Тогда в его душе стало темно, и в ней забушевала ярость, как буря в
пустой степи глухою ночью. Он забыл, где он, пред чьим лицом предстоит, — забыл все, кроме своего гнева…
Весьма может быть, что бедный прасол, теснимый родными, не отогретый никаким участием, ничьим признанием, изошел бы своими песнями в
пустых степях заволжских, через которые он гонял свои гурты, и Россия не услышала бы этих чудных, кровно-родных песен, если б на его пути не стоял Станкевич.
Эй, хлопче, не довелось тебе слышать, как играл Опанас Швидкий, а теперь уж и не услышишь! Вот же и не хитрая штука бандура, а как она у знающего человека хорошо говорит. Бывало, пробежит по ней рукою, она ему все и скажет: как темный бор в непогоду шумит, и как ветер звенит в
пустой степи по бурьяну, и как сухая травинка шепчет на высокой козацкой могиле.
Он взор всей силой устремил // В
пустую степь, грозил рукою, // Чему-то страшному грозил: // Иначе, как бы Измаил // Смутиться твердой мог душою?
Неточные совпадения
Место голое,
пустое, на припеке, на плоском берегу; кругом ровная
степь с сурчинами, ни деревца, ни кустика, река тихая, омутистая, обросшая камышом и палочником…
Вадим, неподвижный, подобный одному из тех безобразных кумиров, кои доныне иногда в
степи заволжской на холме поражают нас удивлением, стоял перед ней, ломая себе руки, и глаза его, полузакрытые густыми бровями, выражали непобедимое страдание… всё было тихо, лишь ветер, по временам пробегая по крыше бани, взрывал гнилую солому и гудел в
пустой трубе… Вадим продолжал:
Прежде любопытные иностранцы находили в России
пустые, унылые города, где пять или шесть Судей составляли все общество; но теперь в каждой Губернии находят они цветущую столицу, украшенную новыми зданиями, оживленную присутствием многочисленного Дворянства, которое призывает их к веселиям лучших Европейских городов и своим приятным гостеприимством, ласковою учтивостию доказывает им, что обширные
степи и леса не служат в России преградою для успехов светской людкости.
«Но скоро скуку пресыщенья // Постиг виновный Измаил! // Таиться не было терпенья, // Когда погас минутный пыл. // Оставил жертву обольститель // И удалился в край родной, // Забыл, что есть на небе мститель, // А на земле еще другой! // Моя рука его отыщет // В толпе, в лесах, в
степи пустой, // И казни грозный меч просвищет // Над непреклонной головой; // Пусть лик одежда изменяет: // Не взор — душа врага узнает!
Каменная баба в колпаке, — серая, поросшая зеленоватым мохом, — сгорбившись, смотрела в
степь с злым, как будто живым лицом; нижняя часть лица была пухлая и обрюзгшая, руками она держалась за живот, и казалось, что она кисло морщится от боли в
пустом желудке.