Неточные совпадения
Надо думать,
что он был большим знатоком людей.
В короткое время своего знакомства с Ихменевым он совершенно узнал, с кем имеет дело, и понял,
что Ихменева
надо очаровать дружеским, сердечным образом, надобно привлечь к себе его сердце, и
что без этого деньги не много сделают.
— Знаешь, Ваня? — продолжал старик, увлекаясь все более и более, — это хоть не служба, зато все-таки карьера. Прочтут и высокие лица. Вот ты говорил, Гоголь вспоможение ежегодное получает и за границу послан. А
что, если б и ты? А? Или еще рано?
Надо еще что-нибудь сочинить? Так сочиняй, брат, сочиняй поскорее! Не засыпай на лаврах.
Чего глядеть-то!
Я ведь и сама знаю,
что с ума сошла и не так люблю, как
надо.
Ваня! — продолжала она, и губы ее задрожали, — вот ты воротишься теперь к ним,домой; у тебя такое золотое сердце,
что хоть они и не простят меня, но, видя,
что и ты простил, может быть, хоть немного смягчатся
надо мной.
Одно жаль,
что я до сих пор не успел ни строчки написать туда; предупредить бы
надо.
Но убитый вид ее, дрожавшей перед ним от страха, тронул его. Он как будто устыдился своего гнева и на минуту сдержал себя. Мы все молчали; я старался не глядеть на него. Но добрая минута тянулась недолго. Во
что бы ни стало
надо было высказаться, хотя бы взрывом, хотя бы проклятием.
Между нами уже давно было условлено, чтоб она ставила свечку на окно, если ей очень и непременно
надо меня видеть, так
что если мне случалось проходить близко (а это случалось почти каждый вечер), то я все-таки, по необыкновенному свету в окне, мог догадаться,
что меня ждут и
что я ей нужен.
— Это все правда, — сказал я, —
что ты говоришь, Наташа. Значит, ему
надо теперь узнать и полюбить тебя вновь. А главное: узнать.
Что ж? Он и полюбит тебя. Неужели ж ты думаешь,
что он не в состоянии узнать и понять тебя, он, он, такое сердце!
—
Надо кончить с этой жизнью. Я и звала тебя, чтоб выразить все, все,
что накопилось теперь и
что я скрывала от тебя до сих пор. — Она всегда так начинала со мной, поверяя мне свои тайные намерения, и всегда почти выходило,
что все эти тайны я знал от нее же.
—
Надо вам заметить,
что хоть у отца с графиней и порешено наше сватовство, но официально еще до сих пор решительно ничего не было, так
что мы хоть сейчас разойдемся и никакого скандала; один только граф Наинский знает, но ведь это считается родственник и покровитель.
Мне
надо было отвлечь его от вас во
что бы то ни стало; я стал действовать и думал,
что достиг своей цели.
Но я чувствую,
что мне еще долго
надо будет ждать, чтоб убедить вас вполне в моей искренности…
А когда будем выходить отсюда, то он, наверно, сам ко мне подойдет и скажет то,
что мне
надо…
Ну, Степан, — продолжал он, обращаясь к половому, — понимаешь,
чего мне
надо?
— Разумеется, не лгал. Мне кажется, и думать об этом нечего. Нельзя даже предлога приискать к какой-нибудь хитрости. И, наконец,
что ж я такое в глазах его, чтоб до такой степени смеяться
надо мной? Неужели человек может быть способен на такую обиду?
— Любите, Александра Семеновна, домашние свои… А не забыли,
что любить-то
надо? Словечко-то не забыли? Вот которому я вас учил?
К тому времени дело этой девочки, надеюсь, совсем кончится; в тот же раз я с тобой серьезно переговорю, потому
что за тебя
надо серьезно приняться.
— Да
что, кончилось благополучнейшим образом, и цель достигнута, понимаешь? Теперь же мне некогда. На минутку зашел только уведомить,
что мне некогда и не до тебя; да, кстати, узнать:
что, ты ее поместишь куда-нибудь или у себя держать хочешь? Потому это
надо обдумать и решить.
Голова моя болела и кружилась все более и более. Свежий воздух не принес мне ни малейшей пользы. Между тем
надо было идти к Наташе. Беспокойство мое об ней не уменьшалось со вчерашнего дня, напротив — возрастало все более и более. Вдруг мне показалось,
что Елена меня окликнула. Я оборотился к ней.
— Гм! каков дед, такова и внучка. После все это мне расскажешь. Может быть, можно будет и помочь чем-нибудь, так чем-нибудь, коль уж она такая несчастная… Ну, а теперь нельзя ли, брат, ей сказать, чтоб она ушла, потому
что поговорить с тобой
надо серьезно.
