Неточные совпадения
Сии любимцы Неба, рассеянные в пространствах времен, подобны солнцам, влекущим за собою планетные системы: они решают судьбу человечества, определяют путь его; неизъяснимою силою влекут миллионы людей к некоторой угодной Провидению цели; творят и разрушают царства; образуют эпохи, которых все другие бывают только следствием; они, так сказать, составляют цепь в необозримости веков, подают руку один другому, и жизнь их
есть История
народов.
Правило
народов и Государей не
есть правило частных людей; благо сих последних требует, чтобы первые более всего думали о внешней безопасности, а безопасность
есть — могущество!
Едва Монархиня успела привести в лучший порядок внутреннее правление государства, уже дерзостный Мустафа оскорбил величие России; объявил себя союзником Польских мятежников; требовал, чтобы войско наше оставило Станислава им в жертву; и наконец, презирая священное право
народов, заключил в темницу того, кто при его Дворе
был образом Екатерины!
Чудесные дела Екатерины могли
быть увенчаны новым чудом; война Персидская могла иметь предмет важный; могла открыть путь в Россию несметным богатствам Востока; могла успокоить
народы мятежные, которые под влиянием счастливейшего неба служат примером бедствий; могла…
Торговля, отрасль государственного благосостояния,
была особенным предметом Ее внимания. Она даровала ей все способы цвести и распространяться: Она даровала ей свободу. Гавани открылись для вывоза богатых произведений России, богатых своею необходимостию для других
народов. Обрадованное купечество могло уже по воле меняться товарами с Китаем, с Востоком и с Европою [Указ 1762 г., Августа 10.].
Повелев собраться Государственным Чинам или Депутатам из всех судилищ, из всех частей Империи, чтобы они предложили свои мысли о полезных уставах для государства, Великая говорит: «Наше первое желание
есть видеть
народ Российский столь счастливым и довольным, сколь далеко человеческое счастие и довольствие может на сей земле простираться.
Народ многочисленный на развалинах трона хотел повелевать сам собою: прекрасное здание общественного благоустройства разрушилось; неописанные несчастия
были жребием Франции, и сей гордый
народ, осыпав пеплом главу свою, проклиная десятилетнее заблуждение, для спасения политического бытия своего вручает самовластие счастливому Корсиканскому воину.
Или людям надлежит
быть Ангелами, или всякое многосложное Правление, основанное на действии различных воль,
будет вечным раздором, а
народ несчастным орудием некоторых властолюбивцев, жертвующих отечеством личной пользе своей.
Таким образом, Сенат в отношении к Монарху
есть совесть Его, а в отношении к
народу — рука Монарха; вообще же он служит эгидою для государства,
будучи главным блюстителем порядка.
«Оно
есть не что иное как спокойствие духа, происходящее от безопасности, и право делать все дозволяемое законами (38,39); а законы не должны запрещать ничего, кроме вредного для общества; они должны
быть столь изящны, столь ясны, чтобы всякий мог чувствовать их необходимость для всех граждан; и в сем-то единственно состоит возможное равенство гражданское! (34) Законодатель сообразуется с духом
народа; мы всего лучше делаем то, что делаем свободно и следуя природной нашей склонности.
Означив таким образом свойство и действие законов, Монархиня требует от их сочинителя ясности в слоге, убедительной силы, доказательств пользы; они не терпят никаких излишних тонкостей ума,
будучи писаны для всего
народа; они
суть не логические хитрости, но простое и здравое суждение отца, пекущегося о детях и домашних своих; язык их
есть язык добродетели и благости; слог их совершен не высокопарностью, не витийством, но чистотою, благородством, необходимостью каждого слова.
Самое же вернейшее средство умножить государственные богатства
есть умножить
народ и привести в цветущее состояние земледелие, ремесла, торговлю, художества, науки (603–618).
Сохрани Боже, чтобы, по совершении сего законодательства, какой-нибудь
народ на земле
был счастливее Российского!
Какой Монарх на троне дерзнул — так, дерзнул объявить своему
народу, что слава и власть Венценосца должны
быть подчинены благу народному; что не подданные существуют для Монархов, но Монархи для подданных?
Но собрание Депутатов
было полезно: ибо мысли их открыли Монархине источник разных злоупотреблений в государстве. Прославив благую волю Свою, почтив
народ доверенностию, убедив его таким опытом в Ее благотворных намерениях, Она решилась Сама
быть Законодательницею России.
