Неточные совпадения
Никакой хозяйки,
в сущности, он не боялся,
что бы та
ни замышляла против него.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно
в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось
в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения,
что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть
в другом мире, хотя бы
в каком бы то
ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь
в распивочной.
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем,
что так прямо,
в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы
ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
И так-то вот всегда у этих шиллеровских прекрасных душ бывает: до последнего момента рядят человека
в павлиные перья, до последнего момента на добро, а не на худо надеются; и хоть предчувствуют оборот медали, но
ни за
что себе заранее настоящего слова не выговорят; коробит их от одного помышления; обеими руками от правды отмахиваются, до тех самых пор, пока разукрашенный человек им собственноручно нос не налепит.
Несмотря на эти странные слова, ему стало очень тяжело. Он присел на оставленную скамью. Мысли его были рассеянны… Да и вообще тяжело ему было думать
в эту минуту о
чем бы то
ни было. Он бы хотел совсем забыться, все забыть, потом проснуться и начать совсем сызнова…
Замечательно,
что Раскольников, быв
в университете, почти не имел товарищей, всех чуждался,
ни к кому не ходил и у себя принимал тяжело.
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить
ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал,
что завтра, ровно
в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не будет и
что, стало быть, старуха, ровно
в семь часов вечера, останется дома одна.
Старуха же уже сделала свое завещание,
что известно было самой Лизавете, которой по завещанию не доставалось
ни гроша, кроме движимости, стульев и прочего; деньги же все назначались
в один монастырь
в Н—й губернии, на вечный помин души.
Тут заинтересовало его вдруг: почему именно во всех больших городах человек не то
что по одной необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно
в таких частях города, где нет
ни садов,
ни фонтанов, где грязь и вонь и всякая гадость.
Старуха взглянула было на заклад, но тотчас же уставилась глазами прямо
в глаза незваному гостю. Она смотрела внимательно, злобно и недоверчиво. Прошло с минуту; ему показалось даже
в ее глазах что-то вроде насмешки, как будто она уже обо всем догадалась. Он чувствовал,
что теряется,
что ему почти страшно, до того страшно,
что, кажется, смотри она так, не говори
ни слова еще с полминуты, то он бы убежал от нее.
Ни за
что на свете не пошел бы он теперь к сундуку и даже
в комнаты.
Мучительная, темная мысль поднималась
в нем — мысль,
что он сумасшествует и
что в эту минуту не
в силах
ни рассудить,
ни себя защитить,
что вовсе, может быть, не то надо делать,
что он теперь делает…
Он стоял, смотрел и не верил глазам своим: дверь, наружная дверь, из прихожей на лестницу, та самая,
в которую он давеча звонил и вошел, стояла отпертая, даже на целую ладонь приотворенная:
ни замка,
ни запора, все время, во все это время! Старуха не заперла за ним, может быть, из осторожности. Но боже! Ведь видел же он потом Лизавету! И как мог, как мог он не догадаться,
что ведь вошла же она откуда-нибудь! Не сквозь стену же.
Контора была от него с четверть версты. Она только
что переехала на новую квартиру,
в новый дом,
в четвертый этаж. На прежней квартире он был когда-то мельком, но очень давно. Войдя под ворота, он увидел направо лестницу, по которой сходил мужик с книжкой
в руках; «дворник, значит; значит, тут и есть контора», и он стал подниматься наверх наугад. Спрашивать
ни у кого
ни об
чем не хотел.
Раскольникову показалось,
что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, — но странное дело, — ему вдруг стало самому решительно все равно до чьего бы то
ни было мнения, и перемена эта произошла как-то
в один миг,
в одну минуту.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения,
что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с
чем бы то
ни было ему уже нельзя более обращаться к этим людям
в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже
ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и ужасного ощущения.
— Нет, не брежу… — Раскольников встал с дивана. Подымаясь к Разумихину, он не подумал о том,
что с ним, стало быть, лицом к лицу сойтись должен. Теперь же,
в одно мгновение, догадался он, уже на опыте,
что всего менее расположен,
в эту минуту, сходиться лицом к лицу с кем бы то
ни было
в целом свете. Вся желчь поднялась
в нем. Он чуть не захлебнулся от злобы на себя самого, только
что переступил порог Разумихина.
Я же хотел только узнать теперь, кто вы такой, потому
что, видите ли, к общему-то делу
в последнее время прицепилось столько разных промышленников и до того исказили они все, к
чему ни прикоснулись,
в свой интерес,
что решительно все дело испакостили.
