Неточные совпадения
— То-то;
я думаю, что лучше позадержать… Вот он — едва приехал, а к нему уж мужичье нагрянуло советов просить. Ну, а
я уж знаю вообще эти студентские советы!..
— Да
я…
я было
думала…
я уверена была, что все это дело народное.
— Вы, Лубянская, все глупости
думаете!.. Когда
я вас отучу от этого?.. Народ! Да разве мы с вами не народ?
— Но
я думала, что мужики…
— Юж! — махнув рукою, тихо засмеялся ксендз-пробощ. — И теперь вот,
я думаю, где-нибудь по кабакам шатается! На другой же день, как приехал, так и отправился в веси. Лондонских прокламаций понавез с собою — ловкий человек, ловкий!
— О, ваше превосходительство!..
я даже и не смел бы
подумать… но если вы столь добры и великодушны, то это все, чего мы только могли бы желать!.. ведь бедные дети, ваше превосходительство… ведь это для них тот же хлеб насущный!..
— Хорошо.
Я подумаю… Все, что могу, сделаю для вас непременно…
Я постараюсь; будьте уверены! — проговорила губернаторша самым благосклонным тоном и отпустила майора, наградив его новым кивком величественного свойства.
— Для дела вообще это было бы хорошо. И люди нашлись бы.
Я так
думаю.
—
Подумаем и придумаем, с Божьею помощью! — сказал он, покорно склоняя голову, как пред высшей волей Провидения. — Сказано: толцыте и отверзится, ищите и обрящете — ну, стало быть, и поищем! А если что нужно будет,
я опять уведомлю пана.
— Молодец!.. Ей-Богу, молодец!..
Я никак не
думал, — прошептал он.
— Вы
думаете, выдерут? Не бойсь, не посмеют!.. В карцер разве, а это — нет! Пустите
меня, публика требует! — порывался тот, стараясь выскользнуть из рук Лубянского.
И вы
думаете, что
я это потерплю?
Вы
думаете, что со
мною можно безнаказанно такие шутки шутить?..
— Господи Боже мой! — продолжал он, — двадцать лет знаю человека, встречаюсь каждый день, и все считал его русским, а он вдруг, на тебе, поляк оказывается! Вот уж не ожидал-то! Ха-ха-ха! Ну, сюрприз! Точно что сюрприз вы
мне сделали! А ведь
я какое угодно пари стал бы держать, что славнобубенский стряпчий наш Матвей Осипыч — русак чистокровный!.. Ведь
я даже
думал, что он из поповичей!
— Ой, нет! Как же ж таки-так до бискупа? До бискупа дойдут своим чередом. Там уж у нас есть надежные люди — на них и отправим. А там уж передадут…
Я думаю так, что рублей четыреста сам
я пошлю, а об остальных попрошу пана Болеслава, либо Подвиляньский пусть поручит пану Яроцю, а то неловко одному переправлять такую большую сумму.
Думаешь-думаешь так-то вот себе ночью (нынче ночами-то что-то плохо спится
мне).
— Что же
мне делать теперь, Андрей Павлыч? Научите, присоветуйте;
я ведь просто голову потерял, — грустно говорил он Устинову. — Не знаю, хорошо ли это, но
думаю пойти туда… все-таки что-нибудь.
«Вишь, заегозила, как про аналой-то услышала!» — молча и саркастически
подумал себе Полояров. «Вот она, натура-то, и сказалась! Дрянь же ты, матушка, как погляжу
я!.. Кисейная дрянь!»
Волнение от всей этой внезапности; радость при нежданных и весьма значительных для него деньгах; страх пред странным тоном письма и особенно пред заключительной и весьма-таки полновесною угрозой; заманчивость этой загадочно-таинственной неизвестности, за которою скрывается какая-то неведомая, но, должно быть, грозная и могучая сила, (так по крайней мере
думал Шишкин) и наконец это лестно-приятное щекотание по тем самым стрункам самолюбия, которые пробуждают в молодом человеке самодовольно-гордое сознание собственного достоинства и значительности, что вот, мол, стало быть, и
я что-нибудь да значу, если
меня ищут «такие люди».
— Благодарю вас…
я подумаю.
—
Подумайте,
подумайте!.. Вообще, господин Шишкин, — прибавил он, радушно и любезно протягивая руку, —
мне бы очень приятно было познакомиться с вами поближе… Извините, может быть, вы примете это за навязчивость с моей стороны, но…
я здесь один, просто слова не с кем перемолвить.
—
Я думаю, что и наша матушка Русь тоже тово… накануне какой-нибудь большой революции, — заметил хозяин, бросая пристальный взгляд на гостя.
«Неужели из тех!» — быстро мелькнуло в его соображении; но все предшествовавшие обстоятельства их знакомства противоречили такому предположению. «Зачем же он так пытливо взглянул на
меня? Чему он так улыбнулся?» —
думал экс-гимназист. — «Боже мой! уж не шпион ли это какой-нибудь?.. Может, заодно с Пшецыньским… Может, он хочет выпытать
меня?»
— Куда же вы? — изумился тот. — А
я думал, мы целый вечер проведем вместе, чаю напьемся, закусим… Останьтесь-ко, полноте!
