Неточные совпадения
— С нами крестная сила!
Ну,
так… сердце мое чуяло… посмотри-ка, боярин!
— Как бы снег не
так валил, то нам бы и думать нечего. Эй ты, мерзлый! Полно, брат, гарцевать, сиди смирнее!
Ну, теперь отлегло от сердца; а давеча пришлось было
так жутко, хоть тут же ложись да умирай… Ахти, постой-ка: никак, дорога пошла направо. Мы опять едем целиком.
— А то, любезный, что другой у тебя не останется, как эту сломят.
Ну, пристало ли земскому ярыжке говорить
такие речи о князе Пожарском? Я человек смирный, а у другого бы ты первым словом подавился! Я сам видел, как князя Пожарского замертво вынесли из Москвы. Нет, брат, он не побежит первый, хотя бы повстречался с самим сатаною, на которого, сказать мимоходом, ты с рожи-то очень похож.
— А вот что, родимый. Сосед наш, убогий помещик, один сын у матери. Ономнясь боярин зазвал его к себе пображничать: что ж, батюшка?.. для своей потехи зашил его в медвежью шкуру, да и
ну травить собакою! И, слышь ты, они, и барин и собака,
так остервенились, что насилу водой разлили. Привезли его, сердечного, еле жива, а бедная-то барыня уж вопила, вопила!.. Легко ль! неделю головы не приподымал!
— Ученье свет, а неученье тьма, товарищ. Мало ли что глупый народ толкует!
Так и надо всему верить?
Ну, рассуди сам: как можно, чтоб Маринка обернулась сорокою? Ведь она родилась в Польше, а все ведьмы родом из Киева.
— А я продам, — сказал хозяин. — Знатный конь! Немного храмлет, а шагист, и хоть ему за десять, а
такой строгий, что только держись!
Ну, веришь ли богу! если б он не окривел,
так я бы с ним ни за что в свете не расстался.
— И теплее, боярин; а здесь
так ветром насквозь и прохватывает.
Ну, Юрий Дмитрич, — продолжал Алексей, радуясь, что господин его начал с ним разговаривать, — лихо же ты отделал этого похвальбишку поляка! Вот что называется — угостить по-русски! Чай, ему недели две есть не захочется. Однако ж, боярин, как мы выезжали из деревни,
так в уши мне наносило что-то неладное, и не будь я Алексей Бурнаш, если теперь вся деревушка не набита конными поляками.
—
Ну,
так… чуяло мое сердце! — вскричал Алексей. — В деревне поляки?..
— Живей, боярин, живей! — закричал Кирша, понуждая свою лошадь. — Эти сорванцы ближе, чем мы думаем. Посмотри, как ощетинился Зарез: недаром он бросается во все стороны. Назад, Зарез, назад!
Ну,
так и есть!.. берегись, боярин!
—
Ну,
ну, быть
так! рожа-та у тебя бредет: тебя и
так все величают старою ведьмой… Да точно ли ты не выступишь из моей воли?
— То-то же, смотри! Слушай, Григорьевна, уж
так и быть, я бы подался, дело твое сиротское… да у бабы волос длинен, а ум короток.
Ну если ты сболтнешь?..
— Лжешь, москаль! Дверь приперта изнутри: там кто-нибудь да есть. Ну-ка, товарищи, в плети его,
так он заговорит.
— Да, неча сказать, — прибавил первый крестьянин, — вовсе не в батюшку:
такая добрая, приветливая; а собой то — красное солнышко!
Ну, всем бы взяла, если б была подороднее, да здоровья-то бог не дает.
— Я плохо этому верю;
ну да если ничто не помогает,
так делать нечего: поговори с Кудимычем.
—
Ну, если
так, пожалуй, я войду, — сказал приказчик, в котором утешенное самолюбие победило на минуту весь страх. Он перекрестился, шагнул через порог и вдруг, отскоча с ужасом, закричал...
—
Ну,
так и быть! повинную голову и меч не сечет; я ж человек не злой и лиха не помню. Добро, вставай, Григорьевна! Мир
так мир. Дай-ка ей чарку вина, посади ее за стол да угости хорошенько, — продолжал Кудимыч вполголоса, обращаясь к приказчику. — Не надо с ней ссориться: не ровен час, меня не случится… да, что грех таить! и я насилу с ней справился: сильна, проклятая!
