Неточные совпадения
— Ну, пускай так,
мистер так и
мистер, чтоб тебя схватило за бока… А где же тут хорошая заезжая станция, чтобы, знаешь, не очень дорого и не очень уж плохо. Потому что, видишь ты… Мы хоть
в простых свитках, а не совсем уже мужики… однодворцы… Притом еще с нами, видишь сам, девушка…
И
мистер Борк пошел дальше. Пошли и наши, скрепя сердцем, потому что столбы кругом дрожали, улица гудела, вверху лязгало железо о железо, а прямо над головами лозищан по настилке на всех парах летел поезд. Они посмотрели с разинутыми ртами, как поезд изогнулся
в воздухе змеей, повернул за угол, чуть не задевая за окна домов, — и полетел опять по воздуху дальше, то прямо, то извиваясь…
— Ну, пожалуйста, не надо этого делать, — взмолился Берко, к имени которого теперь все приходилось прибавлять слово «
мистер». — Мы уже скоро дойдем, уже совсем близко. А это они потому, что… как бы вам сказать… Им неприятно видеть таких очень лохматых, таких шорстких, таких небритых людей, как ваши милости. У меня есть тут поблизости цирюльник… Ну, он вас приведет
в порядок за самую дешевую цену. Самый дешевый цирюльник
в Нью-Йорке.
А
в это время
в Дыму опять полетела корка банана. Пришлось терпеть и итти дальше. Впрочем, прошли немного, как
мистер Борк остановился.
Теперь они сразу стали точно слепые. Не пришли сюда пешком, как бывало на богомолье, и не приехали, а прилетели по воздуху. И двор
мистера Борка не похож был На двор. Это был просто большой дом, довольно темный и неприятный. Борк открыл своим ключом дверь, и они взошли наверх по лестнице. Здесь был небольшой коридорчик, на который выходило несколько дверей. Войдя
в одну из них, по указанию Борка, наши лозищане остановились у порога, положили узлы на пол, сняли шапки и огляделись.
—
Мистер Борк, — поправил еврей, входя
в комнату.
— А,
мистер Берко, — сказала барыня, и лозищане заметили, что она немного рассердилась. — Скажите, пожалуйста, я и забыла! А впрочем, ваша правда, ясновельможный
мистер Борк!
В этой проклятой стороне все
мистеры, и уже не отличишь ни жида, ни хлопа, ни барина… Вот и эти (она указала на лозищан) снимут завтра свои свитки, забудут бога и тоже потребуют, чтобы их звать господами…
— Твоя правда, — сказала барыня. —
В этой Америке никто не должен думать о своем ближнем… Всякий знает только себя, а другие — хоть пропади
в этой жизни и
в будущей… Ну, так вот я зачем пришла: мне сказали, что у тебя тут есть наша девушка. Или, простите,
мистер Борк… Не угодно ли вам позвать сюда молодую приезжую леди из наших крестьянок.
— Ты, кажется, сам начинаешь вмешиваться
в чужие дела,
мистер Берко.
Дочь его прежде ходила на фабрику, а сын учился
в коллегии; но фабрика стала, сам
мистер Борк менял уже третье занятие и теперь подумывал о четвертом.
Кроме того,
в Америке действительно не очень любят вмешиваться
в чужие дела, поэтому и
мистер Борк не сказал лозищанам ничего больше, кроме того, что покамест мисс Эни может помогать его дочери по хозяйству, и он ничего не возьмет с нее за помещение.
— Ну, вот. Она пошла на фабрику к
мистеру Бэркли. А
мистер Бэркли говорит: «Хорошо. Еврейки работают не хуже других. Я могу принимать еврейку. Но только я не могу, чтобы у меня станок стоял пустой
в субботу. Это не платит. Ты должна ходить и
в субботу…»
А
в это время приехал к нам
мистер Мозес.
А один безусый юноша, недавно занявший последнюю кровать у
мистера Борка, кинулся на свою постель и хохотал звонко, неудержимо, лягая
в воздухе ногами, как будто боялся, что иначе смех задушит его на смерть.
Погасили огни, и
в комнате
мистера Борка водворилась тишина.
Только огни с улицы светили смутно и неясно, так что нельзя было видеть, кто спит и кто не спит
в помещении
мистера Борка.
Потом вдруг все стихло, и он увидел еврейскую свадьбу:
мистер Мозес из Луисвилля, еврей очень неприятного вида, венчает Анну с молодым Джоном. Джон с торжествующим видом топчет ногой рюмку, как это делается на еврейской свадьбе, а кругом, надрываясь, все
в поту, с вытаращенными глазами, ирландцы гудят и пищат на скрипицах, и на флейтах, и на пузатых контрабасах… А невдалеке, задумчивый и недоумевающий, стоит Берко и говорит...
— Ну, — ответил Джон, — вы еще не знаете этой стороны,
мистер Метью. — И с этими словами он прошел
в первую комнату, сел развязно на стул, а другой подвинул Анне.