«И чего
я так испугался?» —
думал Шишкин, подходя уже к своей квартире. «Ведь
я сам чуть не похвастался, что как знать чего не знаешь. Может, он оттого-то только и поглядел на
меня эдак… а он ужинать приглашал!.. Дурак, право, дурак
я! И с чего он вообразился
мне то вдруг из тех, то вдруг шпионом, а он, кажись, просто так себе, добрый малый и очень не глупый… А
я, как дурак, струсил!»
— Послушайте, Шишкин, — начал тот, усаживая подле себя экс-гимназиста; — простите мою нескромность, но
я все
думал об вас, как вы ушли от
меня, и знаете ли, что пришло
мне в голову?
— Ну, нечего делать! Получайте рукопись! — с глубоко скорбным и досадливым вздохом сказал он. — Только не
думал же
я, Калистрат Стратилактович, чтобы вы были такой… Эх, право!
«Как Исав… как Исав, за чечевичную похлебку!» —
думал он; «да и тот-то поступил умнее, потому продал какое-то там фиктивное первенство, а
я капитал… капитал!.. двадцать пять тысяч серебром продал за двести пятьдесят рублишек!» И на глаза его чуть слезы не проступали от боли всей злобы его.
Мой разум, моя совесть наконец решительно воспрещают
мне думать исключительно о себе там, где надо бескорыстно служить делу.
— Вы, Константин Семенович, кажется,
думаете, что
я замужество полагаю первым и непременным условием серьезного чувства? — осторожно, отчасти застенчиво спросила Татьяна Николаевна.
— Хе, хе… Оно конечно… Но знаете, один в поле не воин. Кабы все — другое дело; всех не тронут! А вы, господин Хвалынцев,
я вас полюбил, ей-Богу, полюбил! — продолжал Ардальон, отчасти в протекторском, отчасти в подлаживающемся тоне. —
Я вас не знал прежде… Ведь
я, признаться сказать,
думал все, что вы шпион.
— Представьте, что
я знал вас прежде и всегда
думал, что вы дурак, — с дерзким смехом и твердо глядя ему в глаза, напрямик отрезал Хвалынцев.
— То-то же и есть! — не без самодовольствия отозвался Свитка. — На товарищей имеет влияние. Когда все
думали, что будут стрелять, он стоял рядом со
мною, ну, и он был один из немногих, которые нисколько не смутились… напротив, без излишнего азарта, совсем спокойно пристыдил товарищей, и те оправились… Да, да, имеет влияние!.. И в то же время на сознательное увлечение способен.
— Да честное же слово, он сам!
Я и не
думал…
Мне что?
Мне на него плевать! — отчурался Ардальон от ее нападений.
— Гм!.. — глубокомысленно промычал Полояров,
подумав над ее словами. — А, впрочем, черт его знает!
Мне и самому, пожалуй, сдается, что тут что-то подозрительное…
Ведь
я все
думала да ломала голову себе, какими бы судьбами отыскать вас? хотела дать знать, уведомить, — говорила она, глядя ему в лицо светлыми, радостными глазами.
«Или эта графиня не графиня, или хоть и графиня, но какая-нибудь куртизанка и авантюристка, или… или уж
я и не знаю что!» —
подумал себе Хвалынцев.
— Ну, это так, одна только любезная фраза! — улыбнулась Цезарина, — а шутки в сторону;
я думаю, вы таки скучаете. Ведь он так усердно посвятил себя занятиям с моим сыном, — обратилась она к Чарыковскому, — так ревностно предался своему делу, что вот уже более недели, как никуда не показывается, никуда даже из дому не выходит!
— А
я думаю, что иногда гораздо полезнее внести свое влияние в служебную деятельность, — скромно заметил офицер в комиссариатской форме.
— Мое «но», говорю вам, — сомнение в самом себе, в своих силах. Чем могу
я быть полезен? чтó могу сделать для дела? Социальное положение мое слишком еще маленькое, средства тоже не Бог весть какие; подготовки к делу ни малейшей! Вы назвали
меня солистом, но вот именно солиста-то в себе
я и не чувствую, а быть трутнем, как
подумаю хорошенько, уж нет ровно никакой охоты.
— Бога ради… Бога ради! — взволнованно заговорил он, крепко стискивая руку Свитки, — дайте
мне одни только сутки, одну только ночь еще раз
подумать, взвесить и смерить самого себя, и
я скажу вам!
Я прошу для того, что не хочу ни себя, ни вас обманывать.
— Нет, не
думаю. Вообще, говорю,
я не избрал еще себе никакой исключительной деятельности.
— Хорошо,
я подумаю, — согласился Хвалынцев.
— Но
я никогда не
думал… как это,
я… и вдруг военный…
— Н-нет…
Я позволяю себе
думать, что опасения вашего превосходительства несколько напрасны, — осторожно заметил Колтышко. — Мы ведь ничего серьезного и не ждали от всей этой истории, и не глядели на нее как на серьезное дело. Она была не больше как пробный шар — узнать направление и силу ветра; не более-с! Польская фракция не выдвинула себя напоказ ни единым вожаком; стало быть, никто не смеет упрекнуть отдельно одних поляков: действовал весь университет, вожаки были русские.
«Фу, Боже мой, какая
я дрянь, однако!» — презрительно и с досадой
подумал он, «а еще в заговорщики собрался!
Он остался бы и цел и на свободе», —
думала она, «а теперь… все
я, одна
я всему причиной!
— А почему вы
думаете, что ко
мне? А может, это к вам?
Ведь
я уж, матушка моя, думал-таки над этим предметом!