Неточные совпадения
—
Да клянусь же, что
нет!
—
Да уж я и сам понимаю теперь, что эгоист!
Нет, шабаш! исправлюсь и буду добрее!
— На экипаж…
Нет, ты на меня ворчишь, а не на экипаж. Сам виноват,
да он же и ругается!
— Его-то выгонят?
Да вы сдурели аль
нет?
Да ведь Егор-то Ильич перед ним на цыпочках ходит!
Да Фома велел раз быть вместо четверга середе, так они там, все до единого, четверг середой почитали. «Не хочу, чтоб был четверг, а будь середа!» Так две середы на одной неделе и было. Вы думаете, я приврал что-нибудь? Вот на столечко не приврал! Просто, батюшка, штука капитана Кука выходит!
— А кто вас тянул к дядюшке? Сидели бы там, где-нибудь у себя, коли было где сесть!
Нет, батюшка, тут, я вам скажу, ученостью мало возьмете,
да и никакой дядюшка вам не поможет; попадете в аркан!
Да я у них похудел в одни сутки. Ну, верите ли, что я у них похудел?
Нет, вы, я вижу, не верите. Что ж, пожалуй, бог с вами, не верьте.
«Так вот
нет же, говорит, и я именинник!»
Да ведь будет Ильин день, а не Фомин!
Да ты, батюшка, слушаешь иль
нет?
«
Нет, говорит, у тебя пятьсот душ, живешь на готовом, а пользы отечеству не приносишь; надо служить, а ты все дома сидишь
да на гармонии играешь».
Так
нет же, покатывается на мой счет, хаханьки
да хихиньки такие пошли… то есть целомудрия в нем
нет никакого, я вам скажу,
да еще на французском диалекте поносить меня вздумал: «кошон» [Свинья (франц. — cochon).] говорит.
— Ну, ну, это вздор! Богу
да царю кланяйтесь, а не мне… Ну, ступайте, ведите себя хорошо, заслужите ласку… ну и там все… Знаешь, — сказал он, вдруг обращаясь ко мне, только что ушли мужики, и как-то сияя от радости, — любит мужичок доброе слово,
да и подарочек не повредит. Подарю-ка я им что-нибудь, — а? как ты думаешь? Для твоего приезда… Подарить или
нет?
Несмотря на то, я как-то не умел отвечать: ни
да, ни
нет не сказал.
—
Да ты с ума сошел или
нет?
Татьяна Ивановна… ах,
да их
нет, благодетельницы! а то б и у них платьице поцеловал.
—
Да ведь я только пожать ее у вас просил, батюшка, если только позволите, а не поцеловать. А вы уж думали, что поцеловать?
Нет, отец родной, покамест еще только пожать. Вы, благодетель, верно меня за барского шута принимаете? — проговорил он, смотря на меня с насмешкою.
—
Нет, отец родной, не слыхал; так разве что-нибудь…
да где нам! А что-с?
— Да-с, мы-то с умом говорили-с, — подхватил Ежевикин, увиваясь около Фомы Фомича. — Ума-то у нас так немножко-с, занимать приходится, разве-разве что на два министерства хватит, а
нет, так мы и с третьим управимся, — вот как у нас!
—
Да я и сам потом смеялся, — крикнул дядя, смеясь добродушным образом и радуясь, что все развеселились. —
Нет, Фома, уж куда ни шло! распотешу я вас всех, расскажу, как я один раз срезался… Вообрази, Сергей, стояли мы в Красногорске…
Да я в людскую теперь не могу сойти: «француз ты, говорят, француз!»
Нет, сударь, Фома Фомич, не один я, дурак, а уж и добрые люди начали говорить в один голос, что вы как есть злющий человек теперь стали, а что барин наш перед вами все одно, что малый ребенок; что вы хоть породой и енаральский сын и сами, может, немного до енарала не дослужили, но такой злющий, как то есть должен быть настоящий фурий.
— Ученый! — завопил Фома, — так это он-то ученый? Либерте-эгалите-фратерните! [Свобода, равенство, братство (франц.: liberté, égalité, fraternité).] Журналь де деба!
Нет, брат, врешь! в Саксонии не была! Здесь не Петербург, не надуешь!
Да плевать мне на твой де деба! У тебя де деба, а по-нашему выходит: «
Нет, брат, слаба!» Ученый!
Да ты сколько знаешь, я всемеро столько забыл! вот какой ты ученый!
—
Да что сказать тебе, друг мой? Ведь найдет же человек, когда лезть с своими пустяками! Точно ты, брат Григорий, не мог уж и времени другого найти для своих жалоб? Ну, что я для тебя сделаю? Пожалей хоть ты меня, братец. Ведь я, так сказать, изнурен вами, съеден живьем, целиком! Мочи моей
нет с ними, Сергей!
Так вот
нет же, теперь: не хочу,
да и только; отказался.
