— Нет, не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том, что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же, в одно мгновение, догадался он, уже на опыте, что всего менее расположен, в эту минуту, сходиться
лицом к лицу с кем бы то ни было в целом свете. Вся желчь поднялась в нем. Он чуть не захлебнулся от злобы на себя самого, только что переступил порог Разумихина.
Неточные совпадения
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем, что так прямо, в упор, обратились
к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества
с людьми, он при первом, действительно обращенном
к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому
лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться
к его личности.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по
лицу; он не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается
к седому старику
с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит
к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще раз начинает лягаться.
На нем был хорошенький летний пиджак светло-коричневого оттенка, светлые легкие брюки, таковая же жилетка, только что купленное тонкое белье, батистовый самый легкий галстучек
с розовыми полосками, и что всего лучше: все это было даже
к лицу Петру Петровичу.
— Соня! Дочь! Прости! — крикнул он и хотел было протянуть
к ней руку, но, потеряв опору, сорвался и грохнулся
с дивана, прямо
лицом наземь; бросились поднимать его, положили, но он уже отходил. Соня слабо вскрикнула, подбежала, обняла его и так и замерла в этом объятии. Он умер у нее в руках.
Несмотря на то, что Пульхерии Александровне было уже сорок три года,
лицо ее все еще сохраняло в себе остатки прежней красоты, и
к тому же она казалась гораздо моложе своих лет, что бывает почти всегда
с женщинами, сохранившими ясность духа, свежесть впечатлений и честный, чистый жар сердца до старости.
Разумихин, сконфуженный окончательно падением столика и разбившимся стаканом, мрачно поглядел на осколки, плюнул и круто повернул
к окну, где и стал спиной
к публике,
с страшно нахмуренным
лицом, смотря в окно и ничего не видя.
— Ну, ты! следователь!.. Ну, да черт
с вами со всеми! — отрезал Разумихин и вдруг, рассмеявшись сам,
с повеселевшим
лицом, как ни в чем не бывало, подошел
к Порфирию Петровичу.
— Понимаешь теперь?.. — сказал вдруг Раскольников
с болезненно искривившимся
лицом. — Воротись, ступай
к ним, — прибавил он вдруг и, быстро повернувшись, пошел из дому…
Он ничего не мог выговорить. Он совсем, совсем не так предполагал объявить и сам не понимал того, что теперь
с ним делалось. Она тихо подошла
к нему, села на постель подле и ждала, не сводя
с него глаз. Сердце ее стучало и замирало. Стало невыносимо: он обернул
к ней мертво-бледное
лицо свое; губы его бессильно кривились, усиливаясь что-то выговорить. Ужас прошел по сердцу Сони.
Он ярко запомнил выражение
лица Лизаветы, когда он приближался
к ней тогда
с топором, а она отходила от него
к стене, выставив вперед руку,
с совершенно детским испугом в
лице, точь-в-точь как маленькие дети, когда они вдруг начинают чего-нибудь пугаться, смотрят неподвижно и беспокойно на пугающий их предмет, отстраняются назад и, протягивая вперед ручонку, готовятся заплакать.
— Не сердись, брат, я только на одну минуту, — сказала Дуня. Выражение
лица ее было задумчивое, но не суровое. Взгляд был ясный и тихий. Он видел, что и эта
с любовью пришла
к нему.
Измучившееся чахоточное
лицо ее смотрело страдальнее, чем когда-нибудь (
к тому же на улице, на солнце, чахоточный всегда кажется больнее и обезображеннее, чем дома); но возбужденное состояние ее не прекращалось, и она
с каждою минутой становилась еще раздраженнее.
Должен и обязан пред вами объяснением-с, — продолжал он
с улыбочкой и даже слегка стукнул ладонью по коленке Раскольникова, но почти в то же мгновение
лицо его вдруг приняло серьезную и озабоченную мину; даже как будто грустью подернулось,
к удивлению Раскольникова.
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило
к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и все
лицо ее помертвело. Она вскочила
с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она все поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута…
Неточные совпадения
По правую сторону его жена и дочь
с устремившимся
к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный
к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна
к другой
с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо
к семейству городничего.
— То есть как тебе сказать… Стой, стой в углу! — обратилась она
к Маше, которая, увидав чуть заметную улыбку на
лице матери, повернулась было. — Светское мнение было бы то, что он ведет себя, как ведут себя все молодые люди. Il fait lа
сour à une jeune et jolie femme, [Он ухаживает зa молодой и красивой женщиной,] a муж светский должен быть только польщен этим.
— Вот, я приехал
к тебе, — сказал Николай глухим голосом, ни на секунду не спуская глаз
с лица брата. — Я давно хотел, да всё нездоровилось. Теперь же я очень поправился, — говорил он, обтирая свою бороду большими худыми ладонями.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное
лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла
к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же взяла в свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и
с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить
с ним.
Вронский сам был представителен; кроме того, обладал искусством держать себя достойно-почтительно и имел привычку в обращении
с такими
лицами; потому он и был приставлен
к принцу.