Неточные совпадения
— Что нового? Ничего нового. Сейчас, вот только что, застал полковой
командир в собрании подполковника Леха. Разорался на него так, что на соборной площади было слышно. А Лех пьян, как змий, не может папу-маму выговорить.
Стоит на месте и качается, руки за спину заложил. А Шульгович как рявкнет на него: «Когда разговариваете с полковым
командиром, извольте руки на заднице не держать!» И прислуга здесь же была.
— А-а! Подпоручик Ромашов. Хорошо вы, должно быть, занимаетесь с людьми. Колени вместе! — гаркнул Шульгович, выкатывая глаза. — Как
стоите в присутствии своего полкового
командира? Капитан Слива, ставлю вам на вид, что ваш субалтерн-офицер не умеет себя держать перед начальством при исполнении служебных обязанностей… Ты, собачья душа, — повернулся Шульгович к Шарафутдинову, — кто у тебя полковой
командир?
Ротный
командир, поручик Веткин, Лбов и фельдфебель
стояли посредине плаца и все вместе обернулись на подходившего Ромашова. Солдаты тоже повернули к нему головы. В эту минуту Ромашов представил себе самого себя — сконфуженного, идущего неловкой походкой под устремленными на него глазами, и ему стало еще неприятнее.
— А-а-а! — хрипит, стиснув зубы, Шаповаленко. — Ну, что я с тобой, Хлебников, буду делать? Бьюсь, бьюсь я с тобой, а ты совсем как верблюд, только рогов у тебя нема. Никакого старания.
Стой так до конца словесности столбом. А после обеда явишься ко мне, буду отдельно с тобой заниматься. Греченко! Кто у нас
командир корпуса?
Смотр кончался. Роты еще несколько раз продефилировали перед корпусным
командиром: сначала поротно шагом, потом бегом, затем сомкнутой колонной с ружьями наперевес. Генерал как будто смягчился немного и несколько раз похвалил солдат. Было уже около четырех часов. Наконец полк остановили и приказали людям
стоять вольно. Штаб-горнист затрубил «вызов начальников».
Неточные совпадения
Мое прощание с моряками носило более чем дружеский характер.
Стоя на берегу, я увидел на мостике миноносца
командира судна. Он посылал мне приветствия, махая фуражкой. Когда «Грозный» отошел настолько далеко, что нельзя уже было разобрать на нем людей, я вернулся в старообрядческую деревню.
Мы
стояли в местечке ***. Жизнь армейского офицера известна. Утром ученье, манеж; обед у полкового
командира или в жидовском трактире; вечером пунш и карты. В *** не было ни одного открытого дома, ни одной невесты; мы собирались друг у друга, где, кроме своих мундиров, не видали ничего.
В теплой хате с великим смрадом на одной лавке был прилеплен стеариновый огарок и лежали две законвертованные бумаги, которые Райнер,
стоя на коленях у лавки, приготовил по приказанию своего отрядного
командира.
В сенях, за вытащенным из избы столиком, сидел известный нам старый трубач и пил из медного чайника кипяток, взогретый на остатках спирта командирского чая; в углу, на куче мелких сосновых ветвей, спали два повстанца, состоящие на ординарцах у
командира отряда, а задом к ним с стеариновым огарочком в руках, дрожа и беспрестанно озираясь,
стоял сам стражник.
— Там выгодней гораздо! — подхватил тот. — Там полковой
командир тысяч двадцать пять, тысяч тридцать получает в год, потому там этого нет: офицеры все вразброд
стоят.