Неточные совпадения
— Так что ж, сударь?..
Не прикажете ли мне, потому что я несколькими годами
вас старее,
не сметь любоваться ничем прекрасным?
— Да, милостивые государи! — говорил важным голосом синий фрак, — поверьте мне, старику; я делал по сему предмету различные опыты и долгом считаю сообщить
вам, что принятой способ натирать по скобленому месту сандараком — есть самый удобнейший: никогда
не расплывется.
Я сегодня в настольном регистре целую строку выскоблил, и смею
вас уверить, что самой зоркой столоначальник
не заметит никак этой поскобки.
— Нет, почтеннейший! — говорил старик, покачивая головою, — воля ваша, я
не согласен с
вами. Ну рассудите милостиво: здесь берут по рублю с персоны и подают только по четыре блюда; а в ресторации «Мыс Доброй Надежды»…
— Под ружьем!.. гм, гм!.. Может быть;
вы, верно, лучше моего это знаете; да
не о том дело. Я
вам передаю то, что слышал: наших легло тридцать тысяч, а много ли осталось, об этом мне
не сказывали.
— Тридцать тысяч! — повторил краснощекой толстяк. — Проклятые турки! А
не известно ли
вам, как происходило сражение?
— Именно; а на этой стороне расположен был турецкой лагерь. Вот, сударь, в сумерки или перед рассветом —
не могу
вам сказать наверное — только втихомолку турки двинулись вперед.
— Надобно
вам сказать, что у них теперь артиллерия отличная: тяжелая действует скорее нашей конной, а конная
не по-нашему, государь мой! вся на верблюдах. Изволите видеть, как умно придумано?..
— Постойте, постойте! — продолжал Степан Кондратьевич. — Этим дело
не кончилось. Все наше войско двинулось вперед, конница бросилась на неприятельскую пехоту, и что ж?.. Как бы
вы думали?.. Турки построились в каре!.. Слышите ли, батюшка? в каре!.. Что, сударь, когда это бывало?
— Поесть? Нет, сударь,
не пойдет еда на ум, когда с нашей стороны, — как я уже имел честь
вам докладывать, — легло тридцать тысяч и
не осталось ни одного генерала: кто без руки, кто без ноги. А главнокомандующего, — прибавил Степан Кондратьевич вполголоса, — перешибло пополам ядром, вместе с лошадью.
— Жареные рябчики! — вскричал толстый господин, провожая жадным взором служанку, которая на большом блюде начала разносить жаркое. — Ну вот, почтеннейший, — продолжал он, обращаясь к худощавому старику, —
не говорил ли я
вам, что блюда блюдам розь. В «Мысе Доброй Надежды» и пять блюд, но подают ли там за общим столом вот это? — примолвил он, подхватя на вилку жареного рябчика.
—
Не потому ли
вы это думаете, — отвечал он, — что Веллингтону удалось взять обманом Бадаиос?
Не беспокойтесь, он дорого за это заплатит.
— Я советую
вам спросить об этом у сарагосских жителей, — отвечал француз, бросив гордый взгляд на Рославлева. — Впрочем, — продолжал он, — я
не знаю, почему называют войною простую экзекуцию, посланную в Испанию для усмирения бунтовщиков, которых, к стыду всех просвещенных народов, английское правительство поддерживает единственно из своих торговых видов?
— Однако ж если
вы считаете Англию в числе европейских государств, то кажется… но, впрочем, может быть, и англичане также бунтуют? Только, я думаю,
вам трудно будет послать к ним экзекуцию: для этого нужен флот; а по милости бунтовщиков англичан у
вас не осталось ни одной лодки.
— Что будет? Забавный вопрос! Кажется,
не нужно быть пророком, чтобы отгадать последствия этого необдуманного поступка. Я спрашиваю
вас самих: что останется от России, если Польша, Швеция, Турция и Персия возьмут назад свои области, если все портовые города займутся нашими войсками, если…
Глупая толпа, беззащитное стадо, которое, несмотря на свою многочисленность,
не значит ничего в военном отношении; и боже
вас сохрани от народной войны!
— Я
не мешаю
вам хвалить образ войны, приличный одним варварам и отвратительный для каждого просвещенного человека; но позвольте и мне также остаться при моем мнении.
Я повторяю
вам, что народная война
не спасла б России, а ускорила б ее погибель.
— И надобно
вам отдать справедливость, — продолжал офицер, —
вы исполняете вашу
не слишком завидную должность во всех рублевых трактирах с таким же похвальным усердием, с каким исполняют ее другие в гостиных комнатах хорошего общества.
— Государь мой! я
вас не понимаю.
— Извините! На нашем варварском языке этому ремеслу нет другого названия. Впрочем, господин… как бы сказать повежливее, господин агент, если
вам это
не нравится, то…
не угодно ли сюда к сторонке: нам этак ловчее будет познакомиться.
— Тише,
не шумите, а
не то я подумаю, что
вы трус и хотите отделаться одним криком. Послушайте!..
— Я
вас целый век
не видала. Уж
не прощаться ли
вы приехали со мною?
— Жаль только, — перервал путешественник, — что любовь
не греет у
вас в России: это было бы очень кстати. Скажите, княгиня, бывает ли у
вас когда-нибудь тепло? Боже мой! — прибавил он, подвигаясь к камину, — в мае месяце! Quel pays! [Что за страна! (франц.)]
— Pardon, princesse! [Извините, княгиня! (франц.)] — сказал хладнокровно дипломат, —
вы не совсем меня поняли. Я
не говорю, что русские должны положительно желать прихода наших войск в их отечество; я объяснял только
вам, что если силою обстоятельств Россия сделается поприщем новых побед нашего императора и русские будут иметь благоразумие удержаться от народной войны, то последствия этой кампании могут быть очень полезны и выгодны для вашей нации.
