Неточные совпадения
Где-то далеко-далеко, за линией железной дороги, за какими-то черными крышами и тонкими черными стволами деревьев, низко, над темной землей, в которой глаз не
видит, а точно чувствует могучий зеленый весенний тон, рдеет алым золотом, прорезавшись сквозь сизую мглу,
узкая, длинная полоска поздней зари.
— Но самое главное, — продолжал Ярченко, пропустив мимо ушей эту шпильку, — самое главное то, что я вас всех
видел сегодня на реке и потом там… на том берегу… с этими милыми, славными девушками. Какие вы все были внимательные, порядочные, услужливые, но едва только вы простились с ними, вас
уже тянет к публичным женщинам. Пускай каждый из вас представит себе на минутку, что все мы были в гостях у его сестер и прямо от них поехали в Яму… Что? Приятно такое предположение?
— Слушайте, — сказал он тихо, хриплым голосом, медленно и веско расставляя слова. — Это
уже не в первый раз сегодня, что вы лезете со мной на ссору. Но, во-первых, я
вижу, что, несмотря на ваш трезвый вид, вы сильно и скверно пьяны, а во-вторых, я щажу вас ради ваших товарищей. Однако предупреждаю, если вы еще вздумаете так говорить со мною, то снимите очки.
Вот, сам
видишь, это
уже случилось дважды, а потом и пойдет, и пойдет…»
К его удивлению, Любка не особенно удивилась и совсем не обрадовалась, когда он торжественно показал ей паспорт. Она была только рада опять
увидеть Лихонина. Кажется, эта первобытная, наивная душа успела
уже прилепиться к своему покровителю. Она кинулась было к нему на шею, но он остановил ее и тихо, почти на ухо спросил...
— Да так
уж, знал. Раньше он был обыкновенным светским человеком, дворянином, а
уж потом стал монахом. Он многое
видел в своей жизни. Потом он опять вышел из монахов. Да, впрочем, здесь впереди книжки все о нем подробно написано.
Эмма Эдуардовна
уже давно знала о возвращении Любки и даже
видела ее в тот момент, когда она проходила, озираясь, через двор дома.
— Да вот
увидела тебя, и
уж мне полегче стало. Что давно не был у нас?
— Здравствуй, Женька! Очень рад тебя
видеть, — приветливо сказал он, пожимая руку девушки. — Вот
уж не ждал-то!
— Ну, Женя, говори, какая у тебя беда… Я
уж по лицу
вижу, что беда или вообще что-то кислое… Рассказывай!
— Нет, — слабо улыбнулась Женька. — Я думала об этом раньше… Но выгорело во мне что-то главное. Нет у меня сил, нет у меня воли, нет желаний… Я вся какая-то пустая внутри, трухлявая… Да вот, знаешь, бывает гриб такой — белый, круглый, — сожмешь его, а оттуда нюхательный порошок сыплется. Так и я. Все во мне эта жизнь выела, кроме злости. Да и вялая я, и злость моя вялая… Опять
увижу какого-нибудь мальчишку, пожалею, опять иуду казниться. Нет,
уж лучше так…
— Прощайте, Сергей Иванович! Простите, что я отняла у вас время… Что же, я сама
вижу, что вы помогли бы мне. если бы сумели… Но
уж, видно, тут ничего не попишешь. Прощайте!..
Увидев, в чем дело, он не удивился и не взволновался: за свою практику городского врача он насмотрелся таких вещей, что
уже совсем одеревенел и окаменел к человеческим страданиям, ранам и смерти.
Она
уже замахнулась, чтобы, по своему обыкновению, жестко и расчетливо ударить Тамару, но вдруг так и остановилась с разинутым ртом и с широко раскрывшимися глазами. Она точно в первый раз
увидела Тамару, которая глядела на нее твердым, гневным, непереносимо-презрительным взглядом и медленно, медленно подымала снизу и, наконец, подняла в уровень с лицом экономки маленький, блестящий белым металлом предмет.
И он, всегда сдержанный, забыв, что его могут
увидеть посторонние, хотел
уже обнять и прижать к себе Тамару.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как
уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Неточные совпадения
Хлестаков. А, да я
уж вас
видел. Вы, кажется, тогда упали? Что, как ваш нос?
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я
уж думал, что вы пришли с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь
уже был совсем, то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому, то он там
уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И
видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, // К ней подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — //
Уж взяли одного!