Цитаты со словом «до»
Все признавали, от мелкого торговца
до губернского начальства, что нет такой силы, которая бы заставила судью покривить душою против совести и закона, но… и при этом находили, что если бы судья вдобавок принимал умеренные «благодарности», то было бы понятнее, проще и вообще «более по — людски»…
Но тут вышло неожиданное затруднение. Когда очередь дошла
до куклы, то сестра решительно запротестовала, и протест ее принял такой драматический характер, что отец после нескольких попыток все-таки уступил, хотя и с большим неудовольствием.
Для расчета ему назначили свидание ночью в каком-то уединенном месте, где он и ждал
до зари…
Дело доходило
до того, что, уезжая, он запирал жену на замок, и молодая женщина, почти ребенок, сидя взаперти, горько плакала от детского огорчения и тяжкой женской обиды…
В этот период мой старший брат, большой лакомка, добрался как-то в отсутствие родителей
до гомеопатической аптечки и съел сразу весь запас мышьяку в пилюлях.
В этой комнате стояла широкая бадья с холодной водой, и отец, предварительно проделав всю процедуру над собой, заставил нас по очереди входить в бадью и, черпая жестяной кружкой ледяную воду, стал поливать нас с головы
до ног.
Это было большое варварство, но вреда нам не принесло, и вскоре мы «закалились»
до такой степени, что в одних рубашках и босые спасались по утрам с младшим братом в старую коляску, где, дрожа от холода (дело было осенью, в период утренних заморозков), ждали, пока отец уедет на службу.
Бедные лошади худели и слабели, но отец
до такой степени верил в действительность научного средства, что совершенно не замечал этого, а на тревожные замечания матери: как бы лошади от этой науки не издохли, отвечал...
— В писании сказано, что родители наказываются в детях
до семьдесят седьмого колена… Это уже может показаться несправедливым, но… может быть, мы не понимаем… Все-таки бог милосерд.
Но почти
до конца своей жизни он сохранил умственные запросы, и первые понятия, выходящие за пределы известного мне тогда мира, понятия о том, что есть бог и есть какая-то наука, исследующая природу души и начало мира, мы, дети, получили от этого простодушного полуобразованного человека.
И когда кого-нибудь хоронили, мы не могли уйти с угла
до тех пор, пока похоронный кортеж не достигал этой предельной точки.
Дальнейшие наши отношения были мирные, хотя и довольно холодные, но я
до сих пор помню эту странную вспышку искусственной жалости под влиянием томительного безделья на раскаленном и до скуки знакомом дворе…
Но от одной мысли, что по этим знакомым местам, быть может, ходит теперь старый Коляновский и Славек, — страх и жалость охватывали меня
до боли…
И по мере того как она приближалась, было видно, что это — женщина, и что глаза у нее закрыты, и что она все растет, растет выше лесу,
до самого неба.
На один из таких рассказов вошла в кухню моя мать и, внимательно дослушав рассказ
до конца, сказала...
В присутствии братьев и сестры я бросился с крыши сарая, успел подпрыгнуть, не долетев
до земли, и затем уже понесся по воздуху, сначала рядом прыжков, как по ступенькам невидимой лестницы, а потом ровно и плавно, почти как птица.
Выражение неба тоже было другое: звезды по — прежнему мерцали и переливались, но теперь уже не обращали внимания на меня, стоявшего в одной рубашонке на заднем крыльце, а как будто говорили друг с другом о чем-то, совсем
до меня не относящемся.
Очень вероятно, что мы могли бы доплакаться
до истерики, но тут случилось неожиданное для нас обстоятельство: у Уляницкого на окне были цветочные горшки, за которыми он ухаживал очень старательно.
Чем это объяснить, — я не знаю, — вероятно, боязнью режущих орудий: но раз принявшись за бритву, Уляницкий уже не мог прервать трудного дела
до конца.
Когда он поводил кончиками усов, мы хохотали
до слез, а когда он говорил, то хохотали часто и взрослые; вообще это был человек с установившейся репутацией остряка.
Таким образом она будто бы пробила себе путь
до пустого пространства, оставленного для проезда царя, и попала туда как раз в то мгновение, когда промчалась царская карета.
