Неточные совпадения
С замиранием сердца и нервною дрожью подошел он к преогромнейшему дому, выходившему
одною стеной на канаву, а
другою в-ю улицу.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения, что хотя
одну минуту хотелось ему вздохнуть в
другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Любопытно бы разъяснить еще
одно обстоятельство: до какой степени они обе были откровенны
друг с дружкой в тот день и в ту ночь и во все последующее время?
Все ли слова между ними были прямо произнесены или обе поняли, что у той и у
другой одно в сердце и в мыслях, так уж нечего вслух-то всего выговаривать да напрасно проговариваться.
Девушка, кажется, очень мало уж понимала;
одну ногу заложила за
другую, причем выставила ее гораздо больше, чем следовало, и, по всем признакам, очень плохо сознавала, что она на улице.
«Двадцать копеек мои унес, — злобно проговорил Раскольников, оставшись
один. — Ну пусть и с того тоже возьмет, да и отпустит с ним девочку, тем и кончится… И чего я ввязался тут помогать? Ну мне ль помогать? Имею ль я право помогать? Да пусть их переглотают
друг друга живьем, — мне-то чего? И как я смел отдать эти двадцать копеек. Разве они мои?»
А Миколка намахивается в
другой раз, и
другой удар со всего размаху ложится на спину несчастной клячи. Она вся оседает всем задом, но вспрыгивает и дергает, дергает из всех последних сил в разные стороны, чтобы вывезти; но со всех сторон принимают ее в шесть кнутов, а оглобля снова вздымается и падает в третий раз, потом в четвертый, мерно, с размаха. Миколка в бешенстве, что не может с
одного удара убить.
Заглянув случайно,
одним глазом, в лавочку, он увидел, что там, на стенных часах, уже десять минут восьмого. Надо было и торопиться, и в то же время сделать крюк: подойти к дому в обход, с
другой стороны…
Напротив, теперь если бы вдруг комната наполнилась не квартальными, а первейшими
друзьями его, то и тогда, кажется, не нашлось бы для них у него ни
одного человеческого слова, до того вдруг опустело его сердце.
Раскольников с жадностью проглотил
одну ложку, потом
другую, третью.
Больше я его на том не расспрашивал, — это Душкин-то говорит, — а вынес ему билетик — рубль то есть, — потому-де думал, что не мне, так
другому заложит; все
одно — пропьет, а пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю».
А опричь него в распивочной на ту пору был всего
один человек посторонний, да еще спал на лавке
другой, по знакомству, да двое наших мальчишков-с.
И бегу, этта, я за ним, а сам кричу благим матом; а как с лестницы в подворотню выходить — набежал я с размаху на дворника и на господ, а сколько было с ним господ, не упомню, а дворник за то меня обругал, а
другой дворник тоже обругал, и дворникова баба вышла, тоже нас обругала, и господин
один в подворотню входил, с дамою, и тоже нас обругал, потому мы с Митькой поперек места легли: я Митьку за волосы схватил и повалил и стал тузить, а Митька тоже, из-под меня, за волосы меня ухватил и стал тузить, а делали мы то не по злобе, а по всей то есь любови, играючи.
— Я, конечно, не мог собрать стольких сведений, так как и сам человек новый, — щекотливо возразил Петр Петрович, — но, впрочем, две весьма и весьма чистенькие комнатки, а так как это на весьма короткий срок… Я приискал уже настоящую, то есть будущую нашу квартиру, — оборотился он к Раскольникову, — и теперь ее отделывают; а покамест и сам теснюсь в нумерах, два шага отсюда, у госпожи Липпевехзель, в квартире
одного моего молодого
друга, Андрея Семеныча Лебезятникова; он-то мне и дом Бакалеева указал…
Один оборванец ругался с
другим оборванцем, и какой-то мертво-пьяный валялся поперек улицы.
Каждый
один от
другого зависит на всю свою жизнь!
Всего было двое работников, оба молодые парня,
один постарше, а
другой гораздо моложе. Они оклеивали стены новыми обоями, белыми с лиловыми цветочками, вместо прежних желтых, истрепанных и истасканных. Раскольникову это почему-то ужасно не понравилось; он смотрел на эти новые обои враждебно, точно жаль было, что все так изменили.
Кашель задушил ее, но острастка пригодилась. Катерины Ивановны, очевидно, даже побаивались; жильцы,
один за
другим, протеснились обратно к двери с тем странным внутренним ощущением довольства, которое всегда замечается, даже в самых близких людях, при внезапном несчастии с их ближним, и от которого не избавлен ни
один человек, без исключения, несмотря даже на самое искреннее чувство сожаления и участия.