Так спросите об этом у голландцев, у всего Рейнского союза; поезжайте в Швейцарию, в Италию; взгляните на утесистые, непроходимые горы, некогда отчаяние несчастных путешественников, а теперь прорезанные широкими дорогами, по которым
вы можете, княгиня, прогуливаться в своем ландо [четырехместной карете (франц.)] спокойнее, чем по Невскому проспекту; спросите в Террачине и Неаполе: куда девались бесчисленные шайки бандитов, от которых
не было проезда в южной Италии; сравните нынешнее просвещение Европы с прежними предрассудками и невежеством, и после этого
не понимайте, если хотите, какие бесчисленные выгоды влечет за собою присутствие этого гения, колоссального, как мир, и неизбежного, как судьба.
Позвольте
вам напомнить, что в этом отношении Россия
не имеет причины никому завидовать и легко может доказать это на самом деле — даже и победителям полувселенной.
— Ах! что
вы, monsieur le baron! Конечно, я
не спорю — он моряк, его формы несколько странны, тон очень дурен, а бешеной патриотизм отменно смешон; но, несмотря на это, он, право, добрый и честный человек.
—
Вы думаете? Нет, сударь, скоро наступит последний час владычеству этих морских разбойников; принятая всей Европою континентальная система
не выполнялась до сих пор в России с той непреклонной настойчивостию, какую требуют пользы Франции и ваши собственные. Но теперь, когда вашему двору известна решительная воля императора, когда никакие дипломатические увертки
не могут иметь места, когда нет средины и русские должны вступить в бой столь неравный или повиноваться…
Или
вы не чувствуете, что, унижая все прочие нации,
вы делаете вашу ненавистною для всех?
—
Не беспокойся! — перервал князь Радугин, садясь на диван. — Я заехал к тебе на минуту, рассказать одну презабавную историю, и очень рад, что застал у тебя этих господ. Так и быть!.. Дурно ли, хорошо ли, а расскажу этот анекдот по-французски: пускай и они посмеются вместе со мною… Ecoutez, messieurs! [Послушайте, господа! (франц.)] — примолвил Радугин по-французски. — Хотите ли, я
вам расскажу презабавную новость?
— Как
вы думаете, — спросила хозяйка на русском языке князя Радугина, —
не послать ли и мне?
не ехать ли самой?..
— А на что
вам это? — спросил офицер, подавая своему товарищу другой пистолет. — Приколоти покрепче пулю, братец! Да обей кремень: я осечек
не люблю.
— За что мы деремся?.. — перервал офицер. — Да так, мне надоела физиономия вашего приятеля. Отмеривай пять шагов, — продолжал он, обращаясь к кавалеристу, —
Не угодно ли и
вам потрудиться?
— Но, милостивый государь! мне кажется, что если
вы не имеете другой причины…
— А долго ли, сударь,
вам будет казаться? Я вижу,
вы любите болтать; а я
не люблю, и мне некогда. Извольте становиться! — прибавил он громовым голосом, обращаясь к французу, который молчал в продолжение всего разговора.
—
Не трудитесь! — перервал офицер, — он доживет еще до последнего моего выстрела. Ну, что ж, сударь? Да подходите смелее! ведь я
не стану стрелять, пока
вы не будете у самого барьера.
— Стыдитесь, господин офицер! Разве
вы не видите? он без чувств!
— Нет! — сказал Рославлев, взглянув с ужасом на офицера, —
вы не человек, а демон! Возьмите отсюда вашего приятеля, — продолжал он, относясь к иностранцу, — и оставьте мне его пистолеты. А
вы, сударь!
вы бесчеловечием вашим срамите наше отечество — и я, от имени всех русских, требую от
вас удовлетворения.
— О, если
вы непременно хотите… Помоги ему, братец, дотащить до дрожек этого храбреца. А с
вами, сударь, мы сейчас разделаемся. Русской, который заступается за француза, ничем его
не лучше. Вот порох и пули. Потрудитесь зарядить ваши пистолеты.
—
Не обедали ли
вы вчера в ресторации у Френзеля? — спросил он наконец.
—
Не трудитесь заряжать ваши пистолеты — я
не дерусь с
вами.
— Да. Это было бы слишком нерасчетисто: оставить живым француза, а убить, может быть, русского. Вчера я слышал ваш разговор с этим самохвалом:
вы не полуфранцуз, а русской в душе.
Вы только чересчур чувствительны; да это пройдет.
Не думаете ли
вы заслужить их уважение, поступая с ними, как с людьми?
Прочтите все это, подслушайте их разговоры — и если
вы не поймете и тогда моей ненависти к этим европейским разбойникам, то
вы не русской!
— Постойте, сударь!.. никак на вольных!.. Нет! с той станции! Ну, вот
вам, сударь, и попутчики! Счастлив этот проезжий! ваши лошади, чай, уж отдохнули, так ему задержки
не будет.
— Нет, сударь, ямщик ни за что
не поедет. Вот этак часика через полтора… Эх, сударь! кони знатные — мигом доставят на станцию; а
вы меж тем чайку накушайтесь.
Барам-то вашим это вовсе
не по сердцу; да
вы на них
не смотрите; они, пожалуй, наговорят
вам турусы на колесах: и то и се, и басурманы-та мы… —
не верьте! а встречайте-ка нас, как мы придем, с хлебом да с солью».
— Как же; слышь ты, никакой тяги
не будет: что хошь, то и давай. У нашего, дескать, царя и без
вас всего довольно.
— Ну да! А ты, Андрей, с дуру-та уши и развесил. Бонапарт? Да знаете ли, православные, кто такой этот Бонапарт! Иль никто из
вас не помнит, что о нем по всем церквам читали? Ведь он антихрист!