Неточные совпадения
Должно быть, молодой человек взглянул на нее каким-нибудь особенным взглядом, потому
что и в ее глазах мелькнула
вдруг опять прежняя недоверчивость.
Раскольников не привык к толпе и, как уже сказано, бежал всякого общества, особенно в последнее время. Но теперь его
вдруг что-то потянуло к людям. Что-то совершалось в нем как бы новое, и вместе с тем ощутилась какая-то жажда людей. Он так устал от целого месяца этой сосредоточенной тоски своей и мрачного возбуждения,
что хотя одну минуту хотелось ему вздохнуть в другом мире, хотя бы в каком бы то ни было, и, несмотря на всю грязь обстановки, он с удовольствием оставался теперь в распивочной.
Бывают иные встречи, совершенно даже с незнакомыми нам людьми, которыми мы начинаем интересоваться с первого взгляда, как-то
вдруг, внезапно, прежде
чем скажем слово.
— Нет, учусь… — отвечал молодой человек, отчасти удивленный и особенным витиеватым тоном речи, и тем,
что так прямо, в упор, обратились к нему. Несмотря на недавнее мгновенное желание хотя какого бы ни было сообщества с людьми, он при первом, действительно обращенном к нему, слове
вдруг ощутил свое обычное неприятное и раздражительное чувство отвращения ко всякому чужому лицу, касавшемуся или хотевшему только прикоснуться к его личности.
Мармеладов остановился, хотел было улыбнуться, но
вдруг подбородок его запрыгал. Он, впрочем, удержался. Этот кабак, развращенный вид, пять ночей на сенных барках и штоф, а вместе с тем эта болезненная любовь к жене и семье сбивали его слушателя с толку. Раскольников слушал напряженно, но с ощущением болезненным. Он досадовал,
что зашел сюда.
Ну-с, государь ты мой (Мармеладов
вдруг как будто вздрогнул, поднял голову и в упор посмотрел на своего слушателя), ну-с, а на другой же день, после всех сих мечтаний (то есть это будет ровно пять суток назад тому) к вечеру, я хитрым обманом, как тать в нощи, похитил у Катерины Ивановны от сундука ее ключ, вынул,
что осталось из принесенного жалованья, сколько всего уж не помню, и вот-с, глядите на меня, все!
— Ну, а коли я соврал, — воскликнул он
вдруг невольно, — коли действительно не подлец человек, весь вообще, весь род, то есть человеческий, то значит,
что остальное все — предрассудки, одни только страхи напущенные, и нет никаких преград, и так тому и следует быть!..
«Понимаете ли, понимаете ли вы, милостивый государь,
что значит, когда уже некуда больше идти? —
вдруг припомнился ему вчерашний вопрос Мармеладова, — ибо надо, чтобы всякому человеку хоть куда-нибудь можно было пойти…»
Вдруг он вздрогнул: одна, тоже вчерашняя, мысль опять пронеслась в его голове. Но вздрогнул он не оттого,
что пронеслась эта мысль. Он ведь знал, он предчувствовал,
что она непременно «пронесется», и уже ждал ее; да и мысль эта была совсем не вчерашняя. Но разница была в том,
что месяц назад, и даже вчера еще, она была только мечтой, а теперь… теперь явилась
вдруг не мечтой, а в каком-то новом, грозном и совсем незнакомом ему виде, и он
вдруг сам сознал это… Ему стукнуло в голову, и потемнело в глазах.
Ему
вдруг захотелось понять,
что именно в этой женщине такого странного?
Он встал на ноги, в удивлении осмотрелся кругом, как бы дивясь и тому,
что зашел сюда, и пошел на Т—в мост. Он был бледен, глаза его горели, изнеможение было во всех его членах, но ему
вдруг стало дышать как бы легче. Он почувствовал,
что уже сбросил с себя это страшное бремя, давившее его так долго, и на душе его стало
вдруг легко и мирно. «Господи! — молил он, — покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!»
Раскольников тут уже прошел и не слыхал больше. Он проходил тихо, незаметно, стараясь не проронить ни единого слова. Первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его. Он узнал, он
вдруг, внезапно и совершенно неожиданно узнал,
что завтра, ровно в семь часов вечера, Лизаветы, старухиной сестры и единственной ее сожительницы, дома не будет и
что, стало быть, старуха, ровно в семь часов вечера, останется дома одна.
До его квартиры оставалось только несколько шагов. Он вошел к себе, как приговоренный к смерти. Ни о
чем не рассуждал и совершенно не мог рассуждать; но всем существом своим
вдруг почувствовал,
что нет у него более ни свободы рассудка, ни воли и
что все
вдруг решено окончательно.