— Ну
да, Танцев; согласился я, брат Сергей, и на это. Только уж тут они такую ему подыскали рифму, что и сказать нельзя! Сегодня опять приходит, опять выдумал что-то новое. Бьюсь об заклад, что у него есть наготове новая фамилия. Есть иль
нет, Григорий, признавайся!
— Дядюшка, в каком вы заблуждении, дядюшка!
Да знаете ли, что Настасья Евграфовна завтра же едет отсюда, если уж теперь не уехала? Знаете ли, что отец нарочно и приехал сегодня, с тем чтоб ее увезти? что уж это совсем решено, что она сама лично объявила мне сегодня об этом и в заключение велела вам кланяться, — знаете ли вы это, иль
нет?
— Отказала! Гм!.. А знаешь, я как будто предчувствовал, что она откажет тебе, — сказал он в задумчивости. — Но
нет! — вскрикнул он. — Я не верю! это невозможно! Но ведь в таком случае все расстроится!
Да ты, верно, как-нибудь неосторожно с ней начал, оскорбил еще, может быть; пожалуй, еще комплименты пустился отмачивать… Расскажи мне еще раз, как это было, Сергей!
— Что ж мы, едем иль
нет? Али до ночи будем стоять
да сказки рассказывать? — прервал господин Бахчеев, влезая в коляску.
—
Да ведь я человек али
нет? Ведь зло берет; вчуже берет. Ведь я, может, ее же любя, говорю… Эх, прокисай все на свете! Ну зачем я приехал сюда? ну зачем я сворачивал? мне-то какое дело? мне-то какое дело?
— Не хотите? — взвизгнула Анфиса Петровна, задыхаясь от злости. — Не хотите? Приехали,
да и не хотите? В таком случае как же вы смели обманывать нас? В таком случае как же вы смели обещать ему, бежали с ним ночью, сами навязывались, ввели нас в недоумение, в расходы? Мой сын, может быть, благородную партию потерял из-за вас! Он, может быть, десятки тысяч приданого потерял из-за вас!.. Нет-с! Вы заплатите, вы должны теперь заплатить; мы доказательства имеем; вы ночью бежали…
— Я, брат, к тебе на минутку, — начал он торопливо, — спешил сообщить… Я уже все разузнал. Никто из них сегодня даже у обедни не был, кроме Илюши, Саши
да Настеньки. Маменька, говорят, была в судорогах. Оттирали; насилу оттерли. Теперь положено собираться к Фоме, и меня зовут. Не знаю только, поздравлять или
нет Фому с именинами-то, — важный пункт! И, наконец, как-то они примут весь этот пассаж? Ужас, Сережа, я уж предчувствую…
—
Нет, это Настенька. Намедни мы читали. Она прочла,
да и говорит: «Какие смешные стихи! Вот будет Илюша именинник, заставим его выучить
да рассказать. То-то смеху будет!»
—
Нет, я, видишь, Фома, все про журналы, — проговорил он с смущением, желая как-нибудь поправиться. — Ты, брат Фома, совершенно был прав, когда, намедни, внушал, что надо подписываться. Я и сам думаю, что надо! Гм… что ж, в самом деле, просвещение распространяют! Не то, какой же будешь сын отечества, если уж на это не подписаться? не правда ль, Сергей? Гм!..
да!.. вот хоть «Современник»… Но знаешь, Сережа, самые сильные науки, по-моему, это в том толстом журнале, как бишь его? еще в желтой обертке…
—
Да ведь он человек али
нет? — гневно отвечал мне Бахчеев. — Ведь не собака. Небось сам-то не выйдешь на улицу. Ну-тка, поди, покупайся, для плезиру.
—
Нет, батюшка, — сказал он мне, — Фома-то Фомич, пожалуй бы, и удалился отсюда,
да время еще тому не пришло: золоторогих быков еще под экипаж ему не достали! Не беспокойтесь, батюшка, хозяев из дому выживет и сам останется!
— Нет-с, не шампанского-с, — подхватила Перепелицына, которая уже успела опомниться и сообразить все обстоятельства, а вместе с тем и последствия, — а свечку Богу зажечь-с, образу помолиться,
да образом и благословить-с, как всеми набожными людьми исполняется-с…
— Куда? в сарай?
Нет, брат, не надуешь! Я уж там ночевал… А впрочем, веди… С хорошим человеком отчего не пойти?.. Подушки не надо; военному человеку не надо подушки… А ты мне, брат, диванчик, диванчик сочини…
Да, слушай, — прибавил он останавливаясь, — ты, я вижу, малый теплый; сочини-ка ты мне того… понимаешь? ромео, как только, чтоб муху задавить… единственно, чтоб муху задавить, одну то есть рюмочку.
—
Да послушайте, дядюшка, — сказал я, — ведь он жалуется на то, что ему житья
нет в здешнем доме. Отправьте его, хоть на время, в Москву, к тому каллиграфу. Ведь он, вы говорили, у каллиграфа какого-то жил.