Она слышала от самой Амалии Ивановны, что мать даже обиделась приглашением и предложила вопрос: «Каким образом она могла бы посадить рядом с этой девицейсвою дочь?» Соня предчувствовала, что Катерине Ивановне как-нибудь уже это известно, а обида ей, Соне, значила для Катерины Ивановны более, чем обида ей лично, ее детям, ее папеньке, одним словом, была обидой смертельною, и
Соня знала, что уж Катерина Ивановна теперь не успокоится, «пока не докажет этим шлепохвосткам, что они обе» и т. д. и т. д.
Неточные совпадения
Прощаются же и теперь грехи твои мнози, за то, что возлюбила много…» И простит мою
Соню, простит, я уж
знаю, что простит…
Потому, как если
Соня не накормила, то… уж не
знаю что! не
знаю!
— Молчи-и-и! Не надо!..
Знаю, что хочешь сказать!.. — И больной умолк; но в ту же минуту блуждающий взгляд его упал на дверь, и он увидал
Соню…
— Я так и
знал, что вас прислала сестрица
Соня.
«Так куда же к себе? Видел где-то это лицо, — думал он, припоминая лицо
Сони… — надо
узнать».
— Ее? Да ка-а-ак же! — протянула
Соня жалобно и с страданием сложив вдруг руки. — Ах! вы ее… Если б вы только
знали. Ведь она совсем как ребенок… Ведь у ней ум совсем как помешан… от горя. А какая она умная была… какая великодушная… какая добрая! Вы ничего, ничего не
знаете… ах!
— Не
знаю, — грустно произнесла
Соня.
— А вам разве не жалко? Не жалко? — вскинулась опять
Соня, — ведь вы, я
знаю, вы последнее сами отдали, еще ничего не видя. А если бы вы все-то видели, о господи! А сколько, сколько раз я ее в слезы вводила! Да на прошлой еще неделе! Ох, я! Всего за неделю до его смерти. Я жестоко поступила! И сколько, сколько раз я это делала. Ах, как теперь, целый день вспоминать было больно!
— Да… А вы разве
знали? — с некоторым удивлением переспросила
Соня.
— Ох, уж не
знаю! — вскрикнула
Соня почти в отчаянии и схватилась за голову. Видно было, что эта мысль уж много-много раз в ней самой мелькала, и он только вспугнул опять эту мысль.
Он вышел.
Соня смотрела на него как на помешанного; но она и сама была как безумная и чувствовала это. Голова у ней кружилась. «Господи! как он
знает, кто убил Лизавету? Что значили эти слова? Страшно это!» Но в то же время мысль не приходила ей в голову. Никак! Никак!.. «О, он должен быть ужасно несчастен!.. Он бросил мать и сестру. Зачем? Что было? И что у него в намерениях? Что это он ей говорил? Он ей поцеловал ногу и говорил… говорил (да, он ясно это сказал), что без нее уже жить не может… О господи!»
— Я не
знаю… Я ничего не
знаю… — слабым голосом проговорила, наконец,
Соня.
Соня, робкая от природы, и прежде
знала, что ее легче погубить, чем кого бы то ни было, а уж обидеть ее всякий мог почти безнаказанно.
Представьте себе,
Соня, что вы
знали бы все намерения Лужина заранее,
знали бы (то есть наверно), что через них погибла бы совсем Катерина Ивановна, да и дети; вы тоже, в придачу (так как вы себя ни за что считаете, так в придачу).
— Нет, нет; никогда и нигде! — вскрикнула
Соня, — за тобой пойду, всюду пойду! О господи!.. Ох, я несчастная!.. И зачем, зачем я тебя прежде не
знала! Зачем ты прежде не приходил? О господи!
—
Знаешь,
Соня, — сказал он вдруг с каким-то вдохновением, —
знаешь, что я тебе скажу: если б только я зарезал из того, что голоден был, — продолжал он, упирая в каждое слово и загадочно, но искренно смотря на нее, — то я бы теперь… счастлив был!
