Неточные совпадения
— Поспешай, батюшка, родимый
наш… за тобой послано уж немалое время… Иван Васильевич еще жив… Благослови тебя
господь на великокняжение!
— Добрый молодой
господин, — продолжал парень, — обо мне не забыл… И по дороге к Липецку, и как отъезжать изволил, наказывал мне строго-настрого: не забудь, Якубек, смотри, скажи-де матушке, я обещал женить вас… Матушка и добрый
наш Ян, верно, не откажут мне…
—
Господь на небеси да еще, прибавить изволь,
господин наш и всея Руси великий князь.
— Не утаю от тебя, задушевный… Я уж нес к
господину нашему думку на сердце; на первый раз охнет от ней воевода, будто ударили его ослопом. Ведаешь, едет к нам от немцев лекарь Онтон, вельми искусный в целении всяких недугов. Остается ему три дня пути…
—
Господин наш, князь великой, всея Руси государь, Иван Васильевич, — заговорил, или, лучше сказать, запел дьяк в нос, — от пресветлого лица своего избрал меня, своего недостойного холопа, сказать тебе, боярину: едет к нам от немцев лекарь Онтон, вельми искусный в целении всяких недугов; остается ему до Москвы только три дня пути; а поелику великий государь соизволил, чтобы врач, ради всякого недоброго случая… от чего сохрани… каковой отпахни от него ангелы и архангелы крылами своими, яко… от чего… каковый…
— Исполать
господину нашему Ивану Васильевичу! якшается ныне на свою голову с жидами да с басурманами! — закричал один из толпы.
— Помните
наше условие,
господин Бартоломей.
— Если
господин придворный толмач, — сказал сын Аристотеля, — так же верно переводит великому
господину нашему немецкие бумаги и переговоры с послами, можно поздравить Русь не с одной парой лягушечьих глаз. На колена сейчас, сей миг,
господин Бартоломей, и моли о прощении. Счастлив еще будешь, если лекарь и боярин великокняжеские вытолкают тебя в шею с тем, чтобы ты никогда не являлся к ним.
— Не взыщи,
господине лекарь, — отвечает Мамон, почтительно кланяясь, — по приказу великого князя ищем важного беглеца. Он бежал сюда к палатам боярина, здесь и скрылся. Одному из
наших вздумалось только теперь сказать, будто слышал, как Холмский лез по стене, будто твое окно отворилось…
— Великий грех пал бы на твою голову,
господине и сыну
наш, — говорило одно духовное лицо, — коли б воевода пролил кровь своих родичей.
— Спасибо! — воскликнул Хабар. — Выручил! Никогда еще так ладно и складно не говорил. Поцелуемся за то и выпьем во славу и красование
нашей землицы… Прибавь еще: матушка
наша Русь святая растет не по годам, а по часам, а Византия малилась да малилась до того, что уложилась вся в
господине великом, деспоте аморейском, Андрее Фомиче.
— Мы чествуем и кланяемся сестрице твоей, а
нашей господыне, великой княгине Софье Фоминишне за то, что она Русь
нашу полюбила паче своей родной земли (да стоит ли упоминать об этой соромной земле, которую поедает поганый бесермен, аки татарская саранча). А тебе,
господине, деспот аморейский, не пригоже заочно на
нашего осподаря Ивана Васильевича ла… (боярин остановился, покачав головою), не пригоже и мне твоей милости молвить худое слово.
— Коли ныне снесет эту голову, так ради тебя,
господине, и
нашей православной Руси, — произнес с твердостию Иоанн-младой. — Когда пойдет на лобное место, я поцелую его в эту голову.
— Может быть, — прибавил он, смутно понимая душевную тревогу своей крестной матери и желая ее и себя утешить, — может быть, Настя, мы введем его этим тельником в
нашу веру.
Господь знает, дар твой не будет ли у него на груди, когда будешь стоять с ним в церкви под венцом.
— Видим,
господине лицарь Поплев, — отвечал дворецкий. — Пожалуй, не вмени нам в вину прежнего
нашего неверия: люди простые, глупые, живем в глуши, не знаем заморских обычаев.
