Неточные совпадения
Но боже, как она была прекрасна! Никогда, ни прежде, ни после, не видал я ее такою, как в этот роковой день. Та ли, та ли это Наташа, та ли это девочка, которая, еще только год тому назад, не спускала с меня глаз и, шевеля за мною губками, слушала мой роман и которая так весело, так беспечно хохотала и
шутила в тот вечер с
отцом и со мною за ужином? Та ли это Наташа, которая там, в той комнате, наклонив головку и вся загоревшись румянцем, сказала мне: да.
— Послушай, Наташа, ты спрашиваешь — точно
шутишь. Не
шути.Уверяю тебя, это очень важно. Такой тон, что я и руки опустил. Никогда
отец так со мной не говорил. То есть скорее Лиссабон провалится, чем не сбудется по его желанию; вот какой тон!
Я позволил себе уклониться от повествования, так как вчерашний Машин поступок бросил меня к воспоминаниям о детстве. Матери я не помню, но у меня была тетя Анфиса, которая всегда крестила меня на ночь. Она была молчаливая старая дева, с прыщами на лице, и очень стыдилась, когда
отец шутил с ней о женихах. Я был еще маленький, лет одиннадцати, когда она удавилась в маленьком сарайчике, где у нас складывали уголья. Отцу она потом все представлялась, и этот веселый атеист заказывал обедни и панихиды.
Но этого мало: он не женился и детей не имел, хотя у отца его была большая семья. Он рассуждал так: «
Отцу шутя можно было прожить! В то время и щуки были добрее, и окуни на нас, мелюзгу, не зарились. А хотя однажды он и попал было в уху, так и тут нашелся старичок, который его вызволил! А нынче, как рыба-то в реках повывелась, и пискари в честь попали. Так уж тут не до семьи, а как бы только самому прожить!»
Неточные совпадения
Служив отлично-благородно, // Долгами жил его
отец, // Давал три бала ежегодно // И промотался наконец. // Судьба Евгения хранила: // Сперва Madame за ним ходила, // Потом Monsieur ее сменил; // Ребенок был резов, но мил. // Monsieur l’Abbé, француз убогой, // Чтоб не измучилось дитя, // Учил его всему
шутя, // Не докучал моралью строгой, // Слегка за шалости бранил // И в Летний сад гулять водил.
«Странный человек этот лекарь!» — думала она, лежа в своей великолепной постели, на кружевных подушках, под легким шелковым одеялом… Анна Сергеевна наследовала от
отца частицу его наклонности к роскоши. Она очень любила своего грешного, но доброго
отца, а он обожал ее, дружелюбно
шутил с ней, как с ровней, и доверялся ей вполне, советовался с ней. Мать свою она едва помнила.
От
отца своего он перенял смотреть на все в жизни, даже на мелочи, не
шутя; может быть, перенял бы от него и педантическую строгость, которою немцы сопровождают взгляд свой, каждый шаг в жизни, в том числе и супружество.
— Да, за этим! Чтоб вы не
шутили вперед с страстью, а научили бы, что мне делать теперь, — вы, учитель!.. А вы подожгли дом, да и бежать! «Страсть прекрасна, люби, Вера, не стыдись!» Чья это проповедь:
отца Василья?
— Ничего, брат… я так с испугу. Ах, Дмитрий! Давеча эта кровь
отца… — Алеша заплакал, ему давно хотелось заплакать, теперь у него вдруг как бы что-то порвалось в душе. — Ты чуть не убил его… проклял его… и вот теперь… сейчас… ты
шутишь шутки… «кошелек или жизнь»!