Конечно, если бы даже целые годы приходилось ему ждать удобного случая, то и тогда, имея замысел, нельзя было рассчитывать наверное на более очевидный шаг к успеху этого замысла, как тот, который представлялся
вдруг сейчас. Во всяком случае, трудно было бы узнать накануне и наверно, с большею точностию и с наименьшим риском, без всяких опасных расспросов и разыскиваний,
что завтра, в таком-то часу, такая-то старуха, на которую готовится покушение, будет дома одна-одинехонька.
Вдруг он услышал,
что студент говорит офицеру про процентщицу, Алену Ивановну, коллежскую секретаршу, и сообщает ему ее адрес.
Вдруг он ясно услышал,
что бьют часы.
Только
что он достал заклад, как
вдруг где-то на дворе раздался чей-то крик...
Но каково же было его изумление, когда он
вдруг увидал,
что Настасья не только на этот раз дома, у себя в кухне, но еще занимается делом: вынимает из корзины белье и развешивает на веревках!
Тут заинтересовало его
вдруг: почему именно во всех больших городах человек не то
что по одной необходимости, но как-то особенно наклонен жить и селиться именно в таких частях города, где нет ни садов, ни фонтанов, где грязь и вонь и всякая гадость.
«Так, верно, те, которых ведут на казнь, прилепливаются мыслями ко всем предметам, которые им встречаются на дороге», — мелькнуло у него в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорей погасил эту мысль… Но вот уже и близко, вот и дом, вот и ворота. Где-то
вдруг часы пробили один удар. «
Что это, неужели половина восьмого? Быть не может, верно, бегут!»
Чувства ли его были так изощрены (
что вообще трудно предположить), или действительно было очень слышно, но
вдруг он различил как бы осторожный шорох рукой у замочной ручки и как бы шелест платья о самую дверь.
— Да
что вы так смотрите, точно не узнали? — проговорил он
вдруг тоже со злобой. — Хотите берите, а нет — я к другим пойду, мне некогда.
— Да
чего же ты, батюшка, так
вдруг…
что такое? — спросила она, смотря на заклад.
Стараясь развязать снурок и оборотясь к окну, к свету (все окна у ней были заперты, несмотря на духоту), она на несколько секунд совсем его оставила и стала к нему задом. Он расстегнул пальто и высвободил топор из петли, но еще не вынул совсем, а только придерживал правою рукой под одеждой. Руки его были ужасно слабы; самому ему слышалось, как они, с каждым мгновением, все более немели и деревенели. Он боялся,
что выпустит и уронит топор…
вдруг голова его как бы закружилась.
Ему
вдруг почудилось,
что старуха, пожалуй, еще жива и еще может очнуться.
Вдруг он припомнил и сообразил,
что этот большой ключ, с зубчатою бородкой, который тут же болтается с другими маленькими, непременно должен быть вовсе не от комода (как и в прошлый раз ему на ум пришло), а от какой-нибудь укладки, и
что в этой-то укладке, может быть, все и припрятано.
Но только
что он пошевелил это тряпье, как
вдруг из-под шубки выскользнули золотые часы.
Вдруг послышалось,
что в комнате, где была старуха, ходят. Он остановился и притих, как мертвый. Но все было тихо, стало быть померещилось.
Вдруг явственно послышался легкий крик или как будто кто-то тихо и отрывисто простонал и замолчал. Затем опять мертвая тишина, с минуту или с две. Он сидел на корточках у сундука и ждал, едва переводя дух, но
вдруг вскочил, схватил топор и выбежал из спальни.
И
вдруг показалось ему,
что он точно окостенел,
что это точно во сне, когда снится,
что догоняют, близко, убить хотят, а сам точно прирос к месту и руками пошевелить нельзя.
Как только звякнул жестяной звук колокольчика, ему
вдруг как будто почудилось,
что в комнате пошевелились.
Он плохо теперь помнил себя;
чем дальше, тем хуже. Он помнил, однако, как
вдруг, выйдя на канаву, испугался,
что мало народу и
что тут приметнее, и хотел было поворотить назад в переулок. Несмотря на то,
что чуть не падал, он все-таки сделал крюку и пришел домой с другой совсем стороны.
Теперь же
вдруг ударил такой озноб,
что чуть зубы не выпрыгнули, и все в нем так и заходило.
Вдруг он вспомнил,
что кошелек и вещи, которые он вытащил у старухи из сундука, все до сих пор у него по карманам лежат!
Вдруг он весь вздрогнул от ужаса: «Боже мой, — шептал он в отчаянии, —
что со мною?
Вдруг он вспомнил,
что и на кошельке была кровь.
На лестнице он вспомнил,
что оставляет все вещи так, в обойной дыре, — «а тут, пожалуй, нарочно без него обыск», — вспомнил и остановился. Но такое отчаяние и такой, если можно сказать, цинизм гибели
вдруг овладели им,
что он махнул рукой и пошел дальше.