— А все отчего? — начала опять барыня спокойно. — Все оттого, что
в этой стране нет никакого порядка. Здесь жид Берко — уже не Берко, а
мистер Борк, а его сын Иоська превратился
в ясновельможного Джона…
— Ах, извините,
мистер Джон, — усмехнулась барыня. — Ну, что ж, моя милая, надо и
в самом деле кончать. Я возьму тебя, если сойдемся
в цене… Только вперед предупреждаю, чтобы ты знала: я люблю все делать по-своему, как у нас, а не по-здешнему.
А
в бординг-гоузе
мистера Борка
в этот вечер долго стоял шум.
Увесистый «клоб» из ясеня или дуба дает, вдобавок, решительное преимущество полисмену перед любым боксером, и имя
мистера Гопкинса опять стало часто мелькать
в хронике газет.
Он остановился, быстро набросал, около прежней фигуры лозищанина, фигуру
мистера Гопкинса с двумя дикаренками
в руках и прибавил надпись...
Мистер Гопкинс, наряду с другими людьми
в серых касках и с клобами
в руках, стоял неподвижно, как статуя, и, разумеется, не был тронут красноречием
мистера Гомперса.
Она знала, что
мистер Гомперс человек очень искусный и никогда
в своих речах не «выйдет из порядка».
Матвей Лозинский, разумеется, не знал еще, к своему несчастью, местных обычаев. Он только шел вперед, с раскрытым сердцем, с какими-то словами на устах, с надеждой
в душе. И когда к нему внезапно повернулся высокий господин
в серой шляпе, когда он увидел, что это опять вчерашний полицейский, он излил на него все то чувство, которое его теперь переполняло: чувство огорчения и обиды, беспомощности и надежды на чью-то помощь. Одним словом, он наклонился и хотел поймать руку
мистера Гопкинса своими губами.
Мистер Гопкинс отскочил шаг назад и — клоб свистнул
в воздухе…
В толпе резко прозвучал первый удар…
Американцы оставались около знамени, где
мистер Гомперс напрасно надрывал грудь призывами к порядку, указывая
в то же время на одну из надписей: «Порядок, достоинство, дисциплина!»
При этом
мистер Гомперс
в изображении репортера рисовался столь же благожелательными красками, как и сенатор Робинзон.
«
Мистер Гомперс
в личной жизни — человек привлекательный и симпатичный, его обращение с репортером было необыкновенно приветливо и любезно, но его отзывы о деле — очень горячи и энергичны.
(Здесь репортер выражает сожаление, что он не
в силах передать ни великолепного жеста, ни возвышенного пафоса, с каким
мистер Гомперс произнес последнюю фразу.
Мистер Гомперс очень сожалеет о том, что случилось, но пострадавшими
в этом деле считает себя и своих друзей, так как митинг оказался сорванным и право собраний грубо нарушено
в их лице.
Сам
мистер Гомперс убежден, что он и его единомышленники оказывают истинную услугу стране, внося организацию, порядок, сознательность и надежду
в среду, бедствие, отчаяние и справедливое негодование которой легко могли бы сделать ее добычей анархии…»
К сожалению, пустившись
в дальнейшие гипотезы,
мистер Аткинсон отнес к славянскому племени также «кавказских черкесов и самоедов, живущих
в глубинах снежной Сибири».
Впрочем,
в это время публика перестала уже интересоваться инцидентом
в Центральном парке,
в особенности после того, как оказалось, вдобавок, что и здоровье
мистера Гопкинса, вовсе не убитого, приведено
в надлежащее состояние.
История дикаря отступала все далее и далее на четвертую, пятую, шестую страницы, а на первых, за отсутствием других предметов сенсации, красовались через несколько дней портреты мисс Лиззи и
мистера Фрэда, двух еще совсем молодых особ, которые, обвенчавшись самовольно
в Балтиморе, устроили своим родителям, известным миллионерам города Нью-Йорка, «неожиданный сюрприз».
— Очевидно, иностранец, — сказал судья Дикинсон, меряя спящего Матвея испытующим, внимательным взглядом. — Атлетическое сложение!.. А вы,
мистер Нилов, кажется, были у ваших земляков? Как их дела? Я видел: они выписали хорошие машины — лучшая марка
в Америке.
— Судью Дикинсона еще никто не упрекал за опрометчивые суждения…
в его камере. Здесь мы имеем дело с фактами, как они изложены
в газетах… Я вас обидел чем-нибудь
мистер Нилов?
Через минуту двери домов
в Дэбльтоуне раскрывались, и жители выходили навстречу своих приезжих. Вагон опустел. Молодой человек еще долго кланялся
мистеру Дикинсону и напоминал о поклоне мисс Люси. Потом он отправился
в город и посеял там некоторое беспокойство и тревогу.
Через четверть часа камера
мистера Дикинсона опять стала наполняться обывателями города Дэбльтоуна, узнавшими, что по обстоятельствам дела намерение незнакомца разъяснилось
в самом удовлетворительном смысле.
На первой странице ее красовался портрет
мистера Метью, нового обитателя славного города, а
в тексте, снабженном достаточным количеством весьма громких заглавий, редактор ее обращался ко всей остальной Америке вообще и к городу Нью-Йорку
в особенности.
Из судебной камеры
мистер Нилов, — русский джентльмен, о котором сказано выше, — увел соотечественника
в свое жилище, находящееся
в небольшом рабочем поселке, около лесопилки.