Кирша вошел также в избу. Оба боярина сидели за столом и трудились около большого пирога, не обращая никакого внимания на Милославского, который
ел молча на другом конце стола уху, изготовленную хозяином постоялого двора.
Неточные совпадения
—
Молчи!
Будет просторно, — шепнул Кирша, принимаясь
есть толокно.
Поляк, не переставая
есть, кивнул головою и показал
молча на скамью; Юрий сел на другом конце стола и, помолчав несколько времени, спросил: по вкусу ли ему жареный гусь?
Один Кирша
молчал; многим из гостей и самому хозяину казалось весьма чудным поведение незнакомца, который, не
будучи приглашен на свадьбу, занял первое место,
ел за двоих и не говорил ни с кем ни слова; но самое это равнодушие, воинственный вид, а более всего смелость, им оказанная, внушали к нему во всех присутствующих какое-то невольное уважение; все посматривали на него с любопытством, но никто не решался с ним заговорить.
Хотя Кирша
был и запорожским казаком, но понимал, однако ж, что нельзя
было Юрию в одно и то же время мстить Шалонскому и
быть мужем его дочери; а по сей-то самой причине он решился до времени
молчать, не упуская, впрочем, из виду главнейшей своей цели, то
есть спасения Юрия от грозящей ему опасности.
Вперед знаю, когда ты
будешь совещаться с здешними сановниками, то и его позовут; и что ж ты думаешь: этот холоп, отдавая подобающую честь боярам и воеводам, станет
молчать и во всем с ними соглашаться?
На всех лицах заметно
было какое-то сомнение и недоверчивость. Все
молча поглядывали друг на друга, и в эту решительную минуту одно удачное слово могло усмирить все умы точно так же, как одно буйное восклицание превратить снова весь народ в безжалостных палачей. Уже несколько пьяных мужиков, с зверскими рожами, готовы
были подать первый знак к убийству, но отец Еремей предупредил их намерение.
— Кто тут?.. что за полуночники такие?.. — но, узнав Анастасью, вскрикнул от радости и побежал доложить о ней игуменье. Путешественники сошли с лошадей. Анастасья
молчала, Юрий также; но, когда через несколько минут ворота отворились и надобно
было расставаться, вся твердость их исчезла. Анастасья, рыдая, упала на грудь Милославского.
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем и замирала от волнения радости и страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё еще не начинал говорить. Вареньке лучше
было молчать. После молчания можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о грибах; но против своей воли, как будто нечаянно, Варенька сказала:
— Нет, — сказал Грэй, доставая деньги, — мы встаем и уходим. Летика, ты останешься здесь, вернешься к вечеру и
будешь молчать. Узнав все, что сможешь, передай мне. Ты понял?
И Старцев избегал разговоров, а только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и
ел молча, глядя в тарелку; и все, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе «поляк надутый», хотя он никогда поляком не был.
Неточные совпадения
Молчать! уж лучше слушайте, // К чему я речь веду: // Тот Оболдуй, потешивший // Зверями государыню, //
Был корень роду нашему, // А
было то, как сказано, // С залишком двести лет.
— Филипп на Благовещенье // Ушел, а на Казанскую // Я сына родила. // Как писаный
был Демушка! // Краса взята у солнышка, // У снегу белизна, // У маку губы алые, // Бровь черная у соболя, // У соболя сибирского, // У сокола глаза! // Весь гнев с души красавец мой // Согнал улыбкой ангельской, // Как солнышко весеннее // Сгоняет снег с полей… // Не стала я тревожиться, // Что ни велят — работаю, // Как ни бранят —
молчу.
Оно и правда: можно бы! // Морочить полоумного // Нехитрая статья. // Да
быть шутом гороховым, // Признаться, не хотелося. // И так я на веку, // У притолоки стоючи, // Помялся перед барином // Досыта! «Коли мир // (Сказал я, миру кланяясь) // Дозволит покуражиться // Уволенному барину // В останные часы, //
Молчу и я — покорствую, // А только что от должности // Увольте вы меня!»
«Да помолчим!
Поели мы, // Так отдохнуть желательно». // И улеглись.
Молчат!
Остатком — медью — шевеля, // Подумал миг, зашел в кабак // И
молча кинул на верстак // Трудом добытые гроши // И,
выпив, крякнул от души, // Перекрестил на церковь грудь.