Всем известно, что у Семена Захаровича было много
друзей и покровителей, которых он сам оставил из благородной гордости, чувствуя несчастную свою слабость, но теперь (она указала на Раскольникова) нам помогает
один великодушный молодой человек, имеющий средства и связи, и которого Семен Захарович знал еще в детстве, и будьте уверены, Амалия Людвиговна…
— О, как же, умеем! Давно уже; я как уж большая, то молюсь сама про себя, а Коля с Лидочкой вместе с мамашей вслух; сперва «Богородицу» прочитают, а потом еще
одну молитву: «Боже, спаси и благослови сестрицу Соню», а потом еще: «Боже, прости и благослови нашего
другого папашу», потому что наш старший папаша уже умер, а этот ведь нам
другой, а мы и об том тоже молимся.
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, — я тебе хочу сказать прямо: я сейчас у мертвого был,
один чиновник умер… я там все мои деньги отдал… и, кроме того, меня целовало сейчас
одно существо, которое, если б я и убил кого-нибудь, тоже бы…
одним словом, я там видел еще
другое одно существо…. с огненным пером… а впрочем, я завираюсь; я очень слаб, поддержи меня… сейчас ведь и лестница…
— О будущем муже вашей дочери я и не могу быть
другого мнения, — твердо и с жаром отвечал Разумихин, — и не из
одной пошлой вежливости это говорю, а потому… потому… ну хоть по тому
одному, что Авдотья Романовна сама, добровольно, удостоила выбрать этого человека.
Обе двери были шагах в шести
одна от
другой.
Потому, согласитесь, если произойдет путаница и
один из
одного разряда вообразит, что он принадлежит к
другому разряду, и начнет «устранять все препятствия», как вы весьма счастливо выразились, так ведь тут…
— Да что вы оба, шутите, что ль? — вскричал наконец Разумихин. — Морочите вы
друг друга иль нет? Сидят и
один над
другим подшучивают! Ты серьезно, Родя?
Раскольников бросился вслед за мещанином и тотчас же увидел его идущего по
другой стороне улицы, прежним ровным и неспешным шагом, уткнув глаза в землю и как бы что-то обдумывая. Он скоро догнал его, но некоторое время шел сзади; наконец поравнялся с ним и заглянул ему сбоку в лицо. Тот тотчас же заметил его, быстро оглядел, но опять опустил глаза, и так шли они с минуту,
один подле
другого и не говоря ни слова.
— Нет, вы вот что сообразите, — закричал он, — назад тому полчаса мы
друг друга еще и не видывали, считаемся врагами, между нами нерешенное дело есть; мы дело-то бросили и эвона в какую литературу заехали! Ну, не правду я сказал, что мы
одного поля ягоды?
Стена с тремя окнами, выходившая на канаву, перерезывала комнату как-то вкось, отчего
один угол, ужасно острый, убегал куда-то вглубь, так что его, при слабом освещении, даже и разглядеть нельзя было хорошенько;
другой же угол был уже слишком безобразно тупой.
— Да-с… Он заикается и хром тоже. И жена тоже… Не то что заикается, а как будто не все выговаривает. Она добрая, очень. А он бывший дворовый человек. А детей семь человек… и только старший
один заикается, а
другие просто больные… а не заикаются… А вы откуда про них знаете? — прибавила она с некоторым удивлением.
Мы
одно, заодно живем, — вдруг опять взволновалась и даже раздражилась Соня, точь-в-точь как если бы рассердилась канарейка или какая
другая маленькая птичка.
«В наших краях», извинения в фамильярности, французское словцо «tout court» и проч. и проч. — все это были признаки характерные. «Он, однакож, мне обе руки-то протянул, а ни
одной ведь не дал, отнял вовремя», — мелькнуло в нем подозрительно. Оба следили
друг за
другом, но, только что взгляды их встречались, оба, с быстротою молнии, отводили их
один от
другого.
Ах да, кстати,
одно словцо
другое зовет,
одна мысль
другую вызывает, — вот вы о форме тоже давеча изволили упомянуть, насчет, знаете, допросика-то-с…
— Говорит, а у самого еще зубки во рту
один о
другой колотятся, хе-хе! Иронический вы человек! Ну-с, до свидания-с.
Он остановился у него по приезде в Петербург не из
одной только скаредной экономии, хотя это и было почти главною причиной, но была тут и
другая причина.
Один случай кончился для обличенного лица как-то особенно скандально, а
другой чуть-чуть было не кончился даже и весьма хлопотливо.
