— Ну, дорогие гости! — сказал он. — Этот кубок должен всех обойти. Кто пьет из него, — прибавил он, бросив грозный взгляд на Юрия, — тот друг наш; кто не пьет,
тот враг и супостат! За здравие светлейшего, державнейшего Сигизмунда, короля польского и царя русского! Да здравствует!
Неточные совпадения
— Верные смоляне! — сказал Юрий, оставшись один. — Для чего я не мог погибнуть вместе с вами! Вы положили головы за вашу родину, а я… я клялся в верности
тому, чей отец, как лютый
враг, разоряет землю русскую!
— Что я умею владеть саблею, боярин, — сказал Юрий, — это знают
враги России; а удостоюсь ли быть схимником, про
то ведает один господь.
— Нет, — сказала она, отталкивая руку запорожца, — нет!.. покойная мать моя завещала мне возлагать всю надежду на господа, а ты — колдун; языком твоим говорит
враг божий,
враг истины. Отойди, оставь меня, соблазнитель, — я не верю тебе! А если б и верила,
то что мне в этой радости, за которую не могу и не должна благодарить Спасителя и матерь его, Пресвятую Богородицу!
Ты не
враг поляков; но если б был и
врагом нашим, я сказал бы
то же самое.
С
тех пор из уклончивых придворных они превратились в величайших, хотя и вовсе не опасных,
врагов правительства.
Кирша был удалой наездник, любил подраться, попить, побуянить; но и в самом пылу сражения щадил безоружного
врага, не забавлялся, подобно своим товарищам, над пленными,
то есть не резал им ни ушей, ни носов, а только, обобрав с ног до головы и оставив в одной рубашке, отпускал их на все четыре стороны.
Мы говорили уже, что он полагал почти священной обязанностью мстить за нанесенную обиду и, следовательно, не сомневался, что Юрий, узнав о злодейском умысле боярина Кручины, сделается навсегда непримиримым
врагом его,
то есть при первом удобном случае постарается отправить его на
тот свет.
— Чему дивиться, что ты связал себя клятвенным обещанием, когда вся Москва сделала
то же самое. Да вот хоть, например, князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский изволил мне сказывать, что сегодня у него в дому сберутся здешние бояре и старшины, чтоб выслушать гонца, который прислан к нам с предложением от пана Гонсевского. И как ты думаешь, кто этот доверенный человек злейшего
врага нашего?.. Сын бывшего воеводы нижегородского, боярина Милославского.
Взгляни вокруг себя, вопроси эти полуразрушенные стены, пожженные дома, могилы иноков, падших в кровавой битве с
врагом веры православной, и если их безмолвный ответ не напомнит тебе долга твоего,
то ты не сын Димитрия!
Ступай в стан князя Пожарского, ополчись оружием земным против общего
врага нашего и, если господь не благоволит украсить чело твое венцом мученика,
то по окончании брани возвратись в обитель нашу для принятия ангельского образа и служения господу не с оружием в руках, но в духе кротости, смирения и любви.
В одно мгновение опрокинутые поляки рассыпались по полю, и Кирша, с сотнею удалых наездников, гоня перед собой бегущего неприятеля, очутился подле
того места, где, плавая в крови своей и окруженный трупами
врагов, лежал без чувств Юрий Милославский.
Одна половина гарнизона, находившаяся под командою пана Будилы, вышла на сторону князя Пожарского и встречена была не ожесточенным неприятелем, но человеколюбивым войском, которое поспешило накормить и успокоить, как братьев,
тех самых людей, коих накануне называло своими
врагами.
— Ну, вот видишь, боярин, — сказал знаменитый гражданин нижегородский, — я не пророк, а предсказание мое сбылось. Сердце в нас вещун, Юрий Дмитрич! Прощаясь с тобою в Нижнем, я головой бы моей поручился, что увижу тебя опять на поле ратном против общего
врага нашего, и не в монашеской рясе, а с мечом в руках. Когда ты прибыл к нам в стан,
то я напоминал тебе об этом, да ты что-то мне отвечал так чудно, боярин, что я вовсе не понял твоих речей.
Неточные совпадения
Становой // Случился тут, все выслушал: // «К допросу сомустителя!» // Он
то же и ему: // — Ты
враг Христов, антихристов // Посланник!
По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в
то же время представляют защиту от внешних
врагов.
"Была в
то время, — так начинает он свое повествование, — в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии
врага рода человеческого.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние
враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для
того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до
тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.