Неточные совпадения
На улице жара стояла страшная, к тому же духота, толкотня, всюду известка, леса, кирпич, пыль и та особенная летняя вонь, столь известная каждому петербуржцу,
не имеющему возможности нанять дачу, — все это
разом неприятно потрясло и без того уже расстроенные нервы юноши.
«Может, впрочем, она и всегда такая, да я в тот
раз не заметил», — подумал он с неприятным чувством.
«Это у злых и старых вдовиц бывает такая чистота», — продолжал про себя Раскольников и с любопытством покосился на ситцевую занавеску перед дверью во вторую крошечную комнатку, где стояли старухины постель и комод и куда он еще ни
разу не заглядывал.
— А с пустяками ходишь, батюшка, ничего, почитай,
не стоит. За колечко вам прошлый
раз два билетика [Билетик (простореч.) — рубль.] внесла, а оно и купить-то его новое у ювелира за полтора рубля можно.
И хотя я и сам понимаю, что когда она и вихры мои дерет, то дерет их
не иначе как от жалости сердца (ибо, повторяю без смущения, она дерет мне вихры, молодой человек, — подтвердил он с сугубым достоинством, услышав опять хихиканье), но, боже, что, если б она хотя один
раз…
Но нет! нет! все сие втуне, и нечего говорить! нечего говорить!.. ибо и
не один уже
раз бывало желаемое и
не один уже
раз жалели меня, но… такова уже черта моя, а я прирожденный скот!
Беру тебя еще
раз на личную свою ответственность, — так и сказали, — помни, дескать, ступай!» Облобызал я прах ног его, мысленно, ибо взаправду
не дозволили бы, бывши сановником и человеком новых государственных и образованных мыслей; воротился домой, и как объявил, что на службу опять зачислен и жалование получаю, господи, что тогда было…
— И это мне в наслаждение! И это мне
не в боль, а в наслаж-дение, ми-ло-сти-вый го-су-дарь, — выкрикивал он, потрясаемый за волосы и даже
раз стукнувшись лбом об пол. Спавший на полу ребенок проснулся и заплакал. Мальчик в углу
не выдержал, задрожал, закричал и бросился к сестре в страшном испуге, почти в припадке. Старшая девочка дрожала со сна, как лист.
Он схватил шляпу и вышел, на этот
раз уже
не опасаясь с кем-нибудь встретиться на лестнице; забыл он об этом.
Ему уже много
раз случалось проходить, например, домой и совершенно
не помнить дороги, по которой он шел, и он уже привык так ходить.
А вот теперь смотрите сюда: этот франт, с которым я сейчас драться хотел, мне незнаком, первый
раз вижу; но он ее тоже отметил дорогой сейчас, пьяную-то, себя-то
не помнящую, и ему ужасно теперь хочется подойти и перехватить ее, — так как она в таком состоянии, — завезти куда-нибудь…
— Фу, бесстыдники, пристают! — проговорила она, еще
раз отмахнувшись. Пошла она скоро, но по-прежнему сильно шатаясь. Франт пошел за нею, но по другой аллее,
не спуская с нее глаз.
Раз как-то, месяца два тому назад, они было встретились на улице, но Раскольников отвернулся и даже перешел на другую сторону, чтобы тот его
не заметил.
Среди кладбища каменная церковь, с зеленым куполом, в которую он
раза два в год ходил с отцом и с матерью к обедне, когда служились панихиды по его бабушке, умершей уже давно и которую он никогда
не видал.
Подле бабушкиной могилы, на которой была плита, была и маленькая могилка его меньшого брата, умершего шести месяцев и которого он тоже совсем
не знал и
не мог помнить: но ему сказали, что у него был маленький брат, и он каждый
раз, как посещал кладбище, религиозно и почтительно крестился над могилкой, кланялся ей и целовал ее.
Но теперь, странное дело, в большую такую телегу впряжена была маленькая, тощая саврасая крестьянская клячонка, одна из тех, которые — он часто это видел — надрываются иной
раз с высоким каким-нибудь возом дров или сена, особенно коли воз застрянет в грязи или в колее, и при этом их так больно, так больно бьют всегда мужики кнутами, иной
раз даже по самой морде и по глазам, а ему так жалко, так жалко на это смотреть, что он чуть
не плачет, а мамаша всегда, бывало, отводит его от окошка.
