Неточные совпадения
— А что я вас хотел просить, почтеннейший Лев Александрович, — вкрадчиво
начал он, улыбаясь приятельски-сладкой улыбкой и взяв за пуговицу своего собеседника. — Малый, кажется мне, очень, очень подозрительный… Мы себе засядем будто в картишки, а вы поговорите с ним — хоть там, хоть в этой комнате; вызовите его на разговорец на эдакий… пускай-ко выскажется немножко… Это
для нас, право же, не бесполезно будет…
Он все время находился в какой-то ажитации: то порывисто срывался с места и убегал в смежную «артистическую» комнату, предназначенную
для участвующих, то озабоченно приказывал человеку поправить какую-нибудь свечу или лампу, то снова торопился сесть на свое место, чтобы не пропустить
начала какого-нибудь нумера и успеть похлопать при встрече исполнителю!
— Предварительно обсуждения главного вопроса нынешней конференции, —
начал директор, видимо стремившийся усвоить себе парламентские формы, — я должен сообщить вам, милостивые государи, вот что: сегодня приглашал меня к себе его превосходительство Непомук Анастасьевич
для совместного обсуждения весьма важного вопроса о воскресной школе.
— А я вас спрошу, —
начал он веско и размеренно: —
для чего вы подуськивали его?
Во все дни, пока продолжаются любительские репетиции, — блаженное время
для влюбленных, заинтересованных и ухаживающих, — городские сплетни
начинают разрастаться и идут все crescendo и crescendo, завершаясь в конце концов обыкновенно несколькими ссорами и даже скандалами.
Устинов сознавал, что все это было слишком мелко и чересчур уже глупо
для того, чтоб обратить на подобные проявления серьезное внимание, а между тем новое положение втайне
начинало уже очень больно и горько хватать и грызть его за сердце.
— Извольте-с. Я буду говорить, —
начала она, с какой-то особенною решимостью ставши пред отцом и скрестив на груди руки. — Скажи мне, пожалуйста, папахен,
для чего ты принимаешь к себе в дом шпионов?
— Закон запретил нам выбирать и посылать наших депутатов
для заявления наших нужд и потребностей, —
начал он свою речь, — исполнимте закон, не станем ему противиться.
Депутаты объявляют об этом сходке, которая решает, что, пожалуй, можно и разойтись, и говорит депутатам, что они могут отправиться с адресом в другое время, а буде кто желает узнавать новости касательно университета, то
для этого,
начиная с завтрашнего дня, ежедневно собираться в два часа пополудни на Невском проспекте, где и можно будет сговориться насчет плана действий.
— Господин Свитка, —
начал Хвалынцев, после некоторого раздумья, — я вас слишком мало знаю,
для того чтобы…
для того чтобы… ну, одним словом…
— А как знать, чем может быть
для нас этот студент? — пожал плечами Лесницкий. — Смотреть, как вы смотрите, так мы ровно никого не навербуем. Если уже решено раз, что москали в наших рядах необходимы — надо вербовать их, и чем скорее, чем больше, тем лучше. Кладите же
начало!
Хвалынцеву было теперь все равно где ни провести вечер, и он согласился тем охотнее, что ему еще с обеда у Колтышко почему-то казалось, будто Чарыковский непременно должен быть посвящен в тайны Лесницкого и Свитки, а теперь — почем знать — может, чрез это новое знакомство, пред его пытливо-любопытными глазами приподнимается еще более край той непроницаемой завесы, за которой кроется эта таинственная «сила» с ее заманчивым, интересным миром, а к этому миру, после стольких бесед с Цезариной и после всего, что довелось ему перечитать за несколько дней своего заточения и над чем было уже столько передумано, он, почти незаметно
для самого себя,
начинал чувствовать какое-то симпатическое и словно бы инстинктивное влечение.
— Извините, господа, —
начал Ардальон очень тихо, сухо и сдержанно. — Извините меня, что я не успел приготовить вам отчет… Я попрошу на это еще дня два сроку… сегодня никак не мог, потому что получил из-за границы очень важное
для меня письмо и должен был по поводу его заняться некоторыми соображениями.
Теперь два слова об этом самом русском обществе: в нем очень сильно бродильное
начало; оно само, пожалуй, не знает хорошенько, чего ему хочется, потому что вся сумма его национальной жизни в последнее время показывает какую-то непроходимую, темную путаницу понятий и отношений; но во всей этой нелепой путанице
для нас ясны две вещи: сильное брожение и подготовленное нами же сочувствие нашему делу.
— Благодарю вас за честь, господа, которую вы мне сделали вашим выбором, —
начал он не совсем-то твердым голосом. — Честь эта слишком велика
для меня, но… потому-то я и не чувствую себя вполне достойным ее… Я готов служить нашему делу, но только не там, а здесь, в Петербурге… Я прошу у вас позволения остаться… прошу назначить мне здесь какой-либо род деятельности, и я постараюсь выполнить его добросовестно. Еще раз: увольте меня, господа, от этого назначения!
Сдерживая на тугих вожжах фыркающую от нетерпения и просящую хода добрую лошадь, Левин оглядывался на сидевшего подле себя Ивана, не знавшего, что делать своими оставшимися без работы руками, и беспрестанно прижимавшего свою рубашку, и искал предлога
для начала разговора с ним. Он хотел сказать, что напрасно Иван высоко подтянул чересседельню, но это было похоже на упрек, а ему хотелось любовного разговора. Другого же ничего ему не приходило в голову.
Я воображал тысячу раз, как я приступлю: я вдруг очутываюсь, как с неба спущенный, в одной из двух столиц наших (я выбрал
для начала наши столицы, и именно Петербург, которому, по некоторому расчету, отдал преимущество); итак, я спущен с неба, но совершенно свободный, ни от кого не завишу, здоров и имею затаенных в кармане сто рублей для первоначального оборотного капитала.
Неточные совпадения
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире.
Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам не зевали, а смотрели в оба, и к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно
для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это не похвалят!»
Поэтому почти наверное можно утверждать, что он любил амуры
для амуров и был ценителем женских атуров [Ату́ры (франц.) — всевозможные украшения женского наряда.] просто, без всяких политических целей; выдумал же эти последние лишь
для ограждения себя перед начальством, которое, несмотря на свой несомненный либерализм, все-таки не упускало от времени до времени спрашивать: не пора ли
начать войну?
Источник, из которого вышла эта тревога, уже замутился;
начала, во имя которых возникла борьба, стушевались; остается борьба
для борьбы, искусство
для искусства, изобретающее дыбу, хождение по спицам и т. д.
Человек приходит к собственному жилищу, видит, что оно насквозь засветилось, что из всех пазов выпалзывают тоненькие огненные змейки, и
начинает сознавать, что вот это и есть тот самый конец всего, о котором ему когда-то смутно грезилось и ожидание которого, незаметно
для него самого, проходит через всю его жизнь.
Для того же, чтобы теоретически разъяснить всё дело и окончить сочинение, которое, сообразно мечтаниям Левина, должно было не только произвести переворот в политической экономии, но совершенно уничтожить эту науку и положить
начало новой науке — об отношениях народа к земле, нужно было только съездить за границу и изучить на месте всё, что там было сделано в этом направлении и найти убедительные доказательства, что всё то, что там сделано, — не то, что нужно.