Неточные совпадения
— Извините! На
нашем варварском языке этому ремеслу нет другого названия. Впрочем,
господин… как бы сказать повежливее,
господин агент, если вам это не нравится, то… не угодно ли сюда к сторонке: нам этак ловчее будет познакомиться.
— Вот то-то, Андрюша! — сказал старый крестьянин, — зачем озорничать! Ведь
наше дело таковское — за всяким тычком не угоняешься. А уж если пришла охота подраться, так дрался бы с своим братом: скулы-то равные, — а то еще схватился с
барином!..
— Но неравно вам прилучится проезжать опять чрез
нашу Белокаменную, то порадуйте старика, взъезжайте прямо ко мне, и если я буду еще жив… Да нет! коли не станет моей Мавры Андреевны, так
господь бог милостив… услышит мои молитвы и приберет меня горемычного.
Бояр
наших, не погневайтесь сударь, учат они уму-разуму, а
нашу братью, купцов, в грязь затоптали; вас,
господа, — не осудите, батюшка! — кругом обирают, а нас, беззащитных, в разор разорили!
И потом: «Ох, тяжело, — прибавляет он, — дай боже, сто лет царствовать государю
нашему, а жаль дубинки Петра Великого — взять бы ее хоть на недельку из кунсткамеры да выбить дурь из дураков и дур…» Не погневайтесь, батюшка, ведь это не я; а ваш брат, дворянин, русских барынь и
господ так честить изволит.
Широкоплечий, вершков десяти ростом,
господин в коричневом длинном фраке, из кармана которого торчал чубук с янтарным мундштуком, войдя в комнату, перервал разговор
наших приятелей.
Конечно, для чести
нашей нации не мешало бы этих
господ, как запрещенный товар, не выпускать за границу, но сердиться на них не должно.
— Слышали ль,
господа! — сказал Ленской, — что князь Блесткин попал в адъютанты к
нашему бригадному командиру?
«Что ты, братец? — спросил я, — где
барин?» Вот он собрался с духом и стал нам рассказывать; да видно, со страстей язык-то у него отнялся: уж он мямлил, мямлил, насилу поняли, что в кладбищной церкви мертвецы пели всенощную, что вы пошли их слушать, что вдруг у самой церкви и закричали и захохотали; потом что-то зашумело, покатилось, раздался свист, гам и конской топот; что один мертвец, весь в белом, перелез через плетень, затянул во все горло: со святыми упокой — и побежал прямо к телеге; что он, видя беду неминучую, кинулся за куст, упал ничком наземь и вплоть до
нашего прихода творил молитву.
— Да, он и есть! Гляжу, слуга его чуть не плачет,
барин без памяти, а он сам не знает, куда ехать. Я обрадовался, что
господь привел меня хоть чем-нибудь возблагодарить моего благодетеля. Велел ямщику ехать ко мне и отвел больному лучшую комнату в моем доме.
Наш частной лекарь прописал лекарство, и ему теперь как будто бы полегче; а все еще в память не приходит.
— Нет, Андрей Васьянович! Конечно, сам он от неприятеля не станет прятать русского офицера, да и на нас не донесет, ведь он не француз, а немец, и надобно сказать правду — честная душа! А подумаешь, куда тяжко будет, если
господь нас не помилует. Ты уйдешь, Андрей Васьянович, а каково-то будет мне смотреть, как эти злодеи станут владеть Москвою, разорять храмы господни, жечь домы
наши…
— А теперь мой пятисотенный начальник? — подхватил с гордостию Ижорской. — Я послал его в Москву поразведать, что там делается, и отправил с ним моего Терешку с тем, что если он пробудет в Москве до завтра, то прислал бы его сегодня ко мне с какими-нибудь известиями. Но поговоримте теперь о делах службы,
господа! — продолжал полковник, переменив совершенно тон. —
Господин полковой казначей! прибавляется ли
наша казна?
— Перестаньте,
господа! — сказал Ижорской. — Что вы? Мы знаем, что вы всегда шутите друг с другом; но ведь
наш гость может подумать…
— Мундиры
наших полков очень сходны… Но извините!.. Мне некогда… Посторонитесь,
господа!
— Merci, mon officier! [Спасибо,
господин офицер! (франц.)] — сказал один усатый гренадер. — Подождите, друзья! Я сбегаю к
нашей маркитанше: у ней все найдешь за деньги.
— Хорошо! это доказывает, что вы уважаете
нашу великую нацию… Тише,
господа! прошу его не трогать! Не можете ли вы нам сказать, есть ли вооруженные люди в ближайшей деревне?
— Тише,
господа! — перервал гренадер. — Этот варвар уважает
нашу нацию, и я никому не дам его обидеть.
Ну,
господа! — продолжал начальник отряда, обращаясь к
нашим приятелям, — что намерены вы теперь делать?
— Вы слышали, я думаю,
господа, что генерал Рапп запретил принимать
наших парламентеров.
— В самую средину города, на площадь. Вам отведена квартира в доме профессора Гутмана… Правда, ему теперь не до того; но у него есть жена… дети… а к тому же одна ночь… Прощайте,
господин офицер! Не судите о
нашем городе по бургомистру: в нем нет ни капли прусской крови… Черт его просил у нас поселиться — швернот!.. Жил бы у себя в Баварии — хоц доннер-веттер!
— Ах, черт возьми! — сказал Сборской, подходя к деревне, — какой нечаянный визит, и, верно, это проказит Шамбюр. Однако ж,
господа! куда девался
наш капитан?
— Да что ты, Мильсан, веришь русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные немцы так привыкли от нас бегать, что им в голову не придет порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором! Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли,
господин Папилью? — продолжал он, относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше
нашего…
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись
наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да
барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню добрую // При всем честном миру!
Деревни
наши бедные, // А в них крестьяне хворые // Да женщины печальницы, // Кормилицы, поилицы, // Рабыни, богомолицы // И труженицы вечные, //
Господь прибавь им сил!
Пошли порядки старые! // Последышу-то
нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на
барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А
наша полоса!
«Кушай тюрю, Яша! // Молочка-то нет!» // — Где ж коровка
наша? — // «Увели, мой свет! //
Барин для приплоду // Взял ее домой». // Славно жить народу // На Руси святой!
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу
барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся
наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»