Неточные совпадения
С негодованием
рассказал он мне про Фому Фомича и тут же сообщил мне одно обстоятельство, о котором я до сих пор еще не имел никакого понятия, именно, что Фома Фомич и генеральша задумали и положили женить
дядю на одной престранной девице, перезрелой и почти совсем полоумной, с какой-то необыкновенной биографией и чуть ли не с полумиллионом приданого; что генеральша уже успела уверить эту девицу, что они между собою родня, и вследствие того переманить к себе в дом; что
дядя, конечно, в отчаянии, но, кажется, кончится тем, что непременно женится на полумиллионе приданого; что, наконец, обе умные головы, генеральша и Фома Фомич, воздвигли страшное гонение на бедную, беззащитную гувернантку детей
дяди, всеми силами выживают ее из дома, вероятно, боясь, чтоб полковник в нее не влюбился, а может, и оттого, что он уже и успел в нее влюбиться.
Впрочем, на все мои расспросы: уж не влюблен ли
дядя в самом деле, рассказчик не мог или не хотел дать мне точного ответа, да и вообще
рассказывал скупо, нехотя и заметно уклонялся от подобных объяснений.
— Науками, братец, науками, вообще науками! Я вот только не могу сказать, какими именно, а только знаю, что науками. Как про железные дороги говорит! И знаешь, — прибавил
дядя полушепотом, многозначительно прищуривая правый глаз, — немного эдак, вольных идей! Я заметил, особенно когда про семейное счастье заговорил… Вот жаль, что я сам мало понял (времени не было), а то бы
рассказал тебе все как по нитке. И, вдобавок, благороднейших свойств человек! Я его пригласил к себе погостить. С часу на час ожидаю.
— Прямо из города, благодетель! прямо оттуда, отец родной! все
расскажу, только позвольте сначала честь заявить, — проговорил вошедший старичок и направился прямо к генеральше, но остановился на полдороге и снова обратился к
дяде...
— Да ты б объяснил ему, Евграф Ларионыч, ты б
рассказал, — проговорил, наконец,
дядя, смотря на старика с тоской и упреком.
— Да я и сам потом смеялся, — крикнул
дядя, смеясь добродушным образом и радуясь, что все развеселились. — Нет, Фома, уж куда ни шло! распотешу я вас всех,
расскажу, как я один раз срезался… Вообрази, Сергей, стояли мы в Красногорске…
Стояли мы в Красногорске (начал
дядя, сияя от удовольствия, скороговоркой и торопясь, с бесчисленными вводными предложениями, что было с ним всегда, когда он начинал что-нибудь
рассказывать для удовольствия публики).
— Друг мой! — продолжал
дядя с глубоким чувством. — Они требуют от меня невозможного! Ты будешь судить меня; ты теперь станешь между ним и мною, как беспристрастный судья. Ты не знаешь, ты не знаешь, чего они от меня требовали, и, наконец, формально потребовали, все высказали! Но это противно человеколюбию, благородству, чести… Я все
расскажу тебе, но сперва…
Не теряя ни минуты, я поспешил
рассказать ему весь мой разговор с Настенькой, мое сватовство, ее решительный отказ, ее гнев на
дядю за то, что он смел меня вызывать письмом; объяснил, что она надеется его спасти своим отъездом от брака с Татьяной Ивановной, — словом, не скрыл ничего; даже нарочно преувеличил все, что было неприятного в этих известиях. Я хотел поразить
дядю, чтоб допытаться от него решительных мер, — и действительно поразил. Он вскрикнул и схватил себя за голову.
И я
рассказал ему сцену в беседке с Обноскиным.
Дядя был в чрезвычайном удивлении. Я ни слова не упомянул о Мизинчикове.
Оставшись один, я вспомнил о моей встрече давеча с Настенькой и был рад, что не
рассказал о ней
дяде: я бы расстроил его еще более. Предвидел я большую грозу и не мог понять, каким образом
дядя устроит свои дела и сделает предложение Настеньке. Повторяю: несмотря на всю веру в его благородство, я поневоле сомневался в успехе.
Даже и теперь в доме
дяди с ужасом
рассказывают о тогдашнем его положении.
Неточные совпадения
Аркадий притих, а Базаров
рассказал ему свою дуэль с Павлом Петровичем. Аркадий очень удивился и даже опечалился; но не почел нужным это выказать; он только спросил, действительно ли не опасна рана его
дяди? И, получив ответ, что она — самая интересная, только не в медицинском отношении, принужденно улыбнулся, а на сердце ему и жутко сделалось, и как-то стыдно. Базаров как будто его понял.
Но он робел и волновался недолго; спокойствие Одинцовой сообщилось и ему: четверти часа не прошло, как уж он свободно
рассказывал о своем отце,
дяде, о жизни в Петербурге и в деревне.
И Аркадий
рассказал ему историю своего
дяди. Читатель найдет ее в следующей главе.
Клим искоса взглянул на мать, сидевшую у окна; хотелось спросить: почему не подают завтрак? Но мать смотрела в окно. Тогда, опасаясь сконфузиться, он сообщил
дяде, что во флигеле живет писатель, который может
рассказать о толстовцах и обо всем лучше, чем он, он же так занят науками, что…
— Что же тут странного? — равнодушно пробормотал Иноков и сморщил губы в кривую улыбку. — Каменщики, которых не побило, отнеслись к несчастью довольно спокойно, — начал он
рассказывать. — Я подбежал, вижу — человеку ноги защемило между двумя тесинами, лежит в обмороке. Кричу какому-то
дяде: «Помоги вытащить», а он мне: «Не тронь, мертвых трогать не дозволяется». Так и не помог, отошел. Да и все они… Солдаты — работают, а они смотрят…