И Катерина Ивановна не то что вывернула, а так и выхватила оба кармана,
один за
другим наружу. Но из второго, правого, кармана вдруг выскочила бумажка и, описав в воздухе параболу, упала к ногам Лужина. Это все видели; многие вскрикнули. Петр Петрович нагнулся, взял бумажку двумя пальцами с пола, поднял всем на вид и развернул. Это был сторублевый кредитный билет, сложенный в восьмую долю. Петр Петрович обвел кругом свою руку, показывая всем билет.
— Я видел, видел! — кричал и подтверждал Лебезятников, — и хоть это против моих убеждений, но я готов сей же час принять в суде какую угодно присягу, потому что я видел, как вы ей тихонько подсунули! Только я-то, дурак, подумал, что вы из благодеяния подсунули! В дверях, прощаясь с нею, когда она повернулась и когда вы ей жали
одной рукой руку,
другою, левой, вы и положили ей тихонько в карман бумажку. Я видел! Видел!
И вдруг странное, неожиданное ощущение какой-то едкой ненависти к Соне прошло по его сердцу. Как бы удивясь и испугавшись сам этого ощущения, он вдруг поднял голову и пристально поглядел на нее; но он встретил на себе беспокойный и до муки заботливый взгляд ее; тут была любовь; ненависть его исчезла, как призрак. Это было не то; он принял
одно чувство за
другое. Это только значило, что та минута пришла.
— Ате деньги… я, впрочем, даже и не знаю, были ли там и деньги-то, — прибавил он тихо и как бы в раздумье, — я снял у ней тогда кошелек с шеи, замшевый… полный, тугой такой кошелек… да я не посмотрел на него; не успел, должно быть… Ну, а вещи, какие-то все запонки да цепочки, — я все эти вещи и кошелек на чужом
одном дворе, на В — м проспекте под камень схоронил, на
другое же утро… Все там и теперь лежит…
— Штука в том: я задал себе
один раз такой вопрос: что, если бы, например, на моем месте случился Наполеон и не было бы у него, чтобы карьеру начать, ни Тулона, ни Египта, ни перехода через Монблан, а была бы вместо всех этих красивых и монументальных вещей просто-запросто
одна какая-нибудь смешная старушонка, легистраторша, которую еще вдобавок надо убить, чтоб из сундука у ней деньги стащить (для карьеры-то, понимаешь?), ну, так решился ли бы он на это, если бы
другого выхода не было?
Одно событие он смешивал, например, с
другим;
другое считал последствием происшествия, существовавшего только в его воображении.
Дай же, я думаю, хоть и упущу на время
одно, зато
другое схвачу за хвост, — своего-то, своего-то по крайности не упущу.
— Э, полноте, что мне теперь приемы!
Другое бы дело, если бы тут находились свидетели, а то ведь мы
один на
один шепчем. Сами видите, я не с тем к вам пришел, чтобы гнать и ловить вас, как зайца. Признаетесь аль нет — в эту минуту мне все равно. Про себя-то я и без вас убежден.
— А, вот вы куда? Я согласен, что это болезнь, как и все переходящее через меру, — а тут непременно придется перейти через меру, — но ведь это, во-первых, у
одного так, у
другого иначе, а во-вторых, разумеется, во всем держи меру, расчет, хоть и подлый, но что же делать? Не будь этого, ведь этак застрелиться, пожалуй, пришлось бы. Я согласен, что порядочный человек обязан скучать, но ведь, однако ж…
Тут у нас случилась
одна девушка, Параша, черноокая Параша, которую только что привезли из
другой деревни, сенная девушка, и которую я еще никогда не видывал, — хорошенькая очень, но глупа до невероятности: в слезы, подняла вой на весь двор, и вышел скандал.
Только что нас благословили, я на
другой день на полторы тысячи и привез: бриллиантовый убор
один, жемчужный
другой да серебряную дамскую туалетную шкатулку — вот какой величины, со всякими разностями, так даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось.
Вдруг, смотрю, девочка лет тринадцати, премило одетая, танцует с
одним виртуозом;
другой пред ней визави.
— Бросила! — с удивлением проговорил Свидригайлов и глубоко перевел дух. Что-то как бы разом отошло у него от сердца, и, может быть, не
одна тягость смертного страха; да вряд ли он и ощущал его в эту минуту. Это было избавление от
другого, более скорбного и мрачного чувства, которого бы он и сам не мог во всей силе определить.
Весь этот вечер до десяти часов он провел по разным трактирам и клоакам, переходя из
одного в
другой. Отыскалась где-то и Катя, которая опять пела
другую лакейскую песню, о том, как кто-то, «подлец и тиран...