Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «
Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Неточные совпадения
…Ну да уж
пусть мамаша, уж бог с ней, она уж
такая, но Дуня-то что?
— Это
пусть, а все-таки вытащим! — крикнул Разумихин, стукнув кулаком по столу. — Ведь тут что всего обиднее? Ведь не то, что они врут; вранье всегда простить можно; вранье дело милое, потому что к правде ведет. Нет, то досадно, что врут, да еще собственному вранью поклоняются. Я Порфирия уважаю, но… Ведь что их, например, перво-наперво с толку сбило? Дверь была заперта, а пришли с дворником — отперта: ну, значит, Кох да Пестряков и убили! Вот ведь их логика.
Больше я его на том не расспрашивал, — это Душкин-то говорит, — а вынес ему билетик — рубль то есть, — потому-де думал, что не мне,
так другому заложит; все одно — пропьет, а
пусть лучше у меня вещь лежит: дальше-де положишь, ближе возьмешь, а объявится что аль слухи пойдут, тут я и преставлю».
— Слышишь, сестра, — повторил он вслед, собрав последние усилия, — я не в бреду; этот брак — подлость.
Пусть я подлец, а ты не должна… один кто-нибудь… а я хоть и подлец, но
такую сестру сестрой считать не буду. Или я, или Лужин! Ступайте…
— И прекрасно, Дунечка. Ну, уж как вы там решили, — прибавила Пульхерия Александровна, —
так уж
пусть и будет. А мне и самой легче: не люблю притворяться и лгать; лучше будем всю правду говорить… Сердись, не сердись теперь Петр Петрович!
— Ну уж это нет-с. А впрочем, нет,
так и нет,
так пусть и будет. А только десять тысяч — прекрасная штука, при случае. Во всяком случае, попрошу передать сказанное Авдотье Романовне.
— Соня, у меня сердце злое, ты это заметь: этим можно многое объяснить. Я потому и пришел, что зол. Есть
такие, которые не пришли бы. А я трус и… подлец! Но…
пусть! все это не то… Говорить теперь надо, а я начать не умею…
Он малый, говорят, рассудительный (что и фамилия его показывает, семинарист, должно быть), ну
так пусть и бережет вашу сестру.
Это вы возьмите себе, собственно себе, и
пусть это
так между нами и будет, чтобы никто и не знал, что бы там вы ни услышали.
—
Так я и думала! Да ведь и я с тобой поехать могу, если тебе надо будет. И Дуня; она тебя любит, она очень любит тебя, и Софья Семеновна, пожалуй,
пусть с нами едет, если надо; видишь, я охотно ее вместо дочери даже возьму. Нам Дмитрий Прокофьич поможет вместе собраться… но… куда же ты… едешь?
—
Пусть так, но вы должны видеть, как это всем нравится. Поглядите, — за ним ходят даже и ваш кучер Константин с его щегольским ремнем, и башмачник Егорка с его гармонией, и невеста с запонками, и даже старая скотница с ее новою книжкою. А о ребятишках с свистульками уже и говорить нечего.
—
Пусть так; но ты расстроишься, и, может быть, надолго, — сказал он, не совсем довольный, что Ольга вынудила у него согласие.
Неточные совпадения
Послушайте ж, вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын… он высокого роста,
так пусть стоит для благоустройства на мосту.
Пусть машет, а ты все бы
таки его расспросила.
Хлестаков. Ну, все равно. Я ведь только
так. Хорошо,
пусть будет шестьдесят пять рублей. Это все равно. (Принимает деньги.)
Так вот что с парнем сталося. // Пришел в село да, глупенький, // Все сам и рассказал, // За то и сечь надумали. // Да благо подоспела я… // Силантий осерчал, // Кричит: «Чего толкаешься? // Самой под розги хочется?» // А Марья, та свое: // «Дай,
пусть проучат глупого!» // И рвет из рук Федотушку. // Федот как лист дрожит.
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с кем не бранивалась. У меня
такой нрав. Хоть разругай, век слова не скажу.
Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит, кто меня, бедную, обижает.