Неточные совпадения
— Боже! — воскликнул он, — да неужели ж, неужели ж я в самом деле возьму
топор, стану бить по голове, размозжу ей череп…
буду скользить в липкой теплой крови, взламывать замок, красть и дрожать; прятаться, весь залитый кровью… с
топором… Господи, неужели?
Что же касается петли, то это
была очень ловкая его собственная выдумка: петля назначалась для
топора.
Нельзя же
было по улице нести
топор в руках.
Теперь же, с петлей, стоит только вложить в нее лезвие
топора, и он
будет висеть спокойно, под мышкой изнутри, всю дорогу.
О том, что дело надо сделать
топором, решено им
было уже давно.
У него
был еще складной садовый ножик; но на нож, и особенно на свои силы, он не надеялся, а потому и остановился на
топоре окончательно.
Что же касается до того, где достать
топор, то эта мелочь его нисколько не беспокоила, потому что не
было ничего легче.
Но дело
было кончено: нет
топора!
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще раз
топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери
были заперты; никого-то не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира
была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно,
было бы лучше, если б их здесь совсем не
было, но… над ними еще два этажа».
Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней
были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил
топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его
были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он боялся, что выпустит и уронит
топор… вдруг голова его как бы закружилась.
Ни одного мига нельзя
было терять более. Он вынул
топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы не
было. Но как только он раз опустил
топор, тут и родилась в нем сила.
В нетерпении он взмахнул
было опять
топором, чтобы рубнуть по снурку тут же, по телу, сверху, но не посмел, и с трудом, испачкав руки и
топор, после двухминутной возни, разрезал снурок, не касаясь
топором тела, и снял; он не ошибся — кошелек.
Кошелек
был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь и, захватив на этот раз и
топор, бросился обратно в спальню.
Вдруг послышалось, что в комнате, где
была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все
было тихо, стало
быть померещилось. Вдруг явственно послышался легкий крик или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал, едва переводя дух, но вдруг вскочил, схватил
топор и выбежал из спальни.
И до того эта несчастная Лизавета
была проста, забита и напугана раз навсегда, что даже руки не подняла защитить себе лицо, хотя это
был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что
топор был прямо поднят над ее лицом.
Гость несколько раз тяжело отдыхнулся. «Толстый и большой, должно
быть», — подумал Раскольников, сжимая
топор в руке. В самом деле, точно все это снилось. Гость схватился за колокольчик и крепко позвонил.
Раскольников стоял и сжимал
топор. Он
был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько раз вдруг приходила мысль кончить все разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест не отперли. «Поскорей бы уж!» — мелькнуло в его голове.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о
топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах
был сообразить, что, может
быть, гораздо лучше
было бы ему совсем не класть
топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
Если бы дворник спросил его «что надо?» — он, может
быть, так прямо и подал бы ему
топор.
Но дворника опять не
было, и он успел уложить
топор на прежнее место под скамью; даже поленом прикрыл по-прежнему.
А на другой день прослышали мы, что Алену Ивановну и сестрицу их Лизавету Ивановну
топором убили, а мы их знавали-с, и взяло меня тут сумление насчет серег, — потому известно нам
было, что покойница под вещи деньги давала.
Если убили они, или только один Николай, и при этом ограбили сундуки со взломом, или только участвовали чем-нибудь в грабеже, то позволь тебе задать всего только один вопрос: сходится ли подобное душевное настроение, то
есть взвизги, хохот, ребяческая драка под воротами, — с
топорами, с кровью, с злодейскою хитростью, осторожностью, грабежом?
Неподвижное и серьезное лицо Раскольникова преобразилось в одно мгновение, и вдруг он залился опять тем же нервным хохотом, как давеча, как будто сам совершенно не в силах
был сдержать себя. И в один миг припомнилось ему до чрезвычайной ясности ощущения одно недавнее мгновение, когда он стоял за дверью, с
топором, запор прыгал, они за дверью ругались и ломились, а ему вдруг захотелось закричать им, ругаться с ними, высунуть им язык, дразнить их, смеяться, хохотать, хохотать, хохотать!
«Я это должен
был знать, — думал он с горькою усмешкой, — и как смел я, зная себя, предчувствуясебя, брать
топор и кровавиться. Я обязан
был заранее знать… Э! да ведь я же заранее и знал!..» — прошептал он в отчаянии.
Эта минута
была ужасно похожа, в его ощущении, на ту, когда он стоял за старухой, уже высвободив из петли
топор, и почувствовал, что уже «ни мгновения нельзя
было терять более».
— Ты барин! — говорили ему. — Тебе ли
было с
топором ходить; не барское вовсе дело.
Неточные совпадения
Хлестаков. Черт его знает, что такое, только не жаркое. Это
топор, зажаренный вместо говядины. (
Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?
Раздался стук
топора и визг
пилы; воздух наполнился криками рабочих и грохотом падающих на землю бревен; пыль густым облаком нависла над городом и затемнила солнечный свет.
Через полтора или два месяца не оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке дом; в последний раз звякнул удар
топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее
был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую в весеннее время водой. Бред продолжался.
Известно, что
есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила
топором раз — вышел нос, хватила в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ
был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
«Негодный!» он кричит однажды: «с этих пор // Ты
будешь у меня обтёсывать тычину, // А я, с моим уменьем и трудом, // Притом с досужестью моею, // Знай, без тебя пробавиться умею // И сделаю простым ножом, — // Чего другой не срубит
топором».