—
Ну, если ты велишь, родимый,
так делать нечего. Подайте мне ковш воды.
—
Ну, Григорьевна! я не ожидал от тебя
такой прыти, — сказал Кудимыч, — хоть бы мне,
так впору. Точно, точно! — прибавил он, посмотрев в ковш с водою, — красна украл Федька Хомяк, и они теперь у него запрятаны в овине.
—
Ну,
так и быть! пусть на свадьбе никто не горюет. Бог тебя простит, только вперед не за свое дело не берись и знай, хоть меня здесь и не будет, а если я проведаю, что ты опять ворожишь, то у тебя тот же час язык отымется.
— Чего ж ты испугалась, родимая?
Ну,
так и есть! Ты, верно, подумала?.. Вот то-то и беда! пан, да не тот.
Ну, право, сродясь лучше не видала; разве только… и то навряд — вот тот молодой барин, что к Спасу на Бору к обедне ходил — помнишь?..
такой еще богомольный; всегда, бывало, придет прежде нас и станет у левого клироса…
— Если ты еще хоть раз подойдешь, старуха, то испортишь все дело, — сказал сердито Кирша. — Стой вон там да гляди издали! Пожалуй-ка мне опять свою ручку, боярышня, — продолжал он, когда Власьевна отошла прочь. — Вот
так… гм, гм!
Ну, Анастасья Тимофеевна, тебе жаловаться нечего; если он тебя сглазил, то и ты его испортила: ты крушишься о нем, а он тоскует по тебе.
—
Ну, батюшка, тебе честь и слава! — сказала Власьевна запорожцу. — На роду моем
такого дива не видывала! С одного разу как рукой снял!.. Теперь смело просил у боярина чего хочешь.
—
Ну, голубчик, ты не робкого десятка. Добро, добро! если ты не хочешь остаться,
так ступай с богом! Я не стану тебя держать.
— Ой ли?
Ну, если
так, пожалуй! Наливку пить закон не претит.
— Нет?
Ну, если ты не хочешь,
так мне можно с ним оговорить?
— А вот что: помнишь, ты говорил мне о вороном персидском аргамаке? Меня раздумье берет. Хоть я и люблю удалых коней,
ну да если он в самом деле
такой зверь, что с ним и ладу нет?
—
Ну, хозяин! ты не хочешь меня потешить,
так не погневайся, если и я тебя тешить не стану.
— А что ты думаешь, сват? — продолжал приказчик, убежденный этим последним доказательством. — В самом деле, черт ли велит ему бросить задаром три корабленика?..
Ну,
ну, быть
так: оседлайте коня.
— Вижу, боярин: вон и конь привязан к дереву…
Ну,
так и есть: это стог сена. Верно, какой-нибудь проезжий захотел покормить даром свою лошадь… Никак, он нас увидел… садится на коня… Кой прах! Что ж он стоит на одном месте? ни взад, ни вперед!.. Он как будто нас дожидается… Полно, добрый ли человек?.. Смотри! он скачет к нам… Берегись, боярин!.. Что это? с нами крестная сила! Не дьявольское ли наваждение?.. Ведь он остался в отчине боярина Шалонского?.. Ах, батюшки светы!. Точно, это Кирша!
— Эх, боярин!
ну если вы избрали на царство королевича польского,
так что ж он сидит у себя в Кракове? Давай его налицо! Пусть примет веру православную и владеет нами! А то небойсь прислали войско да гетмана, как будто б мы присягали полякам! Нет, Юрий Дмитрич, видно по всему, что король-то польский хочет вас на бобах провести.
—
Ну, как хочешь, боярин, — отвечал Алексей, понизив голос. — Казна твоя,
так и воля твоя; а я ни за что бы не дал ей больше копейки… Слушаю, Юрий Дмитрич, — продолжал он, заметив нетерпение своего господина. — Сейчас расплачусь.
—
Ну что,
так ли? — спросил запорожец.
— Если б только он был побойчее,
так я бы в него вклепался: я точь-в-точь
такого же коня знаю…
ну вот ни дать ни взять, и на лбу
такая же отметина. Правда, тот не пошел бы шагом, как этот… а уж
так схожи меж собой, как две капли воды.
— Эх, боярин! Коли не веришь мне,
так посмотри хорошенько на эту рожу.
Ну можно ли с
такой образиной не быть разбойником?
