— Так, так, сударыня! — продолжал старик, улыбаясь. — Как бишь у вас эта песня-то поется: «Во всем я
вижу образ твой?..» Да что это за новая игрушка у твоего Николеньки? Ба! ружье с штыком!
Неточные совпадения
— После, мой друг! после. Дай мне привыкнуть к мысли, что это был бред, сумасшествие, что я
видела его во сне. Ты узнаешь все, все, мой друг! Но если его
образ никогда не изгладится из моей памяти, если он, как неумолимая судьба, станет между мной и моим мужем?.. о! тогда молись вместе со мною, молись, чтоб я скорей переселилась туда, где сердце умеет только любить и где любовь не может быть преступлением!
Я думала, что,
видя вас благополучным, менее буду несчастлива; что, произнеся клятву любить вас одного, при помощи божией, я забуду все прошедшее; что
образ того, кто преследовал меня наяву и во сне, о ком я не могла и думать без преступления, изгладится навсегда из моей памяти.
Извозчик нехотя погнал лошадей и, беспрестанно оглядываясь назад, посматривал с удивлением на русского офицера, который не радовался, а казалось, горевал,
видя убитых французов. Рославлев слабел приметным
образом, голова его пылала, дыханье спиралось в груди; все предметы представлялись в каком-то смешанном, беспорядочном виде, и холодный осенний воздух казался ему палящим зноем.
Купец вынул из кармана клочок бумаги, карандаш и принялся писать. Рославлев глядел на него с удивлением. Он не мог сомневаться, что
видит перед собою старинного своего знакомца, того молчаливого офицера, который дышал ненавистию к французам; но в то же самое время не постигал причины, побуждающей его изъясняться таким странным
образом.
Корейцы
увидели образ Спасителя в каюте; и когда, на вопрос их: «Кто это», успели кое-как отвечать им, они встали с мест своих и начали низко и благоговейно кланяться образу. Между тем набралось на фрегат около ста человек корейцев, так что принуждены были больше не пускать. Долго просидели они и наконец уехали.
Когда так медленно, так нежно // Ты пьешь лобзания мои, // И для тебя часы любви // Проходят быстро, безмятежно; // Снедая слезы в тишине, // Тогда, рассеянный, унылый, // Перед собою, как во сне, // Я
вижу образ вечно милый; // Его зову, к нему стремлюсь; // Молчу, не вижу, не внимаю; // Тебе в забвенье предаюсь // И тайный призрак обнимаю. // Об нем в пустыне слезы лью; // Повсюду он со мною бродит // И мрачную тоску наводит // На душу сирую мою.
Но, не
видя образа, сквозь тленные его черты прозревал он великое и таинственное, что есть настоящая бессмертная Женя, ее любовь и вечная красота, в мире бестелесном обручался с нею, как с невестою, — и сама вечность в ее заколдованном круге была тяжким кольцом обручения.
Неточные совпадения
Стародум(читает). «…Я теперь только узнал… ведет в Москву свою команду… Он с вами должен встретиться… Сердечно буду рад, если он увидится с вами… Возьмите труд узнать
образ мыслей его». (В сторону.) Конечно. Без того ее не выдам… «Вы найдете… Ваш истинный друг…» Хорошо. Это письмо до тебя принадлежит. Я сказывал тебе, что молодой человек, похвальных свойств, представлен… Слова мои тебя смущают, друг мой сердечный. Я это и давеча приметил и теперь
вижу. Доверенность твоя ко мне…
Таким
образом, употребив первоначально меру кротости, градоначальник должен прилежно смотреть, оказала ли она надлежащий плод, и когда убедится, что оказала, то может уйти домой; когда же
увидит, что плода нет, то обязан, нимало не медля, приступить к мерам последующим.
Он
видел, что Россия имеет прекрасные земли, прекрасных рабочих и что в некоторых случаях, как у мужика на половине дороги, рабочие и земля производят много, в большинстве же случаев, когда по-европейски прикладывается капитал, производят мало, и что происходит это только оттого, что рабочие хотят работать и работают хорошо одним им свойственным
образом, и что это противодействие не случайное, а постоянное, имеющее основание в духе народа.
— Я? я переменился?.. О, никогда! Вы знаете, что это невозможно! Кто
видел вас однажды, тот навеки унесет с собою ваш божественный
образ.
— Подлец, до сих пор еще стоит! — проговорил он сквозь зубы и велел Селифану, поворотивши к крестьянским избам, отъехать таким
образом, чтобы нельзя было
видеть экипажа со стороны господского двора.