— Ваня, ты, как я вижу, меня совсем не понимаешь! Могут быть экстренные надобности,пойми это. В иных случаях деньги способствуют независимости положения, независимости решения. Может быть, тебе теперь и не нужно, но не
надо ль на что-нибудь в будущем? Во всяком случае, я у тебя их оставлю. Это все,
что я мог собрать. Не истратишь, так воротишь. А теперь прощай! Боже мой, какой ты бледный! Да ты весь больной…
— Не пренебрегай этим, Ваня, голубчик, не пренебрегай! Сегодня никуда не ходи. Анне Андреевне так и скажу, в каком ты положении. Не
надо ли доктора? Завтра навещу тебя; по крайней мере всеми силами постараюсь, если только сам буду ноги таскать. А теперь лег бы ты… Ну, прощай. Прощай, девочка; отворотилась! Слушай, друг мой! Вот еще пять рублей; это девочке. Ты, впрочем, ей не говори,
что я дал, а так, просто истрать на нее, ну там башмачонки какие-нибудь, белье… мало ль
что понадобится! Прощай, друг мой…
«Любящее и гордое сердечко, — подумал я, — а как долго
надо мне было заслужить, чтоб ты для меня стала… Нелли». Но теперь я уже знал,
что ее сердце предано мне навеки.
— Он был прежде богатый… Я не знаю, кто он был, — отвечала она. — У него был какой-то завод… Так мамаша мне говорила. Она сначала думала,
что я маленькая, и всего мне не говорила. Все, бывало, целует меня, а сама говорит: все узнаешь; придет время, узнаешь, бедная, несчастная! И все меня бедной и несчастной звала. И когда ночью, бывало, думает,
что я сплю (а я нарочно, не сплю, притворюсь,
что сплю), она все плачет
надо мной, целует меня и говорит: бедная, несчастная!
— Вот она: ни одним словом, ни одним намеком обо мне не беспокоить Алешу ни сегодня, ни завтра. Ни одного упрека за то,
что он забыл меня; ни одного наставления. Я именно хочу встретить его так, как будто ничего между нами не было, чтоб он и заметить ничего не мог. Мне это
надо. Дадите вы мне такое слово?
— Отец, — начал он грустно, — для
чего же ты смеешься
надо мной?
Опровергни их, скажи мне что-нибудь лучше ихнего, и я пойду за тобой, но не смейся
надо мной, потому
что это очень огорчает меня.
— Говори, говори, Алеша! — сказал князь. — То,
что ты предлагаешь нам, очень умно. Может быть, с этого и
надо было начать, — прибавил он, взглянув на Наташу.
— Доказательств! — вскричала Наташа, быстро приподымаясь с кресел, — вам доказательств, коварный вы человек! Вы не могли, не могли действовать иначе, когда приходили сюда с вашим предложением! Вам
надо было успокоить вашего сына, усыпить его угрызения, чтоб он свободнее и спокойнее отдался весь Кате; без этого он все бы вспоминал обо мне, не поддавался бы вам, а вам наскучило дожидаться.
Что, разве это неправда?
— Могу ль я винить, — отвечал он с горьким чувством, — когда сам всему причиной и во всем виноват? Это я довел тебя до такого гнева, а ты в гневе и его обвинила, потому
что хотела меня оправдать; ты меня всегда оправдываешь, а я не стою того.
Надо было сыскать виноватого, вот ты и подумала,
что он. А он, право, право, не виноват! — воскликнул Алеша, одушевляясь. — И с тем ли он приезжал сюда! Того ли ожидал!
Никто так меня не понимает, как ты, и ты поймешь,
что мне
надо.
—
Что ж делать, так
надо было, Нелли.
— Потом вспомнил, а вчера забыл. Об деле действительно хотел с тобою поговорить, но пуще всего
надо было утешить Александру Семеновну. «Вот, говорит, есть человек, оказался приятель, зачем не позовешь?» И уж меня, брат, четверо суток за тебя продергивают. За бергамот мне, конечно, на том свете сорок грехов простят, но, думаю, отчего же не посидеть вечерок по-приятельски? Я и употребил стратагему [военную хитрость]: написал,
что, дескать, такое дело,
что если не придешь, то все наши корабли потонут.
— Ради бога, поедемте!
Что же со мной-то вы сделаете? Ведь я вас ждал полтора часа!.. Притом же мне с вами так
надо, так
надо поговорить — вы понимаете о
чем? Вы все это дело знаете лучше меня… Мы, может быть, решим что-нибудь, остановимся на чем-нибудь, подумайте! Ради бога, не отказывайте.