Знай ты это!
— Не воровать и не убивать, не беспокойся, не за этим, — усмехнулся он едко, — мы люди розные… И
знаешь,
Соня, я ведь только теперь, только сейчас понял: куда тебя звал вчера? А вчера, когда звал, я и сам не понимал куда. За одним и звал, за одним приходил: не оставить меня. Не оставишь,
Соня?
— Нет, нет, это хорошо, что пришел! — восклицала
Соня, — это лучше, чтоб я
знала! Гораздо лучше!
— Да ведь и я
знаю, что не вошь, — ответил он, странно смотря на нее. — А впрочем, я вру,
Соня, — прибавил он, — давно уже вру… Это все не то; ты справедливо говоришь. Совсем, совсем, совсем тут другие причины!.. Я давно ни с кем не говорил,
Соня… Голова у меня теперь очень болит.
А
знаешь ли,
Соня, что низкие потолки и тесные комнаты душу и ум теснят!
Потом я
узнал,
Соня, что если ждать, пока все станут умными, то слишком уж долго будет…
И я теперь
знаю,
Соня, что кто крепок и силен умом и духом, тот над ними и властелин!
— Молчи,
Соня, я совсем не смеюсь, я ведь и сам
знаю, что меня черт тащил.
— Э-эх,
Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня,
Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и
знай!
— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала
Соня. — Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все
знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!
— Милостивый государь, милостивый государь, вы ничего не
знаете! — кричала Катерина Ивановна, — мы на Невский пойдем, —
Соня,
Соня! да где ж она? Тоже плачет! Да что с вами со всеми!.. Коля, Леня, куда вы? — вскрикнула она вдруг в испуге, — о, глупые дети! Коля, Леня, да куда ж они!..
Ваше превосходительство! — вдруг завопила она раздирающим воплем и залившись слезами, — защитите сирот!
Зная хлеб-соль покойного Семена Захарыча!.. Можно даже сказать аристократического!.. Г’а! — вздрогнула она, вдруг опамятовавшись и с каким-то ужасом всех осматривая, но тотчас
узнала Соню. —
Соня,
Соня! — проговорила она кротко и ласково, как бы удивившись, что видит ее перед собой, —
Соня, милая, и ты здесь?
Соня также вскочила со стула и испуганно смотрела на него. Ей очень хотелось что-то сказать, что-то спросить, но она в первые минуты не смела, да и не
знала, как ей начать.
Та пришла к ней еще с утра, вспомнив вчерашние слова Свидригайлова, что
Соня «об этом
знает».
Видишь,
Соня, — я, собственно, затем пришел, чтобы тебя предуведомить, чтобы ты
знала…
Он был очень беспокоен, посылал о ней справляться. Скоро
узнал он, что болезнь ее не опасна.
Узнав, в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится,
Соня прислала ему записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая, легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.
Неточные совпадения
— Здравствуйте все.
Соня, я непременно хотел принести тебе сегодня этот букет, в день твоего рождения, а потому и не явился на погребение, чтоб не прийти к мертвому с букетом; да ты и сама меня не ждала к погребению, я
знаю. Старик, верно, не посердится на эти цветы, потому что сам же завещал нам радость, не правда ли? Я думаю, он здесь где-нибудь в комнате.
Знаешь,
Соня, вот я взял опять образ (он взял его и вертел в руках), и
знаешь, мне ужасно хочется теперь, вот сию секунду, ударить его об печку, об этот самый угол.
Это, впрочем, и ты
знаешь,
Соня.
— Я так и
знал, что ты так примешь,
Соня, — проговорил он. Так как мы все встали при входе его, то он, подойдя к столу, взял кресло Лизы, стоявшее слева подле мамы, и, не замечая, что занимает чужое место, сел на него. Таким образом, прямо очутился подле столика, на котором лежал образ.
Не подумай, что с тем, чтоб разбить этот образ, потому что,
знаешь ли что,
Соня, мне все-таки ведь хочется разбить…