—
Ну, боярин, — сказал он, надевая шапку, — мы, точно, их миновали. Теперь надобно выбираться опять на большую дорогу; а не то мы заедем в
такую трущобу, что как раз загубим всех коней.
— Глянь-ка, боярин, — сказал Алексей, — вон там, у пристани, никак, человек идет по реке…
так и есть! Ах, батюшки светы! кого это нелегкая понесла! Смотри, смотри!..
ну… поминай как звали!
— Да
так, горе взяло! Житья не было от приказчика; взъелся на меня за то, что я не снял шапки перед его писарем, и
ну придираться! За все про все отвечай Хомяк — мочушки не стало! До нас дошел слух, будто бы здесь набирают вольницу и хотят крепко стоять за веру православную; вот я помолился святым угодникам, да и тягу из села; а сирот господь бог не покинет.
— Держись правей! — закричал седой рыбак. — Вот
так!.. Эй, смотри не становись на эту льдину, не сдержит!.. Ай да парень!.. Хорошо, хорошо!.. отталкивайся живей!.. багром-то, брат, багром!.. Не туда, не туда! постой!..
Ну, сбился!.. Не быть пути!..
— Ай да хват!.. Смотри пожалуй! Из огня да в полымя!..
Ну, Дмитрич! держи ухо востро!.. Ты, чай, знаешь, где сказано: «Будьте мудри яко змии и цели яко голубие»? Смотри не поддавайся! Андрюшка Туренин умен… поднесет тебе сладенького, ты разлакомишься, выпьешь чарку, другую… а как зашумит в головушке,
так и горькое покажется сладким; да каково-то с похмелья будет!.. Станешь каяться, да поздно!
Ну, мог ли я ожидать
такой радости?!
— Тише! Бога ради, тише! — прошептал Истома, поглядывая с робостию вокруг себя. — Вот что!..
Так ты из наших!..
Ну что, Юрий Дмитрич?.. Идет ли сюда из Москвы войско? Размечут ли по бревну этот крамольный городишко?.. Перевешают ли всех зачинщиков? Зароют ли живого в землю этого разбойника, поджигу, Козьму Сухорукова?.. Давнуть,
так давнуть порядком, — примолвил он шепотом. — Да, Юрий Дмитрич,
так, чтоб и правнуки-то дрожкой дрожали!
—
Ну, отдохни, дедушка! — сказал один из внучат. — Да только поскорее, а то как опоздаем,
так не продеремся к Лобному месту.
Теперь же,
ну веришь ли богу,
так сердце от радости выскочить и хочет, а вовсе не до песен: все бы плакал… да и все
так же, на кого ни посмотришь… что за диво
такое!
— Да, молодец! без малого годов сотню прожил, а на всем веку не бывал
так радостен, как сегодня. Благодарение творцу небесному, очнулись наконец право-славные!.. Эх, жаль! кабы господь продлил дни бывшего воеводы нашего, Дмитрия Юрьевича Милославского, то-то был бы для него праздник!.. Дай бог ему царство небесное! Столбовой был русский боярин!..
Ну, да если не здесь,
так там он вместе с нами радуется!
—
Так это ты! — вскричал Алексей. — Я было и на площади признал тебя, да боялся вклепаться.
Ну, Козьма Минич, дай бог тебе здоровья! Красно ты говоришь!
—
Ну да… я первый заговорил —
так что ж?.. Велико дело!.. Нельзя ж всем разом говорить. Не я,
так заговорил бы другой, не другой,
так третий… А скажи-ка, боярин, уж не хочешь ли и ты пристать к нам? Ты целовал крест королевичу Владиславу, а душа-то в тебе все-таки русская.
— Как!
так это ты, Юрий Дмитрич? — сказал Минин, сняв почтительно свою шапку и устремив на Милославского взор, исполненный душевного сострадания. —
Ну, жаль мне тебя! Кому другому, а тебе куда должно быть тяжело, боярин!
— Да он сущий Иуда-предатель! сегодня на площади я на него насмотрелся: то взглянет, как рублем подарит, то посмотрит исподлобья, словно дикий зверь. Когда Козьма Минич говорил, то он съесть его хотел глазами; а как после подошел к нему,
так — господи боже мой! откуда взялися медовые речи! И молодец-то он, и православный, и сын отечества, и бог весть что!
Ну вот
так мелким бесом и рассыпался!