Я рассудил,
что рано ли, поздно ли
надо будет ехать. Положим, Наташа теперь одна, я ей нужен, но ведь она же сама поручила мне как можно скорей узнать Катю. К тому же, может быть, и Алеша там… Я знал,
что Наташа не будет покойна, прежде
чем я не принесу ей известий о Кате, и решился ехать. Но меня смущала Нелли.
Попросив извинения у князя, я стал одеваться. Он начал уверять меня,
что туда не
надо никаких гардеробов, никаких туалетов. «Так, разве посвежее что-нибудь! — прибавил он, инквизиторски оглядев меня с головы до ног, — знаете, все-таки эти светские предрассудки… ведь нельзя же совершенно от них избавиться. Этого совершенства вы в нашем свете долго не найдете», — заключил он, с удовольствием увидав,
что у меня есть фрак.
Теперь же, когда еще ничего не решено, у вас один только путь: признаться в несправедливости вашего иска и признаться открыто, а если
надо, так и публично, — вот мое мнение; говорю вам прямо, потому
что вы же сами спрашивали моего мнения и, вероятно, не желали, чтоб я с вами хитрил.
Что опыт, хоть бы и печальный, будет очень выгоден, потому
что научит, как поддерживать это спасительное старое, принесет для этого новые данные; а следственно, даже
надо желать, чтоб теперь поскорее дошло до последней степени неосторожности.
— Ах, Алеша, какой ты… мы сейчас, — отвечала Катя. — Нам ведь так много
надо переговорить вместе, Иван Петрович,
что не знаю, с
чего и начать. Мы очень поздно знакомимся;
надо бы раньше, хоть я вас и давным-давно знаю. И так мне хотелось вас видеть. Я даже думала вам письмо написать…
— А
что тебе с нами? Нам, напротив,
надо о многом наедине переговорить. Да послушай, ты не сердись; это необходимость — пойми хорошенько.
— Расскажите подробнее. Слушайте: я ужасно желаю видеть Наташу, потому
что мне много
надо с ней переговорить, и мне кажется,
что мы с ней все решим. А теперь я все ее представляю себе в уме: она должна быть ужасно умна, серьезная, правдивая и прекрасная собой. Ведь так?
— Так я и всегда делаю, — перебила она, очевидно спеша как можно больше наговориться со мною, — как только я в
чем смущаюсь, сейчас спрошу свое сердце, и коль оно спокойно, то и я спокойна. Так и всегда
надо поступать. И я потому с вами говорю так совершенно откровенно, как будто сама с собою,
что, во-первых, вы прекрасный человек, и я знаю вашу прежнюю историю с Наташей до Алеши, и я плакала, когда слушала.
— Мне сегодня очень весело! — вскричал он, — и, право, не знаю почему. Да, да, мой друг, да! Я именно об этой особе и хотел говорить.
Надо же окончательно высказаться, договоритьсядо чего-нибудь, и надеюсь,
что в этот раз вы меня совершенно поймете. Давеча я с вами заговорил об этих деньгах и об этом колпаке-отце, шестидесятилетнем младенце… Ну! Не стоит теперь и поминать. Я ведь это такговорил! Ха-ха-ха, ведь вы литератор, должны же были догадаться…
Он наслаждался своими насмешками
надо мною; он играл со мной, как кошка с мышью, предполагая,
что я весь в его власти.
— Вот
что, молодой мой друг, — начал он, серьезно смотря на меня, — нам с вами эдак продолжать нельзя, а потому лучше уговоримся. Я, видите ли, намерен был вам кое-что высказать, ну, а вы уж должны быть так любезны, чтобы согласиться выслушать,
что бы я ни сказал. Я желаю говорить, как хочу и как мне нравится, да по-настоящему так и
надо. Ну, так как же, молодой мой друг, будете вы терпеливы?
Если б только могло быть (
чего, впрочем, по человеческой натуре никогда быть не может), если б могло быть, чтоб каждый из нас описал всю свою подноготную, но так, чтоб не побоялся изложить не только то,
что он боится сказать и ни за
что не скажет людям, не только то,
что он боится сказать своим лучшим друзьям, но даже и то, в
чем боится подчас признаться самому себе, — то ведь на свете поднялся бы тогда такой смрад,
что нам бы всем
надо было задохнуться.
Что же теперь
надо делать?
— Добрые люди и не ждут, чтоб им прежде делали, Нелли. Они и без этого любят помогать тем, кто нуждается. Полно, Нелли; на свете очень много добрых людей. Только твоя-то беда,
что ты их не встречала и не встретила, когда было
надо.