Весь наш двор и кухня были, конечно, полны рассказами об этом замечательном событии. Свидетелем и очевидцем его был один только будочник, живший у самой «фигуры». Он видел, как с неба слетела огненная змея и села прямо на «фигуру», которая вспыхнула вся
до последней дощечки. Потом раздался страшный треск, змея перепорхнула на старый пень, а «фигура» медленно склонилась в зелень кустов…
Разумеется, как все необычайное, дело «дошло
до царя», он посоветовался с стариками, и решили, что попа надо водить по всей земле, по городам и селам, и ставить на площадях…
Какая-то неотвязная инерция ожидание держала нас в этом неудобном положении на солнопеке —
до головной, боли.
На следующее утро они были уже далеко за заставой, а через несколько дней говорили, что проволока доведена
до Бродов и соединена с заграничной…
В эти первые дни можно было часто видеть любопытных, приставлявших уши к столбам и сосредоточенно слушавших. Тогдашняя молва опередила задолго открытие телефонов: говорили, что по проволоке разговаривают, а так как ее вели
до границы, то и явилось естественное предположение, что это наш царь будет разговаривать о делах с иностранными царями.
На кухне у нас, сколько могу припомнить, ничего хорошего не ждали, — может быть, потому, что состав ее был
до известной степени аристократический.
Человек вообще меряет свое положение сравнением. Всему этому кругу жилось недурно под мягким режимом матери, и
до вечерам в нашей кухне, жарко натопленной и густо насыщенной запахом жирного борща и теплого хлеба, собиралась компания людей, в общем довольных судьбой… Трещал сверчок, тускло горел сальный каганчик «на припiчку», жужжало веретено, лились любопытные рассказы, пока кто-нибудь, сытый и разомлевший, не подымался с лавки и не говорил...
Коляновская спокойно возражала: вот этот дом, в котором мы сидим, и все в этом доме
до последнего стула сделано ее мужиками.
С еще большей торжественностью принесли на «дожинки» последний сноп, и тогда во дворе стояли столы с угощением, и парубки с дивчатами плясали
до поздней ночи перед крыльцом, на котором сидела вся барская семья, радостная, благожелательная, добрая.
Дешерт застонал. Петр отступил шага на два и стал мерить больного глазами от головы
до ног…
Дешерт долго не появлялся в нашем доме, и только от времени
до времени доносились слухи о новых его жестокостях в семье и на деревне.
В связи с описанной сценой мне вспоминается вечер, когда я сидел на нашем крыльце, глядел на небо и «думал без слов» обо всем происходящем… Мыслей словами, обобщений, ясных выводов не было… «Щось буде» развертывалось в душе вереницей образов… Разбитая «фигура»… мужики Коляновской, мужики Дешерта… его бессильное бешенство… спокойная уверенность отца. Все это в конце концов по странной логике образов слилось в одно сильное ощущение,
до того определенное и ясное, что и до сих пор еще оно стоит в моей памяти.
Напрасно она стала уменьшать порции этих полезных знаний
до полустраницы, одной четверти, пяти строк, одной строки…
Во время уроков он или подчищал ногти какой-то костяшкой, или старательно поправлял усы концами длинных костлявых и закуренных
до желтизны пальцев…
Окрики Пашковского долетали
до нас все глуше, и мы непрочь были бы пролежать так до конца урока. Скоро, однако, подушки одна за другой летели опять по кроватям, наше благополучное погребение кончалось, и мы воскресали для новых бедствий.
Я вышел за ворота и с бьющимся сердцем пустился в темный пустырь, точно в море. Отходя, я оглядывался на освещенные окна пансиона, которые все удалялись и становились меньше. Мне казалось, что, пока они видны ясно, я еще в безопасности… Но вот я дошел
до середины, где пролегала глубокая борозда, — не то канава, указывавшая старую городскую границу, не то овраг.
Один старый шляхтич на сцене — высокий, с белыми, как снег, усами, — напоминал Коляновского
до такой степени, что казался мне почти близким и знакомым.
