Неточные совпадения
Решено было нарочито принять систему троек, а не десятков, в
том предпочтении, что тройка, являющая собою единицу меньшую количеством чем десяток, наименее опасна для целости и стройности остальной организации, ежели бы кто по малодушию не удержал язык свой пред
врагами.
Общество
врагов растленно и легкомысленно, и
та часть оного, которая наиболее оказывает сочувствие делу для нее чуждому, поистине наиболее достойна величайшего презрения.
Если вы хотите парализовать силы своего
врага, боритесь с ним оружием, если не превосходнейшим,
то хотя равным, боритесь его же оружием.
Австралийские дикари, например, едят человечину и находят, что это вполне честно и нравственно, потому что они, победители, едят своих
врагов, побежденных; а дураки английские миссионеры говорят, что это безнравственно кушать себе подобных; а мы, например, находим, что это ни нравственно, ни безнравственно, а просто штука в
том, что мы не сделали себе привычки жрать человечину, или предки наши почему-то отвыкли от этого; ну, или просто от
того, наконец, что это у нас не принято, не в обыкновении — и только!
Жандармы прогресса и будочники нигилизма открыто провозглашали ультиматум такого рода: «кто не с нами —
того мы обязаны уничтожить, смешать с грязью, заклеймить как
врага человечества.
„Люди общества и литературы продолжают им заниматься наравне с самыми неотлагательными своими заботами и имея при этом самые разнообразные цели и задние мысли: кто хочет осмотреться при этом огоньке и заглянуть вперед, кто выглядывает
врага, кто узнает единомышленника, кто разрывает связь, заключенную в темноте и по ошибке, кто срывает с себя предубеждение, кто отказывается от напускного дурачества, а кому огонек режет глаза,
тому, разумеется, хочется поплевать на него“.
Разгадка этого обстоятельства крылась в
том, что нынче должен был впервые показаться перед публикой Чернышевский, стоявший в
те дни в апогее своей славы и имевший множество горячих поклонников и горячих
врагов.
Это были два
врага, которые одновременно вели осаду на одну и
ту же крепость: оба хотели взять крепость и в
то же время сокрушить другого осаждающего.
— Это совсем другое, — возразил Бейгуш. —
Те наши
враги, и мы их ненавидим; но это моя жена, которая меня любит.
— Мало
того, что не хорошо, пусть будет это даже подлость и преступление! Допускаю; пусть так! — говорил Тадеуш, сдвинув свои брови. — Но подлость против заклятого, потомственного
врага не есть подлость! Преступление против москаля не есть преступление! Это есть законная, святая месть! Это есть подвиг.
Кто поджигает! —
Тьма предположений, но ни одного положительного, верного ответа. Одно только чувство немедленной и беспощадно-страшной мести невидимым, тайным
врагам с каждой минутой все более и более разгорается в массах народа.
— Ну, дорогие гости! — сказал он. — Этот кубок должен всех обойти. Кто пьет из него, — прибавил он, бросив грозный взгляд на Юрия, — тот друг наш; кто не пьет,
тот враг и супостат! За здравие светлейшего, державнейшего Сигизмунда, короля польского и царя русского! Да здравствует!
Неточные совпадения
Становой // Случился тут, все выслушал: // «К допросу сомустителя!» // Он
то же и ему: // — Ты
враг Христов, антихристов // Посланник!
По мере удаления от центра роты пересекаются бульварами, которые в двух местах опоясывают город и в
то же время представляют защиту от внешних
врагов.
"Была в
то время, — так начинает он свое повествование, — в одном из городских храмов картина, изображавшая мучения грешников в присутствии
врага рода человеческого.
Был, после начала возмущения, день седьмый. Глуповцы торжествовали. Но несмотря на
то что внутренние
враги были побеждены и польская интрига посрамлена, атаманам-молодцам было как-то не по себе, так как о новом градоначальнике все еще не было ни слуху ни духу. Они слонялись по городу, словно отравленные мухи, и не смели ни за какое дело приняться, потому что не знали, как-то понравятся ихние недавние затеи новому начальнику.
На другой день, проснувшись рано, стали отыскивать"языка". Делали все это серьезно, не моргнув. Привели какого-то еврея и хотели сначала повесить его, но потом вспомнили, что он совсем не для
того требовался, и простили. Еврей, положив руку под стегно, [Стегно́ — бедро.] свидетельствовал, что надо идти сначала на слободу Навозную, а потом кружить по полю до
тех пор, пока не явится урочище, называемое Дунькиным вра́гом. Оттуда же, миновав три повёртки, идти куда глаза глядят.