— Да вот… на что лучше… Знаете, как он принимает в Петербурге? Сидит голый в ванне по самое горло, только голова его рыжая над водою сияет, — и слушает. А какой-нибудь тайный советник стоит, почтительно перед ним согнувшись, и докладывает… Обжора он ужасный… и действительно умеет поесть; во всех лучших ресторанах известны битки а La Квашнин. А уж насчет бабья
и не говорите. Три года тому назад с ним прекомичный случай вышел…
Неточные совпадения
— Нет, серьезно…
Говорил, что правление вас очень ценит, как инженера, обладающего большими знаниями,
и что вы, если бы захотели, могли бы пойти очень далеко. По его мнению, нам вовсе
не следовало бы отдавать французам вырабатывать проект завода, если дома есть такие сведущие люди, как Андрей Ильич. Только…
— Только,
говорит, нехорошо, что вы так удаляетесь от общества
и производите впечатление замкнутого человека. Никак
не поймешь, кто вы такой на самом деле,
и не знаешь, как с вами держаться. Ах, да! — вдруг хлопнул себя по лбу Свежевский. — Я вот болтаю, а самое важное позабыл вам сказать… Директор просил всех быть непременно завтра к двенадцатичасовому поезду на вокзале.
Таким образом, в душе Боброва чередовалась тоска по Нине, по нервному пожатию ее всегда горячих рук, с отвращением к скуке
и манерности ее семьи. Бывали минуты, когда он уже совершенно готовился сделать ей предложение. Тогда его
не остановило бы даже сознание, что она, с ее кокетством дурного тона
и душевной пустотой, устроит из семейной жизни ад, что он
и она думают
и говорят на разных языках. Но он
не решался
и молчал.
— Право, я
не знаю, что бы вам рассказать, — возразил Бобров. — Ужасно трудно
говорить по заказу. Я
и то уж думаю: нет ли такого разговорного сборника, на разные темы…
— Да,
и все это он проживает до копеечки, — сказала Анна Афанасьевна. Затем, отвечая на невысказанную мысль дочерей, она прибавила: — Женатый человек. Только,
говорят, очень неудачно женился. Его жена какая-то бесцветная личность
и совсем
не представительна. Что ни
говорите, а жена должна быть вывеской в делах мужа.
— То вас неприятно поразил разговор о доходах Квашнина? — догадалась Нина с той внезапной, инстинктивной проницательностью, которая иногда осеняет даже самых недалеких женщин. — Да? Я угадала? — Она повернулась к нему
и опять обдала его глубоким, ласкающим взором. — Ну,
говорите откровенно. Вы ничего
не должны скрывать от своего друга.
— А потом… потом вдруг, тотчас же, на моих глазах вы превращались в провинциальную барышню, с шаблонным обиходом фраз
и с какою-то заученной манерностью во всех поступках…
Не сердитесь на меня за откровенность… Если бы это
не мучило меня так страшно, я
не говорил бы…
И Боброву вспоминались читанные им в каком-то журнале стихи, в которых поэт
говорит еврей милой, что они
не будут клясться друг другу, потому что клятвы оскорбили бы их доверчивую
и горячую любовь.
— Ну!
Не говорила я тебе, что это дурак
и нахал? дернула Анна Афанасьевна Нину за руку. — Ему хоть в глаза наплюй, а он хохочет… утешается… Сейчас будут дамы выбирать кавалеров, — прибавила она другим, более спокойным тоном. — Ступай
и пригласи Квашнина. Он только что кончил играть. Видишь, стоит в дверях беседки.
— Довольно, mesdames… пощадите старика… —
говорил он, смеясь
и насилу переводя дух. —
Не в мои годы пускаться в пляс. Пойдемте лучше ужинать…
—
Не ломайся,
не ломайся; к чему эти пышные слова старых мелодрам, — иронически
говорил другой. — Если ты так ненавидишь Квашнина, поди
и убей его.
— Понимаю (вы, впрочем, не утруждайте себя: если хотите, то много
и не говорите); понимаю, какие у вас вопросы в ходу: нравственные, что ли? вопросы гражданина и человека? А вы их побоку; зачем они вам теперь-то? Хе, хе! Затем, что все еще и гражданин и человек? А коли так, так и соваться не надо было; нечего не за свое дело браться. Ну, застрелитесь; что, аль не хочется?
И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, ип barbouilleur, [Маратель, писака (фр.).] тапёр, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы!
— Друг мой, я готов за это тысячу раз просить у тебя прощения, ну и там за все, что ты на мне насчитываешь, за все эти годы твоего детства и так далее, но, cher enfant, что же из этого выйдет? Ты так умен, что не захочешь сам очутиться в таком глупом положении. Я уже
и не говорю о том, что даже до сей поры не совсем понимаю характер твоих упреков: в самом деле, в чем ты, собственно, меня обвиняешь? В том, что родился не Версиловым? Или нет? Ба! ты смеешься презрительно и махаешь руками, стало быть, нет?
Неточные совпадения
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох
и плутов таких, что весь свет готовы обворовать, поддевал на уду. Трех губернаторов обманул!.. Что губернаторов! (махнул рукой)нечего
и говорить про губернаторов…
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве
не темные? самые темные. Какой вздор
говорит! Как же
не темные, когда я
и гадаю про себя всегда на трефовую даму?
— Анна Андреевна именно ожидала хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», —
и так, право, обрадовалась, что
не могла
говорить.
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после
и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить
не буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем,
и говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая,
не знаю, за чем-то была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.