На улице опять жара стояла невыносимая; хоть бы капля дождя во все эти дни. Опять пыль, кирпич и известка, опять вонь из лавочек и распивочных, опять поминутно пьяные, чухонцы-разносчики и полуразвалившиеся извозчики. Солнце ярко блеснуло ему в глаза, так
что больно стало глядеть, и голова его совсем закружилась, — обыкновенное ощущение лихорадочного, выходящего
вдруг на улицу в яркий солнечный день.
— А ты, такая-сякая и этакая, — крикнул он
вдруг во все горло (траурная дама уже вышла), — у тебя там
что прошедшую ночь произошло? а? Опять позор, дебош на всю улицу производишь. Опять драка и пьянство. В смирительный [Смирительный — т. е. смирительный дом — место, куда заключали на определенный срок за незначительные проступки.] мечтаешь! Ведь я уж тебе говорил, ведь я уж предупреждал тебя десять раз,
что в одиннадцатый не спущу! А ты опять, опять, такая-сякая ты этакая!
Раскольникову показалось,
что письмоводитель стал с ним небрежнее и презрительнее после его исповеди, — но странное дело, — ему
вдруг стало самому решительно все равно до чьего бы то ни было мнения, и перемена эта произошла как-то в один миг, в одну минуту.
Наконец, пришло ему в голову,
что не лучше ли будет пойти куда-нибудь на Неву? Там и людей меньше, и незаметнее, и во всяком случае удобнее, а главное — от здешних мест дальше. И удивился он
вдруг: как это он целые полчаса бродил в тоске и тревоге, и в опасных местах, а этого не мог раньше выдумать! И потому только целые полчаса на безрассудное дело убил,
что так уже раз во сне, в бреду решено было! Он становился чрезвычайно рассеян и забывчив и знал это. Решительно надо было спешить!
Он пошел к Неве по В—му проспекту; но дорогою ему пришла
вдруг еще мысль: «Зачем на Неву? Зачем в воду? Не лучше ли уйти куда-нибудь очень далеко, опять хоть на острова, и там где-нибудь, в одиноком месте, в лесу, под кустом, — зарыть все это и дерево, пожалуй, заметить?» И хотя он чувствовал,
что не в состоянии всего ясно и здраво обсудить в эту минуту, но мысль ему показалась безошибочною.
Показалось ему
вдруг тоже,
что ужасно ему теперь отвратительно проходить мимо той скамейки, на которой он тогда, по уходе девочки, сидел и раздумывал, и ужасно тоже будет тяжело встретить опять того усача, которому он тогда дал двугривенный: «Черт его возьми!»
«А черт возьми это все! — подумал он
вдруг в припадке неистощимой злобы. — Ну началось, так и началось, черт с ней и с новою жизнию! Как это, господи, глупо!.. А сколько я налгал и наподличал сегодня! Как мерзко лебезил и заигрывал давеча с сквернейшим Ильей Петровичем! А впрочем, вздор и это! Наплевать мне на них на всех, да и на то,
что я лебезил и заигрывал! Совсем не то! Совсем не то!..»
Он остановился
вдруг, когда вышел на набережную Малой Невы, на Васильевском острове, подле моста. «Вот тут он живет, в этом доме, — подумал он. —
Что это, да никак я к Разумихину сам пришел! Опять та же история, как тогда… А очень, однако же, любопытно: сам я пришел или просто шел, да сюда зашел? Все равно; сказал я… третьего дня…
что к нему после того на другой день пойду, ну
что ж, и пойду! Будто уж я и не могу теперь зайти…»
— Неужели уж так плохо? Да ты, брат, нашего брата перещеголял, — прибавил он, глядя на лохмотья Раскольникова. — Да садись же, устал небось! — и когда тот повалился на клеенчатый турецкий диван, который был еще хуже его собственного, Разумихин разглядел
вдруг,
что гость его болен.
Но в ту минуту, как он стоял у перил и все еще бессмысленно и злобно смотрел вслед удалявшейся коляске, потирая спину,
вдруг он почувствовал,
что кто-то сует ему в руки деньги.
Теперь
вдруг резко вспомнил он про эти прежние свои вопросы и недоумения, и показалось ему,
что не нечаянно он вспомнил теперь про них.
Раскольников в бессилии упал на диван, но уже не мог сомкнуть глаз; он пролежал с полчаса в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного ужаса, какого никогда еще не испытывал.
Вдруг яркий свет озарил его комнату: вошла Настасья со свечой и с тарелкой супа. Посмотрев на него внимательно и разглядев,
что он не спит, она поставила свечку на стол и начала раскладывать принесенное: хлеб, соль, тарелку, ложку.
Но, поднеся несколько ложек, Разумихин
вдруг приостановился и объявил,
что насчет дальнейшего надо посоветоваться с Зосимовым.
Но по какой-то странной, чуть не звериной хитрости ему
вдруг пришло в голову скрыть до времени свои силы, притаиться, прикинуться, если надо, даже еще не совсем понимающим, а между тем выслушать и выведать,
что такое тут происходит?