Неточные совпадения
«Я, конечно, говорит, Семен Захарыч, помня ваши заслуги, и хотя вы и придерживались этой легкомысленной слабости, но как уж вы теперь обещаетесь, и что сверх того без вас у нас худо пошло (слышите, слышите!), то и надеюсь, говорит, теперь на ваше благородное
слово», то есть все это, я вам
скажу, взяла да и выдумала, и не то чтоб из легкомыслия, для одной похвальбы-с!
Это была девушка… впрочем, она мне даже нравилась… хотя я и не был влюблен… одним
словом, молодость, то есть я хочу
сказать, что хозяйка мне делала тогда много кредиту и я вел отчасти такую жизнь… я очень был легкомыслен…
Позвольте-с: она именно
сказала, что, как только я дам эту бумагу, она опять будет меня кредитовать сколько угодно и что никогда, никогда, в свою очередь, — это ее собственные
слова были, — она не воспользуется этой бумагой, покамест я сам заплачу…
Раскольников молча взял немецкие листки статьи, взял три рубля и, не
сказав ни
слова, вышел. Разумихин с удивлением поглядел ему вслед. Но, дойдя уже до первой линии, Раскольников вдруг воротился, поднялся опять к Разумихину и, положив на стол и немецкие листы и три рубля, опять-таки ни
слова не говоря, пошел вон.
Разумихин выложил на стол заемное письмо; Раскольников взглянул на него и, не
сказав ни
слова, отворотился к стене. Даже Разумихина покоробило.
Извините меня, но я должен вам высказать, что слухи, до вас дошедшие, или, лучше
сказать, до вас доведенные, не имеют и тени здравого основания, и я… подозреваю, кто… одним
словом… эта стрела… одним
словом, ваша мамаша…
Исповедь и причащение кончились. Катерина Ивановна снова подошла к постели мужа. Священник отступил и, уходя, обратился было
сказать два
слова в напутствие и утешение Катерине Ивановне.
Мармеладов был в последней агонии; он не отводил своих глаз от лица Катерины Ивановны, склонившейся снова над ним. Ему все хотелось что-то ей
сказать; он было и начал, с усилием шевеля языком и неясно выговаривая
слова, но Катерина Ивановна, понявшая, что он хочет просить у ней прощения, тотчас же повелительно крикнула на него...
— Слушай, Разумихин, — заговорил Раскольников, — я тебе хочу
сказать прямо: я сейчас у мертвого был, один чиновник умер… я там все мои деньги отдал… и, кроме того, меня целовало сейчас одно существо, которое, если б я и убил кого-нибудь, тоже бы… одним
словом, я там видел еще другое одно существо…. с огненным пером… а впрочем, я завираюсь; я очень слаб, поддержи меня… сейчас ведь и лестница…
Потому я искренно говорю, а не оттого, что… гм! это было бы подло; одним
словом, не оттого, что я в вас… гм! ну, так и быть, не надо, не
скажу отчего, не смею!..
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать… как вообще… он глядит теперь на предметы, то есть, поймите меня, как бы это вам
сказать, то есть лучше
сказать: что он любит и что не любит? Всегда ли он такой раздражительный? Какие у него желания и, так
сказать, мечты, если можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним
словом, я бы желала…
— Сейчас, Софья Семеновна, у нас нет секретов, вы не помешаете… Я бы хотел вам еще два
слова сказать… Вот что, — обратился он вдруг, не докончив, точно сорвал, к Разумихину. — Ты ведь знаешь этого… Как его!.. Порфирия Петровича?
Одним
словом, я вывожу, что и все, не то что великие, но и чуть-чуть из колеи выходящие люди, то есть чуть-чуть даже способные
сказать что-нибудь новенькое, должны, по природе своей, быть непременно преступниками, — более или менее, разумеется.
Она именно состоит в том, что люди, по закону природы, разделяются вообще на два разряда: на низший (обыкновенных), то есть, так
сказать, на материал, служащий единственно для зарождения себе подобных, и собственно на людей, то есть имеющих дар или талант
сказать в среде своей новое
слово.
