в десять
часов, уже стоял у кабинета, но кабинет был притворен: у вас сидели люди, и вы с ними занимались
делами; потом вдруг укатили на весь
день до глубокой ночи — так я вас и не увидел!
Не знаю почему, но раннее деловое петербургское утро, несмотря на чрезвычайно скверный свой вид, мне всегда нравится, и весь этот спешащий по своим
делам, эгоистический и всегда задумчивый люд имеет для меня, в восьмом
часу утра, нечто особенно привлекательное.
Этот предсмертный дневник свой он затеял еще третьего
дня, только что воротился в Петербург, еще до визита к Дергачеву; после же моего ухода вписывал в него каждые четверть
часа; самые же последние три-четыре заметки записывал в каждые пять минут.
Отправилась Олечка, в тот же
день побежала, что ж — возвратилась через два
часа, истерика с ней, бьется.
— Да, просто, просто, но только один уговор: если когда-нибудь мы обвиним друг друга, если будем в чем недовольны, если сделаемся сами злы, дурны, если даже забудем все это, — то не забудем никогда этого
дня и вот этого самого
часа! Дадим слово такое себе. Дадим слово, что всегда припомним этот
день, когда мы вот шли с тобой оба рука в руку, и так смеялись, и так нам весело было… Да? Ведь да?
К князю я решил пойти вечером, чтобы обо всем переговорить на полной свободе, а до вечера оставался дома. Но в сумерки получил по городской почте опять записку от Стебелькова, в три строки, с настоятельною и «убедительнейшею» просьбою посетить его завтра утром
часов в одиннадцать для «самоважнейших
дел, и сами увидите, что за
делом». Обдумав, я решил поступить судя по обстоятельствам, так как до завтра было еще далеко.
Было уже восемь
часов; я бы давно пошел, но все поджидал Версилова: хотелось ему многое выразить, и сердце у меня горело. Но Версилов не приходил и не пришел. К маме и к Лизе мне показываться пока нельзя было, да и Версилова, чувствовалось мне, наверно весь
день там не было. Я пошел пешком, и мне уже на пути пришло в голову заглянуть во вчерашний трактир на канаве. Как раз Версилов сидел на вчерашнем своем месте.
В десять
часов я намеревался отправиться к Стебелькову, и пешком. Матвея я отправил домой, только что тот явился. Пока пил кофей, старался обдуматься. Почему-то я был доволен; вникнув мгновенно в себя, догадался, что доволен, главное, тем, что «буду сегодня в доме князя Николая Ивановича». Но
день этот в жизни моей был роковой и неожиданный и как раз начался сюрпризом.
На четвертый
день моего сознания я лежал, в третьем
часу пополудни, на моей постели, и никого со мной не было.
День был ясный, и я знал, что в четвертом
часу, когда солнце будет закатываться, то косой красный луч его ударит прямо в угол моей стены и ярким пятном осветит это место.
Я знал это по прежним
дням, и то, что это непременно сбудется через
час, а главное то, что я знал об этом вперед, как дважды два, разозлило меня до злобы.
Я уже не раз слышал какие-то звуки и
днем и по ночам, но все лишь мгновениями, самыми краткими, и тишина восстановлялась тотчас же полная, на несколько
часов, так что я и не обращал внимания.
Старец же должен быть доволен во всякое время, а умирать должен в полном цвете ума своего, блаженно и благолепно, насытившись
днями, воздыхая на последний
час свой и радуясь, отходя, как колос к снопу, и восполнивши тайну свою.
Ныне не в редкость, что и самый богатый и знатный к числу
дней своих равнодушен, и сам уж не знает, какую забаву выдумать; тогда же
дни и
часы твои умножатся как бы в тысячу раз, ибо ни единой минутки потерять не захочешь, а каждую в веселии сердца ощутишь.
Теперь сделаю резюме: ко
дню и
часу моего выхода после болезни Ламберт стоял на следующих двух точках (это-то уж я теперь наверно знаю): первое, взять с Анны Андреевны за документ вексель не менее как в тридцать тысяч и затем помочь ей напугать князя, похитить его и с ним вдруг обвенчать ее — одним словом, в этом роде. Тут даже составлен был целый план; ждали только моей помощи, то есть самого документа.
Он не являлся ко мне на дом во время болезни — раз только приходил и виделся с Версиловым; он не тревожил, не пугал меня, сохранил передо мной ко
дню и
часу моего выхода вид самой полной независимости.
Представь, я их здесь поил-кормил, каждый
день кулебяка; эти
часы, что он продал, — это во второй раз.
Меня тотчас высадили; был третий
час пополудни,
день ясный.
На другой
день, ровно в одиннадцать
часов, я явился в квартиру князя В—ского, холостую, но, как угадывалось мне, пышно меблированную, с лакеями в ливреях.
— Беда! — решила вдруг Татьяна Павловна, поняв, в чем
дело. — Который
час?
Неточные совпадения
Скотинин. То ль еще увидишь, как опознаешь меня покороче. Вишь ты, здесь содомно. Через
час место приду к тебе один. Тут
дело и сладим. Скажу, не похвалясь: каков я, право, таких мало. (Отходит.)
Среди всех этих толков и пересудов вдруг как с неба упала повестка, приглашавшая именитейших представителей глуповской интеллигенции в такой-то
день и
час прибыть к градоначальнику для внушения. Именитые смутились, но стали готовиться.
Дело в том, что она продолжала сидеть в клетке на площади, и глуповцам в сладость было, в
часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно, в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару, в несколько
часов сломали целую улицу домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой
день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Наконец в два
часа пополудни седьмого
дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.