Но Лужин уже выходил сам, не докончив речи, пролезая снова между столом и стулом; Разумихин на этот раз встал, чтобы пропустить его. Не глядя
ни на кого и даже не кивнув головой Зосимову, который давно уже кивал ему, чтоб он оставил
в покое больного, Лужин вышел, приподняв из осторожности рядом с плечом свою шляпу, когда, принагнувшись, проходил
в дверь. И даже
в изгибе спины его как бы выражалось при этом случае,
что он уносит с собой ужасное оскорбление.
«Ну так
что ж! И пожалуй!» — проговорил он решительно, двинулся с моста и направился
в ту сторону, где была контора. Сердце его было пусто и глухо. Мыслить он не хотел. Даже тоска прошла,
ни следа давешней энергии, когда он из дому вышел, с тем «чтобы все кончить!». Полная апатия заступила ее место.
— Я
ни за
что не могу уйти! — шептала она Разумихину чуть не
в отчаянии, — я останусь здесь, где-нибудь… проводите Дуню.
Впрочем, минут через десять она значительно успокоилась: Разумихин имел свойство мигом весь высказываться,
в каком бы он
ни был настроении, так
что все очень скоро узнавали, с кем имеют дело.
Вымылся он
в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают,
что я выбрился для… да непременно же подумают! Да
ни за
что же на свете!
— Он был не
в себе вчера, — задумчиво проговорил Разумихин. — Если бы вы знали,
что он там натворил вчера
в трактире, хоть и умно… гм! О каком-то покойнике и о какой-то девице он действительно мне что-то говорил вчера, когда мы шли домой, но я не понял
ни слова… А впрочем, и я сам вчера…
Она ужасно рада была,
что, наконец, ушла; пошла потупясь, торопясь, чтобы поскорей как-нибудь уйти у них из виду, чтобы пройти как-нибудь поскорей эти двадцать шагов до поворота направо
в улицу и остаться, наконец, одной, и там, идя, спеша,
ни на кого не глядя, ничего не замечая, думать, вспоминать, соображать каждое сказанное слово, каждое обстоятельство.
Потому, в-третьих,
что возможную справедливость положил наблюдать
в исполнении, вес и меру, и арифметику: из всех вшей выбрал самую наибесполезнейшую и, убив ее, положил взять у ней ровно столько, сколько мне надо для первого шага, и
ни больше
ни меньше (а остальное, стало быть, так и пошло бы на монастырь, по духовному завещанию — ха-ха!)…
Я желаю теперь повидаться с Авдотьей Романовной, через ваше посредство и, пожалуй,
в вашем же присутствии, объяснить ей, во-первых,
что от господина Лужина не только не будет ей
ни малейшей выгоды, но даже наверно будет явный ущерб.
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих пор еще
ни разу не приходило ему
в голову: «
что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло с тех пор и прибавилось!..
— Мне кажется, особенно тревожиться нечего,
ни вам,
ни Авдотье Романовне, конечно, если сами не пожелаете входить
в какие бы то
ни было с ним отношения.
Что до меня касается, я слежу и теперь разыскиваю, где он остановился…
Еще бы не ужас,
что ты живешь
в этой грязи, которую так ненавидишь, и
в то же время знаешь сама (только стоит глаза раскрыть),
что никому ты этим не помогаешь и никого
ни от
чего не спасаешь!
Но тем не менее ему опять-таки было ясно,
что Соня с своим характером и с тем все-таки развитием, которое она получила,
ни в каком случае не могла так оставаться.
Но
в то же время он узнал теперь, и узнал наверно,
что хоть и тосковала она и боялась чего-то ужасно, принимаясь теперь читать, но
что вместе с тем ей мучительно самой хотелось прочесть, несмотря на всю тоску и на все опасения, и именно ему,чтоб он слышал, и непременно теперь — «
что бы там
ни вышло потом!»…
«
В наших краях», извинения
в фамильярности, французское словцо «tout court» и проч. и проч. — все это были признаки характерные. «Он, однакож, мне обе руки-то протянул, а
ни одной ведь не дал, отнял вовремя», — мелькнуло
в нем подозрительно. Оба следили друг за другом, но, только
что взгляды их встречались, оба, с быстротою молнии, отводили их один от другого.
Но ведь вот
что при этом, добрейший Родион Романович, наблюдать следует: ведь общего-то случая-с, того самого, на который все юридические формы и правила примерены и с которого они рассчитаны и
в книжки записаны, вовсе не существует-с, по тому самому,
что всякое дело, всякое, хоть, например, преступление, как только оно случится
в действительности, тотчас же и обращается
в совершенно частный случай-с; да иногда ведь
в какой: так-таки
ни на
что прежнее не похожий-с.
Про Николая он и рассуждать не брался: он чувствовал,
что поражен;
что в признании Николая есть что-то необъяснимое, удивительное,
чего теперь ему не понять
ни за
что.
