На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению дерев, поют простые,
унылые песни и сокращают тем летние дни, столь для них единообразные.
Пугачев посмотрел на меня с удивлением и ничего не отвечал. Оба мы замолчали, погрузясь каждый в свои размышления. Татарин затянул
унылую песню; Савельич, дремля, качался на облучке. Кибитка летела по гладкому зимнему пути… Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу Яика, с частоколом и с колокольней, — и через четверть часа въехали мы в Белогорскую крепость.
Они не могли двигаться среди этой толпы, чтобы согреться, и в их голocax, тянувших по очереди
унылую песню, слышалась безотчетная жалоба физического страдания и полной беспомощности.
Стало тихо. За окном на крыше дома что-то негромко трещало; шум колес и глухой говор людей несся снизу, с улицы. Самовар на столе пел
унылую песню. Щуров пристально смотрел в стакан с чаем, поглаживал бороду, и слышно было, что в груди у него хрипит…
Верно только то, что не спал сверчок;
унылая песня его потянулась мерно и тихо, потом стала чаще, звончее, наконец мало-помалу заглушила храпенье ребятишек и наполнила собою избушку.
С тоскливым плачем, с горькими причитаньями, с барабанным грохотом в лукошки, со звоном печных заслонок и сковород несут Кострому к речке, раздевают и, растрепав солому, пускают нá воду. Пока вода не унесет все до последней соломинки, молодежь стоит у берега, и долго слышится
унылая песня:
Неточные совпадения
Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонародная
песня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице. Их грозные лица, стройные голоса,
унылое выражение, которое придавали они словам и без того выразительным, — все потрясло меня каким-то пиитическим [Пиитический (устар.) — поэтический.] ужасом.
С детства слышал Клим эту
песню, и была она знакома, как
унылый, великопостный звон, как панихидное пение на кладбище, над могилами. Тихое уныние овладевало им, но было в этом унынии нечто утешительное, думалось, что сотни людей, ковырявших землю короткими, должно быть, неудобными лопатами, и усталая
песня их, и грязноватые облака, развешанные на проводах телеграфа, за рекою, — все это дано надолго, может быть, навсегда, и во всем этом скрыта какая-то несокрушимость, обреченность.
Степушка встрепенулся. Мужик подсел к нам. Мы опять приумолкли. На другом берегу кто-то затянул
песню, да такую
унылую… Пригорюнился мой бедный Влас…
Протяжно и уныло звучит из-за горки караульный колокол ближайшей церкви, и еще протяжнее, еще
унылее замирает в воздухе
песня, весь смысл которой меньше заключается в словах, чем в надрывающих душу аханьях и оханьях, которыми эти слова пересыпаны.
Тихо шепчутся березы над могилами кладбища, да ветер волнует хлеба на нивах и звенит
унылою, бесконечною
песней в проволоках придорожного телеграфа.