Неточные совпадения
— А ты первым в шалостях. Никогда не забуду, как однажды ты вздумал передразнить одного из наших учителей, вскарабкался на кафедру и начал: «Мы говорили до
сего о вавилонском столпотворении, государи мои; теперь, с позволения
сказать, обратимся к основанию Ассирийской империи».
Рыдания перервали слова несчастного старика. До души тронутый Рославлев колебался несколько времени. Он не знал, что ему делать. Решиться ждать новых лошадей и уступить ему своих, —
скажет, может быть, хладнокровный читатель; но если он был когда-нибудь влюблен, то, верно, не обвинит Рославлева за минуту молчания, проведенную им в борьбе с самим собою. Наконец он готов уже был принести
сию жертву, как вдруг ему пришло в голову, что он может предложить старику место в своей коляске.
Пусть современные французские писатели, всегда готовые платить ругательством за нашу ласку и гостеприимство, кричат, что мы варвары, что, превратя в пепел древнюю столицу России, мы отодвинули себя назад на целое столетие: последствия доказали противное; а беспристрастное потомство
скажет, что в
сем спасительном пожаре Москвы погиб навсегда тот, кто хотел наложить оковы рабства на всю Европу.
— Итак, это кончено, —
сказал полковник. — Я думаю, господин Данвиль, вы теперь довольны? Да вам и некогда ссориться: советую по-дружески
сей же час отправиться туда, откуда вы приехали.
— Оно и есть за что! —
сказал молодой человек, — ведь мы у них как бельмо на глазу. Да бог милостив! Кой-как до
сих пор с ними справлялись. Fortes fortuna adjuvat, то есть: смелым бог владеет, Кондратий Пахомыч!
— Мы, Пахомыч, —
сказал рыжий мужик, — захватили одного живьем. Кто его знает? баит по-нашему и стоит в том, что он православный. Он наговорил нам с три короба: вишь, ушел из Москвы, и русской-то он офицер, и вовсе не якшается с нашими злодеями, и то и
се, и дьявол его знает! Да все лжет, проклятый! не верьте; он притоманный француз.
— Как я рад, —
сказал Рославлев, смотря на русского генерала, — что увижу наконец вблизи нашего Баярда. Представь себе, мне до
сих пор не удалось ни разу хорошенько его рассмотреть!
По левую его сторону, в изношенном сюртуке, с видом глубочайшего смирения, сидел человек лет пятидесяти; в зубах держал он перо, а на длинном его носе едва умещались… как бы вам
сказать?.. не смею назвать очками эти огромные клещи со стеклами, в которых был ущемлен осанистый нос
сего господина.
Дал он мне срок и спрашивает: «Ну, что, старик, теперь скажешь?» А я восклонился и говорю ему: «Рече Господь: да будет свет, и бысть свет», а он вдруг мне на то: «А не бысть ли тьма?» И так странно
сказал сие, даже не усмехнулся.
Но ведь до мук и не дошло бы тогда-с, потому стоило бы мне в тот же миг
сказать сей горе: двинься и подави мучителя, то она бы двинулась и в тот же миг его придавила, как таракана, и пошел бы я как ни в чем не бывало прочь, воспевая и славя Бога.
Не нашед способов спасти невинных убийц, в сердце моем оправданных, я не хотел быть ни сообщником в их казни, ниже оной свидетелем; подал прошение об отставке и, получив ее, еду теперь оплакивать плачевную судьбу крестьянского состояния и услаждать мою скуку обхождением с друзьями. —
Сказав сие, мы рассталися и поехали всяк в свою сторону.
— Не знаю-с, что известно графу, но я на днях уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, —
сказал сей последний в заключение и затем, гордо подняв голову, вышел из залы.
— Смотри, Дмитрич! — сказал он. — Крепись… Терпи!.. Стерпится — слюбится! Ты постоишь за правду, а тезка-то, вон там, и заговорит. «Ай да сынок! утешил мою душеньку!..» Прощай покамест!.. Митя будет молиться богу, молись и ты!.. Он не в нас: хоть и высоко а все слышит!.. А у Троицы-то, Дмитрич! у Троицы… раздолье, есть где помолиться!.. Не забудь!.. —
Сказав сии слова, он выбежал вон из комнаты.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ну,
скажите, пожалуйста: ну, не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от кого до
сих пор толку не доберусь. Не стыдно ли вам? Я у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Затем нелишнее, кажется, будет еще
сказать, что, пленяя нетвердый женский пол, градоначальник должен искать уединения и отнюдь не отдавать
сих действий своих в жертву гласности или устности.
— Слушай! —
сказал он, слегка поправив Федькину челюсть, — так как ты память любезнейшей моей родительницы обесславил, то ты же впредь каждый день должен
сию драгоценную мне память в стихах прославлять и стихи те ко мне приносить!
— Ну, старички, —
сказал он обывателям, — давайте жить мирно. Не трогайте вы меня, а я вас не трону. Сажайте и
сейте, ешьте и пейте, заводите фабрики и заводы — что же-с! Все это вам же на пользу-с! По мне, даже монументы воздвигайте — я и в этом препятствовать не стану! Только с огнем, ради Христа, осторожнее обращайтесь, потому что тут недолго и до греха. Имущества свои попалите, сами погорите — что хорошего!
По моему мнению, все
сии лица суть вредные, ибо они градоначальнику, в его, так
сказать, непрерывном административном беге, лишь поставляют препоны…