— Все, решительно все, — отвечал Алеша, — и благодарю бога, который внушил мне эту мысль; но слушайте, слушайте! Четыре дня тому назад я решил так: удалиться от вас и кончить все самому. Если б я был с вами, я бы все колебался, я бы
слушал вас и никогда бы не решился. Один же, поставив именно себя в такое положение, что каждую минуту должен был твердить себе, что надо кончить и что я долженкончить, я собрался с духом и — кончил! Я положил воротиться к вам с решением и воротился с решением!
Неточные совпадения
—
Послушайте, — сказал я, почти не зная, с чего и начать, — не горюйте об Азорке. Пойдемте, я
вас отвезу домой. Успокойтесь. Я сейчас схожу за извозчиком. Где
вы живете?
— Нет,
послушайте, — прибавил он с непостижимым простодушием, —
вы не смотрите на меня, что я такой кажусь; право, у меня чрезвычайно много наблюдательности; вот
вы увидите сами.
Но
послушайте, Иван Петрович, может быть, все это уладится к лучшему; как
вы думаете?
— Ну, вот дуру нашел.
Вы его, пожалуйста, не
слушайте, все смеется надо мной. Какие они генералы?
—
Послушайте, Николай Сергеич, — отвечал я наконец, решившись сказать главное слово, без которого мы бы не понимали друг друга. — Можете ли
вы быть со мною совершенно откровенны?
—
Послушайте, Николай Сергеич, решим так: подождем. Будьте уверены, что не одни глаза смотрят за этим делом, и, может быть, оно разрешится самым лучшим образом, само собою, без насильственных и искусственных разрешений, как например эта дуэль. Время — самый лучший разрешитель! А наконец, позвольте
вам сказать, что весь ваш проект совершенно невозможен. Неужели ж
вы могли хоть одну минуту думать, что князь примет ваш вызов?
— Ты все смеешься. Но ведь я от тебя ничего никогда не слыхал такого; и от всего вашего общества тоже никогда не слыхал. У
вас, напротив, всё это как-то прячут, всё бы пониже к земле, чтоб все росты, все носы выходили непременно по каким-то меркам, по каким-то правилам — точно это возможно! Точно это не в тысячу раз невозможнее, чем то, об чем мы говорим и что думаем. А еще называют нас утопистами!
Послушал бы ты, как они мне вчера говорили…
— Неужели ты сомневаешься? Прощай, Наташа, прощай, возлюбленная ты моя, — вечная моя возлюбленная! Прощай, Ваня! Ах, боже мой, я
вас нечаянно назвал Ваней;
послушайте, Иван Петрович, я
вас люблю — зачем мы не на ты.Будем на ты.
— Ну, так и есть! — вскричала она, всплеснув руками. — Чай ханский, по шести целковых, третьего дня купец подарил, а он его с коньяком хочет пить. Не
слушайте, Иван Петрович, вот я
вам сейчас налью… увидите, сами увидите, какой чай!
— Да
вы, может быть, побрезгаете, что он вот такой… пьяный. Не брезгайте, Иван Петрович, он добрый, очень добрый, а уж
вас как любит! Он про
вас мне и день и ночь теперь говорит, все про
вас. Нарочно ваши книжки купил для меня; я еще не прочла; завтра начну. А уж мне-то как хорошо будет, когда
вы придете! Никого-то не вижу, никто-то не ходит к нам посидеть. Все у нас есть, а сидим одни. Теперь вот я сидела, все
слушала, все
слушала, как
вы говорили, и как это хорошо… Так до пятницы…
— В нем лжи нет, — отвечала она, подумав, — и когда он посмотрит прямо в глаза и что-нибудь говорит мне при этом, то мне это очень нравится…
Послушайте, Иван Петрович, вот я с
вами говорю об этом, я девушка, а
вы мужчина; хорошо ли я это делаю или нет?
— Так я и всегда делаю, — перебила она, очевидно спеша как можно больше наговориться со мною, — как только я в чем смущаюсь, сейчас спрошу свое сердце, и коль оно спокойно, то и я спокойна. Так и всегда надо поступать. И я потому с
вами говорю так совершенно откровенно, как будто сама с собою, что, во-первых,
вы прекрасный человек, и я знаю вашу прежнюю историю с Наташей до Алеши, и я плакала, когда
слушала.
— Много у меня проектов, — отвечала она серьезно, — а между тем я все путаюсь. Потому-то и ждала
вас с таким нетерпением, чтоб
вы мне все это разрешили.
Вы все это гораздо лучше меня знаете. Ведь
вы для меня теперь как будто какой-то бог.
Слушайте, я сначала так рассуждала: если они любят друг друга, то надобно, чтоб они были счастливы, и потому я должна собой пожертвовать и им помогать. Ведь так!
— Боже мой, что из этого всего выйдет — не знаю.
Послушайте, Иван Петрович. Я
вам обо всем буду писать, буду часто писать и много. Уж я теперь пошла
вас мучить.
Вы часто будете к нам приходить?
— А так как
вы наблюдаете интересы известной особы, то
вам и хочется
послушать, что я буду говорить. Так ли? — прибавил он с злою улыбкою.
— Князь!
Послушайте, князь! — вскричал я, — я не понимаю в
вас этой быстрой перемены, но… перемените разговор, прошу
вас!
Вам отвратительно
слушать?
Послушайте: любите
вы женщин?
Неточные совпадения
Городничий. Ну,
слушайте же, Степан Ильич! Чиновник-то из Петербурга приехал. Как
вы там распорядились?
Послушайте ж,
вы сделайте вот что: квартальный Пуговицын… он высокого роста, так пусть стоит для благоустройства на мосту.
Городничий (тихо, Добчинскому).
Слушайте:
вы побегите, да бегом, во все лопатки, и снесите две записки: одну в богоугодное заведение Землянике, а другую жене. (Хлестакову.)Осмелюсь ли я попросить позволения написать в вашем присутствии одну строчку к жене, чтоб она приготовилась к принятию почтенного гостя?
Послушайте, Иван Кузьмич, нельзя ли
вам, для общей нашей пользы, всякое письмо, которое прибывает к
вам в почтовую контору, входящее и исходящее, знаете, этак немножко распечатать и прочитать: не содержится ли нем какого-нибудь донесения или просто переписки.
Артемий Филиппович. Смотрите, чтоб он
вас по почте не отправил куды-нибудь подальше.
Слушайте: эти дела не так делаются в благоустроенном государстве. Зачем нас здесь целый эскадрон? Представиться нужно поодиночке, да между четырех глаз и того… как там следует — чтобы и уши не слыхали. Вот как в обществе благоустроенном делается! Ну, вот
вы, Аммос Федорович, первый и начните.