— Немало стою здесь, а только и слышу в речи твоей: Иоанн, да Ахмат, да Софья и опять Ахмат да Иоанн. Не трунишь ли над старыми грехами моими?.. Крыться не хочу, было время, и я оплошал, оробел, сам не знаю как. Кто этому теперь поверит? Правду молвить, и было чего бояться! В один час мог потерять, что улаживал годами и что замышлял для Руси на несколько веков.
Господь выручил. Но… по
нашей пословице, кто старое помянет, тому глаз вон. Оправь меня в этом деле перед немцем. Спи здорово, Аристотель!
Поставь вместо этих огней, что ходят по кровлям, слово милости, как свечу перед образом
господа нашего.
А нынче невмочь стало
господину нашему: сломай, видишь, все избы, все церкви извечные и палаты, что в городе.
Окрестись, и по рукам, молвил бы я вместе с ним, да боюсь: круто повернешь властью
господина нашего — все дело испортишь.
А затем прибавь и волю
нашего всемощнейшего
господина, Ивана Васильевича.
— Почему? — отвечал тверчанин, несколько смутясь, — почему, сказать тебе не сумею. Нашел божий час, не мой. Да не кручинься попусту: где
господь, там все благо, все добро. Помолимся ему, и возрадуется душа
наша о нем.
— Птицы небесные не сеют и не жнут, а с голоду не умирают, — возразил боярин, — обо всех их
господь равно промышляет, равно их от грозы приючает, показывает им всем путь чист в привольную сторону. А нам за грехи ли
наших прародителей или за
наши не всем одинака доля дается: кому талан, кому два, овому нет ничего. Забот и у нас о детках немало, да… (тут он глубоко вздохнул).
—
Господь ведает, по силам и разумению трудимся о спасении души
нашей и детей
наших.
— Я пришел к тебе сватом, осударь Василий Федорович, да не простым, обыденным; хочу, да и в день великой душа бы твоя явилась ко Христу, аки невеста чистая, непорочная. Вот видишь, два жениха на примете для Анастасии Васильевны. За обоих стоит
господин наш Иван Васильевич, за одного стою я крепко: оба басурманы. Один татарин и царевич…
— Вот видишь образ Спаса
нашего, — перебил Иван Васильевич своим владычно-роковым голосом, — беру
господа во свидетели, коли ты уморишь царевича, голова твоя слетит долой. Слышь? Слово мое немимо идет. Вылечишь — любая дочь боярская твоя, с нею любое поместье на всей Руси.
— Пожалуй, коли так… бывший великий вождь и вы, настоящий вождь грозных сил
нашего светлейшего
господина, пеняйте на себя, если победа на поле останется за вашим неприятелем… Что ж делать? Моя жертва не в угоду… Коли так, я за…
— Так было всегда в роду
нашем. Сын мой не изменит завету прародителей; Хабар, да все-таки Симской. Что
господь положит на суде своем, тому и быть.
Неточные совпадения
Подите кто-нибудь!» // Замялись
наши странники, // Желательно бы выручить // Несчастных вахлаков, // Да
барин глуп: судись потом, // Как влепит сотню добрую // При всем честном миру!
Деревни
наши бедные, // А в них крестьяне хворые // Да женщины печальницы, // Кормилицы, поилицы, // Рабыни, богомолицы // И труженицы вечные, //
Господь прибавь им сил!
Пошли порядки старые! // Последышу-то
нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки. Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на
барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А
наша полоса!
«Кушай тюрю, Яша! // Молочка-то нет!» // — Где ж коровка
наша? — // «Увели, мой свет! //
Барин для приплоду // Взял ее домой». // Славно жить народу // На Руси святой!
Бежит лакей с салфеткою, // Хромает: «Кушать подано!» // Со всей своею свитою, // С детьми и приживалками, // С кормилкою и нянькою, // И с белыми собачками, // Пошел помещик завтракать, // Работы осмотрев. // С реки из лодки грянула // Навстречу
барам музыка, // Накрытый стол белеется // На самом берегу… // Дивятся
наши странники. // Пристали к Власу: «Дедушка! // Что за порядки чудные? // Что за чудной старик?»