Мещанин скосил на него глаза исподлобья и оглядел его пристально и внимательно, не спеша; потом медленно повернулся и, ни
слова не
сказав, вышел из ворот дома на улицу.
— Авдотья Романовна, — закоробившись, произнес Лужин, — ваши
слова слишком многозначительны для меня,
скажу более, даже обидны, ввиду того положения, которое я имею честь занимать в отношении к вам.
— Однако ж, Пульхерия Александровна, — горячился в бешенстве Лужин, — вы связали меня данным
словом, от которого теперь отрекаетесь… и, наконец… наконец, я вовлечен был, так
сказать, через то в издержки…
— Уйду-с, но одно только последнее
слово! — проговорил он, уже почти совсем не владея собою, — ваша мамаша, кажется, совершенно забыла, что я решился вас взять, так
сказать, после городской молвы, разнесшейся по всему околотку насчет репутации вашей.
— Извольте выйти вон! —
сказал он тихо и раздельно, — и ни
слова более, иначе…
— Не знаю. Всё завтра утром… Не в том дело: я пришел одно
слово сказать…
Он вышел. Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он знает, кто убил Лизавету? Что значили эти
слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это
сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
— Одним
словом, — настойчиво и громко
сказал он, вставая и немного оттолкнув при этом Порфирия, — одним
словом, я хочу знать: признаете ли вы меня окончательно свободным от подозрений или нет? Говорите, Порфирий Петрович, говорите положительно и окончательно, и скорее, сейчас!
— Хе-хе-хе! А таки заметили, что я
сказал сейчас Николаю, что он «не свои
слова говорит»?
— Я все слышал и все видел, —
сказал он, особенно упирая на последнее
слово. — Это благородно, то есть я хотел
сказать, гуманно! Вы желали избегнуть благодарности, я видел! И хотя, признаюсь вам, я не могу сочувствовать, по принципу, частной благотворительности, потому что она не только не искореняет зла радикально, но даже питает его еще более, тем не менее не могу не признаться, что смотрел на ваш поступок с удовольствием, — да, да, мне это нравится.
— Знаешь, Соня, —
сказал он вдруг с каким-то вдохновением, — знаешь, что я тебе
скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, — продолжал он, упирая в каждое
слово и загадочно, но искренно смотря на нее, — то я бы теперь… счастлив был! Знай ты это!
«А ведь она в эти дни ни разу на меня не взглянула и
слова мне не
сказала», — подумалось вдруг Раскольникову.
Оно, положим, и сумасшедшие тоже едят, но хоть ты и
слова со мной не
сказал, но ты… не сумасшедший! в этом я поклянусь.
— Это все вздор, —
сказал Свидригайлов, намачивая полотенце и прикладывая его к голове, — а я вас одним
словом могу осадить и все ваши подозрения в прах уничтожить. Знаете ль вы, например, что я женюсь?
Она была не одна; кругом нее было четверо маленьких детей Капернаумова. Софья Семеновна поила их чаем. Она молча и почтительно встретила Свидригайлова, с удивлением оглядела его измокшее платье, но не
сказала ни
слова. Дети же все тотчас убежали в неописанном ужасе.
— Маменька, что бы ни случилось, что бы вы обо мне ни услышали, что бы вам обо мне ни
сказали, будете ли вы любить меня так, как теперь? — спросил он вдруг от полноты сердца, как бы не думая о своих
словах и не взвешивая их.
— Нет, не
сказал…
словами; но она многое поняла. Она слышала ночью, как ты бредила. Я уверен, что она уже половину понимает. Я, может быть, дурно сделал, что заходил. Уж и не знаю, для чего я даже и заходил-то. Я низкий человек, Дуня.
Он вдруг вспомнил
слова Сони: «Поди на перекресток, поклонись народу, поцелуй землю, потому что ты и пред ней согрешил, и
скажи всему миру вслух: „Я убийца!“ Он весь задрожал, припомнив это.