…Он бежит подле лошадки, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, по самым глазам! Он плачет. Сердце в нем поднимается, слезы текут. Один из секущих задевает его по лицу; он
не чувствует, он ломает свои руки, кричит, бросается к седому старику с седою бородой, который качает головой и осуждает все это. Одна баба берет его за руку и хочет увесть; но он вырывается и опять бежит к лошадке. Та уже при последних усилиях, но еще
раз начинает лягаться.
А Миколка намахивается в другой
раз, и другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий
раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что
не может с одного удара убить.
Конечно, десятки
раз случалось ему возвращаться домой,
не помня улиц, по которым он шел.
— Да вы на сей
раз Алене Ивановне ничего
не говорите-с, — перебил муж, — вот мой совет-с, а зайдите к нам
не просясь. Оно дело выгодное-с. Потом и сестрица сами могут сообразить.
Конечно, случайность, но он вот
не может отвязаться теперь от одного весьма необыкновенного впечатления, а тут как
раз ему как будто кто-то подслуживается: студент вдруг начинает сообщать товарищу об этой Алене Ивановне разные подробности.
Но каково же было его изумление, когда он вдруг увидал, что Настасья
не только на этот
раз дома, у себя в кухне, но еще занимается делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках!
Переведя дух и прижав рукой стукавшее сердце, тут же нащупав и оправив еще
раз топор, он стал осторожно и тихо подниматься на лестницу, поминутно прислушиваясь. Но и лестница на ту пору стояла совсем пустая; все двери были заперты; никого-то
не встретилось. Во втором этаже одна пустая квартира была, правда, растворена настежь, и в ней работали маляры, но те и
не поглядели. Он постоял, подумал и пошел дальше. «Конечно, было бы лучше, если б их здесь совсем
не было, но… над ними еще два этажа».
Он нарочно пошевелился и что-то погромче пробормотал, чтоб и виду
не подать, что прячется; потом позвонил в третий
раз, но тихо, солидно и без всякого нетерпения. Вспоминая об этом после, ярко, ясно, эта минута отчеканилась в нем навеки; он понять
не мог, откуда он взял столько хитрости, тем более что ум его как бы померкал мгновениями, а тела своего он почти и
не чувствовал на себе… Мгновение спустя послышалось, что снимают запор.
Ни одного мига нельзя было терять более. Он вынул топор совсем, взмахнул его обеими руками, едва себя чувствуя, и почти без усилия, почти машинально, опустил на голову обухом. Силы его тут как бы
не было. Но как только он
раз опустил топор, тут и родилась в нем сила.
Он положил топор на пол, подле мертвой, и тотчас же полез ей в карман, стараясь
не замараться текущею кровию, — в тот самый правый карман, из которого она в прошлый
раз вынимала ключи.
Бросив ключи и комод, он побежал назад, к телу, схватил топор и намахнулся еще
раз над старухой, но
не опустил.
Кошелек был очень туго набит; Раскольников сунул его в карман
не осматривая, кресты сбросил старухе на грудь и, захватив на этот
раз и топор, бросился обратно в спальню.
Вдруг он припомнил и сообразил, что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе
не от комода (как и в прошлый
раз ему на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано.
И до того эта несчастная Лизавета была проста, забита и напугана
раз навсегда, что даже руки
не подняла защитить себе лицо, хотя это был самый необходимо-естественный жест в эту минуту, потому что топор был прямо поднят над ее лицом.
Но здесь ожидал его такой ужас, какого, конечно, он еще ни
разу не испытывал.
— Гм… черт… спросить… Да ведь она ж никуда
не ходит… — и он еще
раз дернул за ручку замка. — Черт, нечего делать, идти!
Кох остался, пошевелил еще
раз тихонько звонком, и тот звякнул один удар; потом тихо, как бы размышляя и осматривая, стал шевелить ручку двери, притягивая и опуская ее, чтоб убедиться еще
раз, что она на одном запоре. Потом пыхтя нагнулся и стал смотреть в замочную скважину; но в ней изнутри торчал ключ и, стало быть, ничего
не могло быть видно.
