Неточные совпадения
— Дура-то
она дура,
такая же,
как и я, а ты что, умник, лежишь,
как мешок, ничего от тебя не видать? Прежде, говоришь, детей учить ходил, а теперь пошто ничего не
делаешь?
— Это уж, конечно, не мне решать, а, во-первых, вам, если
такое требование Петра Петровича вас не обижает, а во-вторых — Дуне, если
она тоже не обижается. А я
сделаю,
как вам лучше, — прибавил он сухо.
— Била! Да что вы это! Господи, била! А хоть бы и била,
так что ж! Ну
так что ж? Вы ничего, ничего не знаете… Это
такая несчастная, ах,
какая несчастная! И больная…
Она справедливости ищет…
Она чистая.
Она так верит, что во всем справедливость должна быть, и требует… И хоть мучайте
ее, а
она несправедливого не
сделает.
Она сама не замечает,
как это все нельзя, чтобы справедливо было в людях, и раздражается…
Как ребенок,
как ребенок!
Она справедливая, справедливая!
Тут надобно вести себя самым деликатнейшим манером, действовать самым искусным образом, а
она сделала так, что эта приезжая дура, эта заносчивая тварь, эта ничтожная провинциалка, потому только, что
она какая-то там вдова майора и приехала хлопотать о пенсии и обивать подол по присутственным местам, что
она в пятьдесят пять лет сурьмится, белится и румянится (это известно)… и такая-то тварь не только не заблагорассудила явиться, но даже не прислала извиниться, коли не могла прийти,
как в
таких случаях самая обыкновенная вежливость требует!
— Э-эх! человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну, а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь» же была
она (он ткнул пальцем в тот угол, где была усопшая),
как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и
делать мерзости, или
ей умирать?». И не помоги я,
так ведь «Полечка, например, туда же, по той же дороге пойдет…».
Ушли все на минуту, мы с
нею как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что
она будет мне послушною, верною и доброю женой, что
она сделает меня счастливым, что
она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за все это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, никаких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное признание наедине от
такого шестнадцатилетнего ангельчика с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, — согласитесь сами, оно довольно заманчиво.
— Укусила оса! Прямо в голову метит… Что это? Кровь! — Он вынул платок, чтоб обтереть кровь, тоненькою струйкой стекавшую по его правому виску; вероятно, пуля чуть-чуть задела по коже черепа. Дуня опустила револьвер и смотрела на Свидригайлова не то что в страхе, а в каком-то диком недоумении.
Она как бы сама уж не понимала, что
такое она сделала и что это делается!
Я сам хотел добра людям и
сделал бы сотни, тысячи добрых дел вместо одной этой глупости, даже не глупости, а просто неловкости,
так как вся эта мысль была вовсе не
так глупа,
как теперь
она кажется, при неудаче…
Так как бороться с теперешним моим настроением было бы бесполезно, да и не в моих силах, то я решил, что последние дни моей жизни будут безупречны хотя с формальной стороны; если я не прав по отношению к своей семье, что я отлично сознаю, то буду стараться
делать так, как она хочет. В Харьков ехать, так в Харьков. К тому же в последнее время я так равнодушен ко всему, что мне положительно все равно, куда ни ехать, в Харьков, в Париж ли, или в Бердичев.
А ведь Серафима-то, пожалуй, и не по-бабьи права. К чему было «срамиться» перед Калерией, бухаться в лесу на колени, когда можно было снять с души своей неблаговидный поступок без всякого срама? Именно следовало
сделать так, как она сейчас, хоть и распаленная гневом, говорила: она сумела бы перетолковать с Калерией, и деньги та получила бы в два раза. Можно добыть сумму к осени и выдать ей документ.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу!
такого никто не запомнит городничего.
Так все и припрятываешь в лавке, когда его завидишь. То есть, не то уж говоря, чтоб
какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив
такой, что лет уже по семи лежит в бочке, что у меня сиделец не будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что
делать? и на Онуфрия несешь.
Лука Лукич. Что ж мне, право, с ним
делать? Я уж несколько раз ему говорил. Вот еще на днях, когда зашел было в класс наш предводитель, он скроил
такую рожу,
какой я никогда еще не видывал. Он-то
ее сделал от доброго сердца, а мне выговор: зачем вольнодумные мысли внушаются юношеству.
— Хорошо, — сказала
она и,
как только человек вышел, трясущимися пальцами разорвала письмо. Пачка заклеенных в бандерольке неперегнутых ассигнаций выпала из него.
Она высвободила письмо и стала читать с конца. «Я
сделал приготовления для переезда, я приписываю значение исполнению моей просьбы», прочла
она.
Она пробежала дальше, назад, прочла всё и еще раз прочла письмо всё сначала. Когда
она кончила,
она почувствовала, что
ей холодно и что над
ней обрушилось
такое страшное несчастие,
какого она не ожидала.
— А, и вы тут, — сказала
она, увидав его. — Ну, что ваша бедная сестра? Вы не смотрите на меня
так, — прибавила
она. — С тех пор
как все набросились на
нее, все те, которые хуже
ее во сто тысяч раз, я нахожу, что
она сделала прекрасно. Я не могу простить Вронскому, что он не дал мне знать, когда
она была в Петербурге. Я бы поехала к
ней и с
ней повсюду. Пожалуйста, передайте
ей от меня мою любовь. Ну, расскажите же мне про
нее.
— Я больше тебя знаю свет, — сказала
она. — Я знаю этих людей,
как Стива,
как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с
ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди
делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это
так.