И стал он тут опять бегать, и все бил себя
в грудь, и серчал, и бегал, а как об вас доложили, — ну, говорит, полезай за перегородку, сиди пока, не шевелись,
что бы ты
ни услышал, и стул мне туда сам принес и меня запер; может, говорит, я тебя и спрошу.
Особенно же раздражил его хозяин квартиры, нанятой им
в видах скорой женитьбы и отделываемой на собственный счет: этот хозяин, какой-то разбогатевший немецкий ремесленник,
ни за
что не соглашался нарушить только
что совершенный контракт и требовал полной прописанной
в контракте неустойки, несмотря на то,
что Петр Петрович возвращал ему квартиру почти заново отделанную.
Точно так же и
в мебельном магазине
ни за
что не хотели возвратить
ни одного рубля из задатка за купленную, но еще не перевезенную
в квартиру мебель.
Уж, конечно, сам он, да еще
в провинции, не мог
ни о
чем в этом родесоставить себе, хотя приблизительно, точное понятие.
От природы была она характера смешливого, веселого и миролюбивого, но от беспрерывных несчастий и неудач она до того яростно стала желать и требовать, чтобы все жили
в мире и радости и не смели жить иначе,
что самый легкий диссонанс
в жизни, самая малейшая неудача стали приводить ее тотчас же чуть не
в исступление, и она
в один миг, после самых ярких надежд и фантазий, начинала клясть судьбу, рвать и метать все,
что ни попадало под руку, и колотиться головой об стену.
Амалия Ивановна, тоже предчувствовавшая что-то недоброе, а вместе с тем оскорбленная до глубины души высокомерием Катерины Ивановны, чтобы отвлечь неприятное настроение общества
в другую сторону и кстати уж чтоб поднять себя
в общем мнении, начала вдруг,
ни с того
ни с сего, рассказывать,
что какой-то знакомый ее, «Карль из аптеки», ездил ночью на извозчике и
что «извозчик хотель его убиваль и
что Карль его ошень, ошень просиль, чтоб он его не убиваль, и плакаль, и руки сложиль, и испугаль, и от страх ему сердце пронзиль».
В эту самую минуту Амалия Ивановна, уже окончательно обиженная тем,
что во всем разговоре она не принимала
ни малейшего участия и
что ее даже совсем не слушают, вдруг рискнула на последнюю попытку и с потаенною тоской осмелилась сообщить Катерине Ивановне одно чрезвычайно дельное и глубокомысленное замечание о том,
что в будущем пансионе надо обращать особенное внимание на чистое белье девиц (ди веше) и
что «непременно должен буль одна такая хороши дам (ди даме), чтоб карашо про белье смотрель», и второе, «чтоб все молоды девиц тихонько по ночам никакой роман не читаль».
— Извините,
что я, может быть, прерываю, но дело довольно важное-с, — заметил Петр Петрович, как-то вообще и не обращаясь
ни к кому
в особенности, — я даже и рад при публике.
Если каким бы то
ни было образом вы знаете и укажете нам, где он теперь находится, то, уверяю вас честным словом и беру всех
в свидетели,
что дело тем только и кончится.
— Долой с квартир! Сейчас! Марш! — и с этими словами начала хватать все,
что ни попадалось ей под руку из вещей Катерины Ивановны, и скидывать на пол. Почти и без того убитая, чуть не
в обмороке, задыхавшаяся, бледная, Катерина Ивановна вскочила с постели (на которую упала было
в изнеможении) и бросилась на Амалию Ивановну. Но борьба была слишком неравна; та отпихнула ее, как перышко.
И, накинув на голову тот самый зеленый драдедамовый платок, о котором упоминал
в своем рассказе покойный Мармеладов, Катерина Ивановна протеснилась сквозь беспорядочную и пьяную толпу жильцов, все еще толпившихся
в комнате, и с воплем и со слезами выбежала на улицу — с неопределенною целью где-то сейчас, немедленно и во
что бы то
ни стало найти справедливость.
Представьте себе, Соня,
что вы знали бы все намерения Лужина заранее, знали бы (то есть наверно),
что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже,
в придачу (так как вы себя
ни за
что считаете, так
в придачу).
Эта минута была ужасно похожа,
в его ощущении, на ту, когда он стоял за старухой, уже высвободив из петли топор, и почувствовал,
что уже «
ни мгновения нельзя было терять более».
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее.
В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно,
ни зачем,
ни как,
ни для
чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули
в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Штука
в том: я задал себе один раз такой вопрос:
что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать,
ни Тулона,
ни Египта,
ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы другого выхода не было?