Доброхотство и любовь к
народу долженствовали
быть его главным свойством [См.: «Учреждение».].
Оно дает Полиции священные права Римской Ценсуры; оно предписывает ей не только устрашать злодейство, но и способствовать благонравию
народа, питать в сердцах любовь к добру общему, чувство жалости к несчастному — сие первое движение существ нравственных, слабых в уединении и сильных только взаимным между собою вспоможением; оно предписывает ей утверждать мир в семействах, основанный на добродетели супругов, на любви родительской и неограниченном повиновении детей [См.: «Зерцало Благочиния».] — ибо мир в семействах
есть мир во граде, по словам древнего Философа.
Особенная Комиссия, из знающих людей составленная, должна
была устроить их, предписать способы учения, издавать полезнейшие для них книги, содержащие в себе главные, нужнейшие человеку сведения, которые возбуждают охоту к дальнейшим успехам, служат ему ступению к высшим знаниям и сами собою уже достаточны для гражданской жизни
народа, выходящего из мрака невежества.
Они могут — и должны
быть полезнее всех Академий в мире, действуя на первые элементы
народа; и смиренный учитель, который детям бедности и трудолюбия изъясняет буквы, арифметические числа и рассказывает в простых словах любопытные случаи Истории, или, развертывая нравственный катехизис, доказывает, сколь нужно и выгодно человеку
быть добрым, в глазах Философа почтен не менее Метафизика, которого глубокомыслие и тонкоумие самым Ученым едва вразумительно; или мудрого Натуралиста, Физиолога, Астронома, занимающих своею наукою только некоторую часть людей.
Словесность, сей главный орган Гения и чувствительности; сия, можно сказать, посланница Неба, которая разносит из страны в страну великие и полезные идеи, соединяет умы и сердца, производит и питает нежную потребность души: заниматься изящными мыслями, наслаждаться творением стройного воображения, излиянием сердца — Словесность
была предметом особенного благоволения и покровительства Екатерины, ибо Она знала ее сильное влияние на образование
народа и счастие жизни.
Она знала Россию, как только одни чрезвычайные умы могут знать государство и
народы; знала даже меру Своим благодеяниям, ибо самое добро в философическом смысле может
быть вредно в Политике, как скоро оно несоразмерно с гражданским состоянием
народа.
Он
был несчастлив во всех предприятиях — Она во всем счастлива; он с каждым шагом вперед — отступал назад — Она беспрерывными шагами текла к своему великому предмету; писала уставы на мраморе, неизгладимыми буквами; творила вовремя и потому для вечности, и потому никогда дел Своих не переделывала — и потому
народ Российский верил необходимости Ее законов, непременных, подобно законам мира.
Сия чудесная сила
есть дух порядка, благодетельный для всякого, а в добром Монархе счастие
народа.
И видя, с каким умилением, с какою трогательною любовью доныне говорят Россияне о Великой,
будьте уверены, что
народы чувствительны и благодарны против Царей добродетельных, и что память ваша, если вы заслужили любовь подданных, пребудет вовек священною.
Если Я обогатила Россию новыми пределами и
народами, украсила чело ваше пальмою победы, гремела в трех частях мира и славилась вами, то слава Моя
была мне залогом вашей силы и безопасности; желая, чтобы мир вас страшился, Я хотела единственно того, чтобы вы могли никого не страшиться.
И когда все
народы земли
будут завидовать вашей доле; когда имя Россиянина
будет именем счастливейшего гражданина в мире — тогда исполнятся тайные обеты Моего сердца; тогда вы узнаете, что Я хотела, но чего не могла сделать; и признательность ваша почтит равно и дела Мои, и Мою волю: единая награда, к которой добрые Монархи могут
быть чувствительны и по смерти своей!»
Народу было пропасть, и в кавалерах не было недостатка; штатские более теснились вдоль стен, но военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил недель шесть в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаньям вроде: «Zut», «Ah fichtrrre», «Pst, pst, mon bibi» [«Зют», «Черт возьми», «Пст, пст, моя крошка» (фр.).] и т.п. Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком,и в то же время говорил «si j’aurais» вместо «si j’avais», [Неправильное употребление условного наклонения вместо прошедшего: «если б я имел» (фр.).] «absolument» [Безусловно (фр.).] в смысле: «непременно», словом, выражался на том великорусско-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братью, что мы говорим на их языке, как ангелы, «comme des anges».