Раскольников стоял и сжимал топор. Он был точно в бреду. Он готовился даже драться с ними, когда они войдут. Когда они стучались и сговаривались, ему несколько
раз вдруг приходила мысль кончить все
разом и крикнуть им из-за дверей. Порой хотелось ему начать ругаться с ними, дразнить их, покамест
не отперли. «Поскорей бы уж!» — мелькнуло в его голове.
Он перевертел все, до последней нитки и лоскутка, и,
не доверяя себе, повторил осмотр
раза три.
Правда, он и
не рассчитывал на вещи; он думал, что будут одни только деньги, а потому и
не приготовил заранее места, — «но теперь-то, теперь чему я рад? — думал он. — Разве так прячут? Подлинно разум меня оставляет!» В изнеможении сел он на диван, и тотчас же нестерпимый озноб снова затряс его. Машинально потащил он лежавшее подле, на стуле, бывшее его студенческое зимнее пальто, теплое, но уже почти в лохмотьях, накрылся им, и сон и бред опять
разом охватили его. Он забылся.
И долго, несколько часов, ему все еще мерещилось порывами, что «вот бы сейчас,
не откладывая, пойти куда-нибудь и все выбросить, чтоб уж с глаз долой, поскорей, поскорей!» Он порывался с дивана несколько
раз, хотел было встать, но уже
не мог.
Но Раскольников уже
не слушал и жадно схватился за бумагу, ища поскорей разгадки. Прочел
раз, другой, и
не понял.
— А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он вдруг во все горло (траурная дама уже вышла), — у тебя там что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом — место, куда заключали на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять
раз, что в одиннадцатый
не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
Наконец, пришло ему в голову, что
не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого
не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил, что так уже
раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Не замечая никого во дворе, он прошагнул в ворота и как
раз увидал, сейчас же близ ворот, прилаженный у забора желоб (как и часто устраивается в таких домах, где много фабричных, артельных, извозчиков и проч.), а над желобом, тут же на заборе, надписана была мелом всегдашняя в таких случаях острота: «Сдесь становитца воз прещено».
Его плотно хлестнул кнутом по спине кучер одной коляски за то, что он чуть-чуть
не попал под лошадей, несмотря на то, что кучер
раза три или четыре ему кричал.
Дивился он каждый
раз своему угрюмому и загадочному впечатлению и откладывал разгадку его,
не доверяя себе, в будущее.
Заметь себе, Родя, из ихней конторы уж второй
раз приходят; только прежде
не этот приходил, а другой, и мы с тем объяснялись.
— Они самые и есть-с, Вахрушин, Афанасий Иванович, и по просьбе вашей мамаши, которая через них таким же манером вам уже пересылала однажды, они и на сей
раз не отказали-с и Семена Семеновича на сих днях уведомили из своих мест, чтобы вам тридцать пять рублев передать-с, во ожидании лучшего-с.
Тем временем Разумихин пересел к нему на диван, неуклюже, как медведь, обхватил левою рукой его голову, несмотря на то, что он и сам бы мог приподняться, а правою поднес к его рту ложку супу, несколько
раз предварительно подув на нее, чтоб он
не обжегся.
— Будем ценить-с. Ну так вот, брат, чтобы лишнего
не говорить, я хотел сначала здесь электрическую струю повсеместно пустить, так чтобы все предрассудки в здешней местности
разом искоренить; но Пашенька победила. Я, брат, никак и
не ожидал, чтоб она была такая… авенантненькая [Авенантненькая — приятная, привлекательная (от фр. avenant).]… а? Как ты думаешь?
— Да чего ты так… Что встревожился? Познакомиться с тобой пожелал; сам пожелал, потому что много мы с ним о тебе переговорили… Иначе от кого ж бы я про тебя столько узнал? Славный, брат, он малый, чудеснейший… в своем роде, разумеется. Теперь приятели; чуть
не ежедневно видимся. Ведь я в эту часть переехал. Ты
не знаешь еще? Только что переехал. У Лавизы с ним
раза два побывали. Лавизу-то помнишь, Лавизу Ивановну?
В лавке Федяева иначе
не торгуют:
раз заплатил, и на всю жизнь довольно, потому другой
раз и сам
не пойдешь.
— Эх, досада, сегодня я как
раз новоселье справляю, два шага; вот бы и он. Хоть бы на диване полежал между нами! Ты-то будешь? — обратился вдруг Разумихин к Зосимову, —
не забудь смотри, обещал.