Не знаю, какие аттестаты получили братья, полагаю, что недурные, потому что Петруся боялись не только риторы, но самые философы; он без внимания оставлял ученость их, а в случае неповиновения и противоречия,
тузил их храбро, никто не смел ему противоборствовать.
Неточные совпадения
Братья от нападков домина инспектора отделывались собственными силами и сами
тузили людей, призванных"для сделания положения".
Восхитительная музыка при моем завтраке так бы не усладила меня, как следующий рассказ бабуси:"Кушай, паныченько, кушай, не жалей матушкиного добра. Покушаешь это, я еще подам. Как увидела я, что тебя хотят обидеть, так я и припрятала для тебя все лучшенькое. Так мне пани приказывала, чтоб ты не голодовал. Не
тужи, если тебя не будут брать в школу; я буду тебя подкармливать еще лучше, нежели их".
Маменька — из всех маменек добрейшая — забыв, что они сами претерпели, принялись утешать меня и уговаривали следующими словами:"Не
тужи, Трушко. Будь я канальская дочь, когда не переупрямлю его. А не то, поеду в Корнауховку (другая наша деревня) да там вас и свенчаю. Пусть после того разведет вас".
Маменька очень обрадовались, что дочь их понравилась такому достойному человеку, и потом с полковником располагали, когда сделать свадьбу и прочее, и тут уже, кстати, начали расспрашивать: кто жених, как зовут, откуда, что имеет, не имеет ли дурных качеств, то есть не пьяница ли он, не игрок ли, не буян ли и прочее такое. В наш век прямо обо всем таком старались узнавать всегда до свадьбы, чтобы после не
тужить.
Но, благодаря проворству слуг господина полковника, я не успел еще хорошенько
потужить, как стол уже был готов — но какой это стол?! все не по-прежнему! Каждый особый прибор со всеми теперешними принадлежностями: рюмки, стаканы, карафины… с чем же бы вы полагали?.. С водою, ей-богу, с водою!.. Как хотите а, правда.
Все
тужу об одной службе, а того и не знаю, что мне еще надобно горше
тужить, что я остался круглым сиротою, без батеньки и маменьки, да еще и в службе!
Кому должно было, то плакали и
тужили, а мы, панычи и панночки, как не наше горе было, так мы занимались своим.
Видите ли, я сперва думал, что это идет по натуре, то есть настояще, да так и принимал, и
потужил немного, как Дидона в огонь бросилась. Ну, думаю, пропала душа, чорту баран! АН не тут-то было! Как кончился пятый театр, тут и закричали: Дидону, Дидону! чтоб, дескать, вышла напоказ — цела ли, не обгорела ли? Она и выйди, как ни в чем не бывало, и уборка не измята.
Тут я приходил в запальчивость; я не мог переносить таких кривых толков; но как я не мог остановить мусье гувернера, потому что все мое поколение, с жадностью слушавшее его, восстало бы против меня, так я, молча вскакивал, звал своего папашу-пуделя и уходил с ним в свою комнату размышлять,
тужить и повторять восклицание, коим и начал описание моей жизни...
На деда, несмотря на весь страх, смех напал, когда увидел, как черти с собачьими мордами, на немецких ножках, вертя хвостами, увивались около ведьм, будто парни около красных девушек; а музыканты
тузили себя в щеки кулаками, словно в бубны, и свистали носами, как в валторны.
Неточные совпадения
Тужила, горько плакала, // А дело девка делала:
«Что за мужчина? — старосту // Допытывали странники. — // За что его
тузят?» // — Не знаем, так наказано // Нам из села из Тискова, // Что буде где покажется // Егорка Шутов — бить его! // И бьем. Подъедут тисковцы. // Расскажут. Удоволили? — // Спросил старик вернувшихся // С погони молодцов.
Платочком обметала я // Могилку, чтобы травушкой // Скорее поросла, // Молилась за покойничка, //
Тужила по родителям: // Забыли дочь свою!
Запомнил Гриша песенку // И голосом молитвенным // Тихонько в семинарии, // Где было темно, холодно, // Угрюмо, строго, голодно, // Певал —
тужил о матушке // И обо всей вахлачине, // Кормилице своей. // И скоро в сердце мальчика // С любовью к бедной матери // Любовь ко всей вахлачине // Слилась, — и лет пятнадцати // Григорий твердо знал уже, // Кому отдаст всю жизнь свою // И за кого умрет.
Гляди — уж и вцепилися! // Роман
тузит Пахомушку, // Демьян
тузит Луку. // А два братана Губины // Утюжат Прова дюжего, — // И всяк свое кричит!