Банды появились уже и в нашем крае. Над жизнью города нависала зловещая тень. То и дело было слышно, что тот или другой из знакомых молодых людей исчезал. Ушел «
до лясу». Остававшихся паненки иронически спрашивали: «Вы еще здесь?» Ушло до лясу несколько юношей и из пансиона Рыхлинского…
Однажды, вернувшись из заседания, отец рассказал матери, что один из «подозрительных» пришел еще
до начала заседания и, бросив на стол только что полученное письмо, сказал с отчаянием...
Это было мгновение, когда заведомо для всех нас не стало человеческой жизни… Рассказывали впоследствии, будто Стройновский просил не завязывать ему глаз и не связывать рук. И будто ему позволили. И будто он сам скомандовал солдатам стрелять… А на другом конце города у знакомых сидела его мать. И когда комок докатился
до нее, она упала, точно скошенная…
— Так… — ответил он, — тебе
до этого не может быть дела… Ты — москаль.
Наутро польское войско кинулось на засеки, гайдамаки отчаянно защищались, но, наконец, погибли все
до одного, последними пали от рук своих же братьев ватажки «Чуприна та Чортовус»; один из них был изображен на виньетке.
В Буткевиче это вызывало, кажется, некоторую досаду. Он приписал мое упорство «ополячению» и однажды сказал что-то о моей матери «ляшке»… Это было самое худшее, что он мог сказать. Я очень любил свою мать, а теперь это чувство доходило у меня
до обожания. На этом маленьком эпизоде мои воспоминания о Буткевиче совсем прекращаются.
Между тем с крыльца раздался звонок, и все гимназисты ринулись с той же стремительностью в здание. Ольшанский, вошедший в роль покровителя, тащил меня за руку. Добежав
до крыльца, где низенький сторож потрясал большим звонком, он вдруг остановился и, ткнув в звонаря пальцем, сказал мне...
Я чувствовал себя
до такой степени невинным, что даже не испугался. Оказалось, однако, что я был уже виновен.
Рот у моего жизнерадостного знакомца был открыт
до ушей, толстые щеки измазаны слезами и мелом, он ревел во весь голос, хватался за косяки, потом даже старался схватиться за гладкие стены…
В житомирской гимназии мне пришлось пробыть только два года, и потом завязавшиеся здесь школьные связи были оборваны. Только одна из них оставила во мне более глубокое воспоминание, сложное и несколько грустное, но и
до сих пор еще живое в моей душе.
После описанной выше порки, которая, впрочем, больше
до конца года не повторялась, я относился к нему как-то особенно: жалел, удивлялся, готов был для него что-то сделать…
Так мы прошли версты четыре и дошли
до деревянного моста, перекинутого через речку в глубоком овраге. Здесь Крыштанович спустился вниз, и через минуту мы были на берегу тихой и ласковой речушки Каменки. Над нами, высоко, высоко, пролегал мост, по которому гулко ударяли копыта лошадей, прокатывались колеса возов, проехал обратный ямщик с тренькающим колокольчиком, передвигались у барьера силуэты пешеходов, рабочих, стран пиков и богомолок, направлявшихся в Почаев.
Цитаты из русской классики со словом «до»
Предложения со словом «до»
- Он почти добрался до конца списка, когда окружающий мир внезапно пришёл в движение и взорвался криками.
- – Наследник получает диплом академии, когда с честью добирается до последнего дня обучения, вытерпев шесть месяцев общения с теми, кого зачастую не может терпеть, – послушно принялся пояснять дракон.
- В зависимости от ситуации на рынке и от типа приложения длительность действенности информации в нём может доходить до года.
- (все предложения)
Значение слова «до»
ДО1, предлог с род. п. 1. Употребляется при указании предела, границы распространения действия, движения и т. п.
ДО2, нескл., ср. Начальный звук музыкальной гаммы, а также нота, обозначающая этот звук. Нижнее до. Взять верхнее до. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ДО
Афоризмы русских писателей со словом «до»
- Человек, которому дано полюбить, несет в себе заранее, изначально некий образ: любовь еще до любви. Для него самого до конца не проясненный.
- Человек не умирает до тех пор, пока живут знавшие его.
- Ведь если очень страстно хочешь все забыть, все и забывается или, по крайней мере, замутняется до неузнаваемости. Интересно то, что если страстно, напряженно забываешь постыдное, оно и окружающими скорее забывается, быстрее превращается в полузабытую легенду.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно